Вернулся обнадёженный. Герцог – одетый в чёрное невысокий плотный мужчина средних лет с умными глазами и властными манерами – проявил участие, расспросил о родне, посочувствовал, что я в столь юном возрасте остался совсем один, поговорил о делах, пообещал во всём разобраться и рассудить по закону. И попросил для рассмотрения дела оставить у него все документы.

Как я мог заподозрить подвох?

Домой я вернулся счастливый… и был счастлив целых три дня, пока снова не попытался встретиться с герцогом или хотя бы его секретарём и узнать, как продвигается моя тяжба. Меня остановили на пороге, не позволив даже зайти в особняк. Спросили имя – а потом вытолкали взашей на мостовую. Мол, пускать таких не велено.

Сначала я совершенно растерялся. Как же это? Что произошло? Ведь было же всё хорошо! Герцог ясно дал понять, что я прав, что все бумаги на имущество в порядке. И обещал помочь. Неужели у него побывал сосед и меня оболгал? Может быть, охрана просто что-то перепутала или своевольничает? Похоже, мне надо как-то лично встретиться с их светлостью – наверняка тот и не знает, что меня к нему не пропустили. Но встречусь – пожалуюсь: как можно настолько бесцеремонно обращаться с визитёрами, тем более дворянами!

Два дня и две ночи я караулил у ограды особняка. На третье утро герцог показался во дворе. Я закричал, привлекая внимание:

– Ваша светлость! Это я, Алэр Эл’Суани, прикажите меня пропустить!

Герцог обернулся. Несколько секунд он смотрел прямо мне в глаза – взгляд был презрительным и недобрым. Потом усмехнулся – и отвернулся. Сказал что-то стоящему рядом одетому в синий мундир сабельнику, тот махнул рукой ещё двоим – и те побежали к воротам.

Меня не привели – приволокли.

Но я всё ещё ничего не понимал, точнее, не мог поверить в происходящее. Это же сами Длани, от лица Владыки отправляющие правосудие! Почему, почему их светлость прикидывается, что мы не знакомы, и ведёт себя так, словно видит меня в первый раз?

И только когда я попросил вернуть документы на поместье и услышал в ответ: «Какие-такие документы? Разве вы мне что-то отдавали?» – до меня начало доходить.

Меня ограбили. Открыто, нагло, бесцеремонно отняли то, чем веками владела моя семья. Точнее, по глупости и наивности я сам отдал всё, что имел. И я ничего, ничего не могу с этим поделать. Кому можно пожаловаться на герцога? Отправиться в столицу и там, без связей или протекции, без единого доказательства на руках, пытаться добиться справедливости?

Кулаки сжались сами собой…

Но, наверное, хорошо, что сабельники схватили меня за плечи и я не успел кинуться на презрительно разглядывающего меня герцога и ухмылявшегося из-за его плеча секретаря. Иначе б кого-нибудь убил. Хотя убить не дали бы – разве только зарубили бы меня самого. Или бросили в темницу за покушение на знатного вельможу.

– Вышвырните его и больше сюда не пускайте!

Я задёргался, пытаясь вырваться, но они были сильнее. Напоследок один из выволокших меня за ограду сабельников подтолкнул в спину и тихо произнёс:

– Иди отсюда, малец, а то хуже будет.

Куда уж хуже?

И что теперь мне делать?

Всю дорогу до поместья я себя бранил и грыз.

Кровь продолжала набатом стучать в висках, мысли прыгали от «убить» до «убиться».

Говорят, «крепок задним умом». Это про меня. Если бы я не сразу кинулся к герцогу, а пошёл к нотариусу и со всех бумаг – дарственных, завещаний, купчих – снял нотариально заверенные копии и уже с ними отправился на приём, может, всё обернулось бы по-другому. Не было бы соблазна и возможности – и всё бы обошлось.

А теперь, когда подлинники документов утеряны, не доказать ничего.

Если завтра на пороге покажутся судебные приставы и меня вышвырнут из родительского дома, куда мне деваться?

Растерянность, беспомощность, униженность, отчаяние, ярость… так плохо мне не было ни разу в жизни, даже когда умер отец.

Нет, надо брать себя в руки. И не сжимать кулаки или рыдать, стуча головой о растущий во дворе фамильный дуб, а думать, как поступить дальше. И вообще думать. А ещё – впредь рассчитывать только на себя.

Но зачем, зачем богатому, знатному вельможе присваивать моё в общем-то средненькое поместье? Вряд ли оно нужно ему самому… Выходит, он хочет его продать. Наверное, несколько сот тысяч золотых и для герцога достаточный стимул, чтобы обобрать и вышвырнуть из родительского дома осиротевшего мальчишку.

Ладно, жалеть себя без толку. Тем более что сам виноват. Надо решать, что делать сейчас.

Одна вещь напрашивалась сама собой. Кроме поместья мне принадлежал маленький городской дом, который к спорному делу не относился, а потому и купчая, подписанная прадедом, и сам дом остались за мной. Вот туда – пока не заявились приставы, сабельники или новые владельцы – надо оттащить всё ценное и памятное, поддающееся перемещению. Сохраню что смогу, а потом стану думать, как вернуть потерянное.

И больше никакой горячки. Тем более что совсем нищим я пока не остался – есть ещё небольшой клочок земли, который в приданое принесла мама.

Обида, как горькая желчь, подступала к горлу. Я не я буду, но герцогу это так с рук не сойдёт! Мог бы убить гада – убил бы на месте. Задушил своими руками мерзавца! Но это не выход… За ним – эскадрон сабельников и власть, за мной – никого. Только клянусь памятью отца: я сделаю всё возможное и невозможное, но бумаги и поместье верну! А потом подумаю, как отплатить.

Грустно усмехнулся: есть одно, хотя и мизерное, утешение – соседу теперь точно не видать ни поля, ни заливного луга, ибо с герцогом не поспоришь.

Следующие два дня я, как мог незаметно, наблюдал за распорядком жизни в особняке, где расположился герцог. Картина вырисовывалась не радужная: их светлость действительно круглосуточно охраняли пол-эскадрона сабельников. Пройти, прорваться или незаметно проникнуть в дом не представлялось возможным. Если бы у меня были воровские навыки… но бесшумно лазить по крышам и взламывать замки я не умел, этому дворянских отпрысков отчего-то не учат.

Мысль просочиться в дом под видом посыльного или торговца тоже пришлось отмести: такой люд не пускают дальше прихожей, да и то со стороны чёрного хода. И ещё: скорее всего герцог хранит важные документы в надёжном месте, которое сразу и не обнаружить. То есть, по разуму, просто заглянуть, схватить и убежать никак не получится.

Может, попытаться подкупить кого-то из прислуги? Деньги, пусть и не слишком много, у меня остались. Только кому можно доверять, если от меня отвернулись даже те благородные лорды и респектабельные соседи, которых я знал с детства? Просто внезапно перестали узнавать. Словно я в один момент превратился из уважаемого сына уважаемой семьи в прокажённого. Ну, или в невидимку. У несчастья и бедности нет друзей.

Но как же быть?

Наверное, сперва стоит попытаться разузнать о герцоге побольше. Вон, кстати, по улице прочь от особняка шагает компания сабельников. Судя по лицам, настроение у вояк хорошее, даже предвкушающее. И куда же они направляются?

Оказалось, в трактир, выпить. А как за выпивкой не поговорить? А я сяду незаметно неподалеку и послушаю – вдруг что-нибудь интересное или полезное услышу?

После первого тоста за честь и доблесть – хотя какая доблесть в том, чтобы охранять такую вот вельможную гниду? – разговор закономерно перешёл на дам. Кто такая Марлина, которую с хохотом поминали и за здоровье которой даже выпили, я не понял. Но уяснил, что их светлость неравнодушен к женскому полу и в каждом городе, который изволит посетить, находит подруг. И особенно почему-то любит рыжих.

Ну и что мне это даёт? Я же не девица и не рыжий, а светловолосый парень, пусть и довольно хрупкого сложения. Пару раз меня даже принимали за девчонку, потому что усов пока нет, но…

Хотя какое «но»? Это же может быть выходом! Мне ведь только-то и надо проникнуть в дом, а целоваться или чего ещё я не собираюсь. Насколько такое реально? Нет, всё же это бред… Но если не найду другого выхода? Эх, не попробую – не узнаю.