Когда через полчаса в дверь позвонили, они уже были одеты и пили чай на кухне. Оксана оказалась одного роста с Настей, но более плотной комплекции. «Как интересно, — подумал Мирошкин, — очень похожа на сестру, но масть другая, волосы хуже и — никакого вида». Младшая сестра была темноволосая — видно, в маму. Сестры вообще отличались. Андрей не мог представить Настю в таких вот коротеньких голубых шортах, черной футболке с надетым поверх нее большим, усыпанным какими-то кристаллами крестом. Оксана с любопытством рассматривала Андрея и с особым интересом всматривалась в лицо сестры. «А ведь она все понимает, — подумал Мирошкин, — ищет на наших лицах следы страсти». Многое в манерах Оксаны и в ее облике говорило, что родители с ней еще, что называется, «поплачут». «Вот они теперь какие зрелые, эти пятнадцатилетние школьницы. Это, конечно, не Лаврова в белой маечке, — оценил про себя Оксану Андрей, а вслух произнес: — Ну что же, я, пожалуй, пойду». — «Ну что же, если вы больше ничего не хотите, идите», — в голосе младшей Костюк слышался сарказм. «Оксана!» — гневно выдохнула Настя и повела Андрея к выходу. Страстного прощального поцелуя не вышло, младшая сестра выкатилась из кухни следом за ними и с самым невинным видом уставилась на старшую и ее любовника, стоявших у двери. Андрей сдержанно лобызнул Настю. Когда дверь за ним закрылась, послышался смех Оксаны. «Мерзкая хохлушка», — решил Мирошкин, как будто милая его сердцу Настенька была представительницей другой национальности.

— Что вам? — буфетчица выжидательно смотрела на Мирошкина.

Он еще раз окинул взглядом знакомый ассортимент.

— Пиццу с грибами. И чай.

— Чай с лимоном?

— Нет, просто с сахаром.

Расплатившись, Андрей Иванович поднес картонную тарелочку с пиццей к столику, за которым сидел Куприянов, пожал однокурснику руку и возвратился к стойке за пластмассовым стаканчиком, в котором уже лежали чайный пакетик и пара ложек сахара. Прихватив стаканчик, Мирошкин, подобно остальным посетителям буфета, направился к самовару, а затем, обжигая пальцы налитым в пластмассу кипятком, вернулся к Куприянову.

— Рискуешь, — Куприянов многозначительно посмотрел на содержимое картонной тарелочки, стоявшей перед Мирошкиным.

— Что ты имеешь в виду?

— Пиццу с грибами. Я тут на прошлой неделе ее взял, потом несло всю ночь. Даже температура утром поднялась. Хотя я точно не знаю… Может, чем другим отравился.

— А ты, я смотрю, часто здесь сидишь? Чего делаешь? Ты ведь защитился? — Мирошкин извлек из стаканчика чайный пакетик и положил его на тарелочку рядом с подозрительной пиццей.

— Раз в неделю всего и удается выбраться… Я книжку делаю. Довожу, так сказать, научную карьеру до логического завершения. Аты? Скоро защищаешься?

Мирошкин проигнорировал вопрос Куприянова и спросил сам:

— Книжку? А где планируешь издавать?

— Не знаю. Сейчас это не проблема. Макет мне сделают, я договорился, где-нибудь в провинции напечатают — там дешевле. Думаю, долларов в пятьсот мне это дело обойдется.

Судя по всему, у Куприянова имелись эти пятьсот долларов.

— Ого! А какой тираж? — Мирошкин забыл про еду.

— Пятьсот экземпляров. По доллару за штуку. Буду продавать через магазины — может быть, и деньги верну.

Помолчали. Андрей принялся за пиццу. Известие о том, что у Куприянова будет книга, его задело: «И тут он в шоколаде!»

— Ну, что? Как у кого дела? А то я с Махмурян уже месяц не говорил, — Куприянов спросил это безразлично, просто потому, что подобными вещами принято интересоваться при встрече с однокурсниками.

— Сегодня телевизор смотрел?

— Ты про Лещева, что ли? Смотрел! Да, нелепо как-то у него все вышло. Последнее, что я о них слышал, — Сыроежкина сделала в начале сентября аборт. Они решили, что после кризиса второго ребенка точно не потянут. Галька-то его изначально не хотела — получилась незапланированная беременность, а Димка, напротив… Видно пытался таким образом заработать на роды. Знаешь, сколько сейчас стоит родить ребенка? Тысячу долларов! Обвал рубля им все планы поломал. Точнее, Лещеву. А теперь его еще и посадят… Не выкарабкается потом. А как там Поляничко?

— Да нормально. Все еще работает в охране цементного завода. Правда, говорит, нашел новый способ подзаработать — моет трупы в морге.

— Трупы?!

— Ну, да обмывает покойников. Он мне об этом рассказывал с юмором. Поливает их из шланга — «вверх, вниз, наискосок». Платят хорошо.

— М-да-а, стоило пять лет учиться на историка, чтобы потом работать в морге. Впрочем, может, он и прав. Как там у эпикурейцев? «Живи незаметно»? Вот он так и живет и всем доволен. Если вдуматься, подобное философское отношение к действительности — один из главных выводов, который может сделать всякий, кто мало-мальски знает отечественную историю. А те, кто лезет куда-то — быстро сгорают.

— Как Сарибекян?

— Не только.

Они опять замолчали, задумавшись. Армен Сарибекян стал их вторым однокурсником, с момента окончания университета расставшимся с жизнью. Первым был Витя Васильев — погиб в нелепой автомобильной катастрофе. Судьба Сарибекяна, бежавшего на излете советской эпохи в Москву из Баку, успешно занимавшегося бизнесом чуть ли не с первого курса, была страшнее. Его нашли в собственной квартире с тридцатью ножевыми ранами. О причинах его смерти говорили разное. Одни предполагали, что он был кому-то должен. Другие думали, что, владея несколькими магазинами, Армен не имел финансовых проблем. Им казалось, что Сарибекяна устранили конкуренты. Самым экзотическим было предположение, что бизнесмена убил любовник. И почему-то именно эту, гомосексуальную, самую неправдоподобную, как казалось Мирошкину, версию поддерживал Куприянов.

— А я тебе, Андрюш, не говорил — весной Ходзицкого видел?

— Нет, не говорил. Мы с тобой сами-то давно не виделись.

— Да, это верно… Так вот, представляешь — он был в милицейской форме!

— Как в форме?

— Да, причем с погонами капитана на плечах!

— Когда же это он успел дослужиться?! Ходзицкий в милиции! Наш-то анархист! А ты с ним говорил? Я его с вручения дипломов не видел.

Куприянову, надо признать, удалось заинтриговать Мирошкина.

— Нет, не говорил. Мы ехали в разных вагонах метро, я его в окно углядел. Хотел перейти к нему на остановке, да его и след простыл, — Куприянов улыбнулся и развел руками, как бы показывая, как он упустил Ходзицкого.

— А чего ему от тебя бегать? Может, не он это был? Скажешь тоже — «в милицейской форме»!

— Нет, это был точно он. А милицейская форма… Я с ним диплом в один день защищал. Знаешь, какая у него была тема?

— Нет.

— «Практика индивидуального террора в деятельности русских анархических групп начала XX века»!

— И что? — Мирошкину и правда не было ясно, что такого в этой теме.

— А то… Ну, как тебе сказать, Андрюша. Знаешь о том, что около года назад в Подольске и еще где-то взорвали памятники Николаю Второму?

— Конечно, «МК» об этом много писал.

— Вот, как хорошо, оказывается, читать «Московский комсомолец». А я об этом узнал совсем недавно. От одного знакомого из ФСБ. Так вот, те взрывы организовала одна террористическая группа. Их совсем недавно арестовали. У них и поддельные документы были, и конспиративные квартиры. Мне когда рассказывали, я временами думал, что речь о царской России идет. А как деньги они добывали на революцию! Целый детектив! М-да-а… Так вот, два человека в этой организации имели милицейскую форму и соответствующие документы.

— И ты, Саня, думаешь, что Ходзицкий…

— Я ничего не думаю. Я знаю, что он на последних двух курсах сильно озлился, все рассуждал о социальной справедливости, о необходимости новой революции. Люди меняются. Был анархист-демократ, стал социалист-террорист. С людьми бывают метаморфозы и покруче. Я тут в последнее время подсел на чтение мемуаров о революции и Гражданской войне. Попался интересный факт: оказывается, встречалось тогда такое явление — некоторые рабочие и мещане, даже чиновники и офицеры, ходившие до революции в ярых черносотенцах, после Октября вдруг сделались не менее отпетыми большевиками. А это, я тебе, Андрюша, скажу, дистанция огромного размера. Хотя у кого-то из них это диктовалось карьерными соображениями… И я не понимаю, чего тебя вообще удивляет?! Ситуация в стране хуже некуда. Слышал, как шахтеры у Белого дома кричали: «Черномырдин — жирный зад! Разорил Россию — гад!» Народ звереет, а этот урод — Ельцин — уже почти год как «работает с документами».