– А ведь я – ваш заложник, – сказал Штурмин, когда они плечом к плечу с имамом, как нож сквозь масло, проходили через скопление черноволосых мужчин и более агрессивно настроенных подростков – детей войны.

– Вы – наш гость, – улыбнулся имам, и в глазах его сверкнула мудрость веков. – Вы должны видеть в нас не только врагов…

Без тяжести бронежилета, без упирающейся в бок кобуры, без плотно завязанных вокруг щиколотки берцев, в одном только камуфляже Штурмин ощущал себя голым на лобном месте, всходящим на эшафот под восторженные выкрики зрителей. На него смотрели, показывали пальцем, от него шарахались, как от чумного.

В горле пересохло, конечности одеревенели, пульс грохотал в голове, как дизель-молот, забивающий сваи. Любое неосторожное движение, слово, жест или взгляд, и мирные крестьяне растерзают его на части, видя в нем виновника всех бед, вершащихся на чеченской земле.

– Не бойтесь, – имам едва коснулся его руки, чувствуя крайнее нервное напряжение. – Вы можете удостовериться, что среди нас нет никаких бандитов.

Он обратился к верующим с призывом проявить смирение и терпение, не подчиниться вооруженным людям, а пойти навстречу солдатам, получившим ложную информацию, помочь им убедиться, что жители Турпал-Юрта не несут угрозы и не жаждут войны. Не мусульманин враг русского, и не русский враг мусульманина. Враг тот, кто нарушает законы, соблюдать которые предписано свыше. Враг тот, кто не чтит Всевышнего, не почитает семью, несет миру хаос, разрушение, зло вместо добра. Он говорил, и Штурмин чувствовал магическую силу его слов, видел, как люди ему внемлют, слышал, как ноты Истины отражаются от стен мечети.

Осмотр не занял много времени, и окружающим он уже не казался волком, ворвавшимся в овчарню отведать свежего мяса. Вопреки данным разведки, ни Агронома, ни его людей не оказалось под крышей храма, вокруг были только люди, всем сердцем желавшие строить свой дом и растить ребятню, уставшие от кровопролития. Желающие, чтобы их оставили в покое и федералы, и сторонники мнимой независимости.

Когда на улице послышались звуки подъезжавших машин, имам напутствовал его на выходе:

– Иди с миром, и пусть тебе воздастся за проявленную мудрость…

Трехосные тяжелые «Уралы» российской армии цвета хаки выкатывались на прилегающие к площади улицы, высыпавшиеся из них желторотые юнцы, с бритыми затылками в мешковатой форме, выстраивались вокруг бойцов Штурмина вторым кольцом оцепления, оттесняя прибывающих к мечети жителей Турпал-Юрта. Людская молва стремительнее любых СМИ разнесла по селу весть, что русские взяли в заложники имама и его прихожан.

В руках взбудораженных сельчан появилось оружие – от стародавних берданок до безотказных калашниковых.

В воздухе почувствовался сладкий запах адреналина и едва уловимый – пороха и оружейной смазки – предвестников большой беды. За какие-то полчаса площадь превратилась в заряд сокрушительной силы, которому не хватало пока только детонатора.

– Майор, что за балаган ты тут устроил?! – полковник Гайдуков спрыгнул на ходу с подъезжающего штабного «УАЗа», уронив в придорожную пыль фуражку.

Перед его глазами из мечети сквозь узкий живой коридор, устроенный Штурминым, ручейком вытекали люди, досматривались портативным металлоискателем, не прижимая к себе руки и стараясь не делать резких движений. Взвинченное состояние с обеих сторон в любую секунду могло спровоцировать взрыв.

– Выполняю приказ, – коротко и сухо ответил Штурмин, застегивая широкий ремень с кобурой и принимая из рук капитана автомат.

Полковник побагровел и пошел пятнами от негодования. В его понимании выполнение приказа о захвате банды боевиков должно было быть стремительным и непреклонным. Ни разу не участвовавший в открытых боестолкновениях, он прибыл в Чечню за новыми звездами на груди и на погонах, да за выслугой лет, и терпеть не мог, когда подчиненные показывали свой норов.

– Твой приказ – взять Дадаева, а не миндальничать с черножопыми! – Гайдуков сорвался на визг, взбешенный самоуправством младшего по званию и по статусу.

Находившиеся рядом прихожане недовольно зашумели. И если только что они в коротких фразах благодарили бойцов за проявленное благоразумие, то теперь в их глазах не осталось ничего кроме лютой ненависти.

– В мечете нет боевиков, – сквозь зубы процедил Штурмин, стараясь понизить градус общения. – И не уверен, были ли. В этот раз разведка ошиблась.

Раздув щеки, выкатив глаза, Гайдуков оттолкнул Штурмина в сторону и направился ко входу в мечеть, где возле дверей стоял имам, из-под полуопущенных век наблюдавший за разворачивающейся между двумя федералами баталией. Его длинные узловатые пальцы медленно перебирали костяшки четок, вторя едва шевелящимся в молитве губам.

– Я сам разберусь! – рука полковника легла на клапан кобуры.

Ситуацию могло спасти только чудо, и то ли просьбы имама были услышаны, то ли Всевышний сам решил остановить творимую на земле глупость, то ли проведение дало людям шанс, но в спор вмешался громогласный окрик:

– Отставить!

Все, как по команде, обернулись назад. Штурмин инстинктивно подобрался, бойцы вытянулись в струнку, Гайдуков вжал голову в плечи, точно получив хорошую затрещину.

В трех метрах от них в пыльном камуфляже и лихо заломленной на затылке фуражке стоял командующий СКВО, с посеревшим лицом и проницательным взглядом.

– Какого черта здесь творится?

От тона, каким был задан вопрос, присутствующим показалось, что солнце вмиг село за горами и посреди лета неожиданно наступила зима. В армии такое редко, но случается.

Гайдуков, лебезя, поспешил с объяснениями к командиру. Теперь-то в присутствии старшего по званию с него снимается всякая ответственность за происходящее, и можно вздохнуть спокойно.

Пока его обвиняли во всех смертных грехах, Штурмин стоял в стороне, понурив голову, наблюдая, как последние прихожане покидают стены мечети. Утешением, перевешивающим любые невзгоды, оставалось то, что ему удалось избежать конфликта, удалось сохранить жизни бойцов и местных жителей. Вот и имам в знак признательности кивнул ему головой, перед тем как скрыться за дверью: спасибо, а между собой вы уж как-нибудь сами.

Резким взмахом руки оборвав Гайдукова на полуслове, командующий спросил:

– Вы что тут одну победоносную войну решили устроить, подполковник?!

– Полковник… – по инерции позволил себе поправить командующего полковник Гайдуков, еще не поняв, что тучи сгустились над его головой.

– Подполковник! – голос командующего лязгнул, как жернова мельницы, стирая любые противоречия, и с желчью продолжил, – или вы думаете, я не умею считать звезды на погонах? – И, повернувшись к Штурмину, сменил гнев на милость. – Докладывайте, подполковник…

«Вот и сровнялись», – про себя с улыбкой отметил Штурмин.

– Получается, с какой стороны не посмотри – герой, – подытожил Леднев.

– Герой, – без всякого скепсиса согласился Заур Имранович. – Не каждый может похвастать, что является полным кавалером Ордена Мужества. А Штурмин – мог. У него на груди такой иконостас был, что в музее не всегда отыщется. Если бы армия и прочие силовики из одних штурминых состояли – порядку было бы не в пример…

Леднев долго думал над услышанным, анализировал, но никак не мог прийти к единому знаменателю.

– Прости, Заур, но не верю! Он таким замечательным был, честным и идейным, с людьми ладить умел, что сначала на него покушались, а затем убили.

– Потому и убили. Стержень в нем был несгибаемый. Такие люди не гнутся по ветру, только ломаются. Вот его и сломали.

– Думаешь, ваши?

Чеченец задумчиво покрутил в руках, разглядывая, упакованный в пакет пистолет и тихо произнес, едва размыкая губы: