Оба рассмеялись.

— Видите, как все оказывается просто. Предлагаю вместе пройти до метро.

— Согласен.

«Господи, а на что я согласен? Сегодня пятница. Настенька приезжает в воскресенье. А я тут…» Некоторое время шли молча.

— Что вы закончили?

— МПГУ. А вы?

— МГУ. Давайте перейдем на «ты».

— Давай. Мы ведь столько лет почти знакомы.

«И что? К чему я это сказал? Ох какая идиотская ситуация! Если бы она вот так подошла ко мне хотя бы полгода назад. Я был бы, наверное, самым счастливым человеком. А теперь… Господи, когда же метро?»

— Ларис, как-то ты не по-летнему одета… Строго.

— Да я с работы заехала. Посмотреть кое-что.

Мирошкин не стал уточнять, что она хотела посмотреть.

— А где ты работаешь?

— В одном совместном предприятии. Наши — с французами. Я там уже несколько лет работаю. У меня после спецшколы хороший французский.

— И чего ты делаешь?

— Вещи, совершенно не имеющие отношения к тому, чему училась пять лет. А ты чем сейчас занимаешься в библиотеке?

— Готовлюсь в аспирантуру. А ты откуда узнала, что я буду в библиотеке?

«Идиот! И ей, и мне, конечно, ясно, что она приехала специально ради меня. Но зачем я это спросил?»

Лариса, казалось, не заметила неприличного вопроса.

— Меня тоже звали в аспирантуру. Я ведь окончила с красным дипломом, но… Надо что-то кушать. Не всю же жизнь сидеть у родителей на шее. А великого ученого из меня все равно не выйдет. Я не такая талантливая, как некоторые, — она с улыбкой взглянула на Мирошкина.

Впереди появился подземный переход. «Метро», — с облегчением подумал Андрей. Лариса молчала, казалось, она чего-то ждала. Они прошли сквозь стеклянные двери.

— Тебе куда?

— Направо, — Лариса смотрела на него с удивлением.

— А мне налево. — Мирошкин сейчас не мог точно сообразить, куда ему лучше, кажется, туда же, куда и ей, ведь он ехал в подвал, но он твердо решил, что ему в другую сторону. У Ларисы что-то изменилось в лице, и она повернула в указанном ею самой направлении: «Ну, пока».

В тот вечер Андрей купил по дороге в подвал два литра пива и напился на дежурстве. Раньше он никогда такого себе не позволял, не то что другие охранники (особенно экс-супруг Тамары Геннадьевны Петя). Но сейчас был повод, да и в свете грядущего увольнения ему все равно было нечего терять. И все-таки, нагружаясь пивом, Мирошкин понимал — то, что он в данный момент делает, наигранное. Не был он настолько потрясен появлением Ларисы, чтобы напиваться. Просто решил: после такой встречи полагается напиться, повспоминать свои студенческие годы, то, как мечтал о Ларисе, может быть, даже пустить скупую мужскую слезу. Ах, как странно, что Лариса появилась именно сейчас, когда он впервые за пять лет встретил девушку, которая могла с ней конкурировать. «Если бы я ее действительно любил, — думал Мирошкин, — я, несомненно, взял бы у нее телефон и назначил свидание. Нет, видно — проехали». Он лег на койку, достал из кармана порядком истрепавшийся пакетик с золотыми волосами и посмотрел через него на свет. «Скоро моя Настенька приедет. А Лариса? Проехали». Но в голове вдруг возникла новая мысль: «Как будто уговариваю себя. Отказываюсь от чего-то долгожданного ради неизвестного, сиюминутного, что ли… И опять от «Настеньки» чуть не стошнило». В голове промелькнуло, что и этот его жест с волосами Настеньки — та же работа на публику. Но где эта публика? А публика ему была не нужна, Мирошкин был сам себе публика… Через мгновение-другое Андрей уснул. В ту ночь ему почему-то приснилась Завьялова. Они занимались сексом в некой латиноамериканской стране — такое жаркое там было солнце — во сне она была грудастее и толще обычного и по ее телу лил пот…

На следующий день, в субботу, он вновь сидел в «Историчке». Было невесело. Ему так и не удалось пройти за эти две недели все вопросы. Куприянова в библиотеке не было — Сане оставалось проработать сущие пустяки, а потому он начал часто устраивать себе выходные. Андрей сидел в зале практически один, силясь после ночных возлияний сосредоточиться на тексте монографии. «Господи, какое же дерьмо продают населению», — с пива его мутило, и это было второй причиной его плохого настроения. Дверь зала хлопнула, он поднял глаза. К его столу подошла Лариса. На этот раз на ней были джинсы и футболка. «Не устал еще? Пойдем кофе выпьем. Мне нужно тебе кое-что сказать», — она взяла его за руку. Так они и спустились вниз, держась за руки. Мирошкин потом часто вспоминал эти мгновения — «три этажа ненужной сбычи мечт». В буфете молодые люди уселись за тот же столик, за которым недавно Мирошкин и Куприянов пили чай с Завьяловой.

— Андрей, я заехала ненадолго. Просто ты как-то странно вчера себя вел… Или чего-то не понял, или… В общем, не знаю. Я приехала, чтобы ты записал мой телефон и дал мне свой. На всякий случай. Вдруг что… Дело в том, что я через две недели уезжаю во Францию на стажировку.

— Надолго?

— На год. Правда, меня могут там оставить поработать еще на полгода. Как пойдет. Не знаю. В общем, давай обменяемся телефонами.

Она положила на стол два незаполненных библиотечных требования и ручку. Андрей записал номер телефона на Волгоградке, Лариса свой номер. «Где-то на Юго-Западе девушка живет», — определил Мирошкин, заметив сходство цифр с номером деканата истфака.

— Ну, я пошла, — Лариса не спешила.

— Возвращайся. Я буду тебя ждать.

«Зачем я это сказал? Выгляжу как идиот! «Буду ждать». А чего ждать?! Если бы я мог, я бы устроил ей такие две недели до отъезда! А потом у нас был бы незабываемый международный роман. А потом… Я выгляжу как полный кретин. Любимая — предположим, любимая — девушка, которой столько лет строил глазки, уезжает на чужбину, а молодой человек сидит спокойно и… Ох какой маразм! Неужели она не понимает? Я жду Настю, я жду Настю, я жду Настю», — заклинал про себя Мирошкин, как бы отгоняя соблазн и смотря вслед удалявшейся Ларисе. Она оглянулась и исчезла в дверях буфета. Посидев еще какое-то время, Мирошкин побрел в читальный зал.

В воскресенье Настя не позвонила. «Наверное, поздно приехали с дачи», — решил Мирошкин. На следующий день он уже звонил Костюк. Настя была довольно спокойна, хотя ей явно польстило то, что ее так ждали две недели.

— Давай увидимся!

— Ой, Андрюш, а когда?

— Завтра.

— Я не знаю… У меня все дома. У папы отпуск до середины сентября.

— Ну а почему нужно встречаться только у тебя. Москва большая. Или ты не хочешь меня видеть?

— Нет, я, конечно, хочу. Я тоже соскучилась, но дел много — мы ведь послезавтра улетаем в Крым.

— Как в Крым? Куда?

— В дом отдыха. Надо же по-человечески отдохнуть.

— А на даче ты чем занималась?

— Дача не считается. Отдых — это у моря!

Повисла пауза.

— И надолго ты уезжаешь?

— На десять дней. А потом сразу поедем на дачу.

— А я?!

— Ну, хороший мой, потерпи. Ведь это не я определяю. Я у тебя послушная, домашняя девочка, что родители говорят — то и делаю.

— Сомневаюсь.

— Что-что?! — в ее голосе был вызов.

— Ладно, ничего. И что же, мы так за два дня и не увидимся?

— Мне собраться нужно, — теперь голос у Насти был виноватый.

— Собраться можно и сегодня, и завтра вечером. Вообще одного дня вполне достаточно. А завтрашний день посвяти мне.

— Ну, хорошо. Посвящу. Во сколько и где?

— У меня. Ты у меня еще не была. Я так давно тебя не видел, что хочу быть только с тобой, чтобы никого рядом не было.

— А где ты живешь?

Мирошкин объяснил. Определили: в «Кузьминках» в два. Повесив трубку, Андрей принялся убираться в квартире и вдруг задумался. Он представил, как Настя входит в его страшный, прокуренный, вонючий подъезд, со стенами, испещренными остротами аборигенов… Тут еще, как назло, какой-то идиот написал прямо около его двери глубокомысленное: