- Нет, там совсем другое...

- У неё проблемы?

- У неё не может быть проблем. У тебя не может быть проблем. У меня не может. Проблемы могут быть только у нас. Наши. Проблемы, дети, любовь, счастье - всё наше.

- Понимаю. То есть, мы - единое целое.

- Пока не совсем. Я и ты - единое целое. Вика и я - единое целое. Но ты и Вика - пока нет. Понимаешь, ты должна полюбить её не так, что: "Ой, Виченька, спасибо тебе за прекрасное тело", а глубоко и всерьёз. Она же сказала, что мы теперь для неё равноценны. Вика прошла через муки ревности, через обиду, что уже не единственная. И, если после всего этого она говорит, что любит тебя так же сильно, как и меня, значит...

- Хорошо, я должна подумать над этим.

- Пожалуйста, подумай хорошенько. Для меня и Вики это очень важно.

- Пойдём на ложе. Лёжа лучше думается.

Она улеглась, я прижался лицом к её животу и тихо прошептал:

- Здравствуйте, доченьки. Я - ваш папа. Я люблю вас и вашу маму. Растите здоровенькими, как папа и умненькими, как мама.

Маша улыбалась счастливой улыбкой, в которой уже засветилась гордость материнства.

- А как Вика назовёт своих детей?

- Наших детей...

- Ох, прости, оговорилась.

- Дочка - Катя. Сын - Серёжа.

- Катя - это в честь твоей погибшей жены?

- Да. Сначала Вика носила двойное имя - Виктория-Екатерина. И я рассказал Маше, как Катина душа шестнадцать лет обитала в теле Вики.

- Ты и Вика - словно принц и принцесса из сказки. А я какая-то вся заурядная. Только и умею, что саблей махать.

- Не прибедняйся, Саблина, я этого не люблю. Была бы ты заурядная...

- Но, ведь сначала не полюбил, а просто пожалел.

- А что, вокруг мало женщин и девушек, нуждающихся в жалости? Пожалел же только тебя.

- Всё, всё. Ты прав. Больше не буду, чесслово.

Я засмеялся: - Научилась чессловить?

- Ага.

Когда появилась Вика, голова моя лежала на Машиных бёдрах у самого живота. Шелковистые волосы приятно щекотали щёку. Маша гладила мою макушку и вслух тихонько напевала:

"И была на целом свете тишина,

И плыла по небу рыжая луна.

И зайчоночка волчица родила,

И волчоночка зайчиха родила..."

Вика дослушала песню до конца.

- Какая чудесная песня! Про нас с тобой. Чур, я - волчица.

- Ладно, согласна быть зайчихой. Зато, сынок, точнее, сынки, будут волчата.

- Эй, хитрая! А у меня, значит - зайчонок?

- Так по песне выходит.

- Серёжка, Машенька меня обдурила! Говорит, что сын у нас будет трусливый, как заяц!

- Ябеда солёная, на горшке варёная.

- Девочки, не болтайте глупости. Что Ита сказала?

- Сказала, что можно. Детки и вправду огнеупорные.

- Спасибо, Виченька,- обрадовалась Маша и тут же озабоченно спросила:

- Вичка, а твоим детям не повредит, что их мама не спит нормально, а бегает по ночам по дну океана?

- У тебя - огнеупорные, а у меня - бегоустойчивые.

- Короче, дети у нас уникальные.

- Имена дочкам не придумала?

- Я хотела бы одну назвать Александрой, в честь папы и мамы. А вторую - Викой. Но это уж как Серёжа решит.

- Нет. Одно имя выбрала ты, второе - выбираю я.

- Хорошо.

- Это будет трио: Маша, Саша и ...

- Машенька, Сашенька, Дашенька,- отгадала Вика.

- Нечестно. Ты мои мысли подслушала.

- Вовсе нет. Просто на язык так и просится. И очень красиво получается.

- А можно мне будет одного из сыновей Серёжей назвать,- попросила Маша.

- Это три Сергея в одной семье,- попытался возразить я, но Машу поддержала Вика:

- Ну, и что? Серёжа старший, Серёжа большой и Серёжа маленький. Мы же так любим это имя, хотя оно того и не заслуживает (не удержалась от "шпильки").

Утром следующего дня мне и Маше не дали поспать вволю. К нам пришли восемь лардов с баллончиками, все в респираторах. Шокеров при них не было. Они уповали на газ, а зря.

- Самка идти с нами. Самец сидеть.

- Хрен вам,- сказал я на лардском и поднял вверх средний палец. Конечно, сказал не хрен, а слово, обозначающее мужской половой орган. А жест у лардов обозначал то же самое, что и у нас,- без меня она никуда не пойдёт.

Маше велел:

- Если пустят газ, задержи дыхание, я тебе кину респиратор, приложи сразу к лицу.

Маша кивнула. А в комнату уже входили ксанты, которые несли аппаратуру для записи мыслей, чтобы установить её в помещении. На них респираторов не было и ларды теперь газом воспользоваться не могли. Старший из лардов достал из кармана что-то похожее на уоки-токи, и принялся докладывать обстановку на ксантском языке. Наконец, сказал в рацию: "Слушаюсь", и приказал нам:

- Идти оба.

Предчувствие приближающего боя меня ни разу не обманывало. Поэтому я сделал несколько приседаний и поворотов корпуса, разминая мышцы после сна. Ларды недоумённо смотрели на меня. Массируя на ходу мышцы рук и пальцы, я вышел в коридор. Маша шла за мной, тоже разминаясь в движении.

В коридоре нас настигли Викины мысли:

- Ребята, я вхожу в город. Минные поля прошла по карте, заградительные стальные сети Клинок порезал, как картофельную ботву.

Вас ведут в блок "D". Старому козлу всё неймётся. Иду прямо туда. Скоро буду. Ведите себя смирно и благоразумно.

- Там посмотрим, по обстановке.

В блоке "D" были знакомые все лица: адмирал, академик, ксант-приборист. На вошедшую Машу академик сразу направил что-то вроде телекамеры. Через несколько секунд защитное стекло опустилось. Я услышал, как приборист сказал академику и адмиралу:

- Да, две особи женского пола.

- Жаль, лучше бы были мальчики,- буркнул адмирал, и я понял, что речь идёт о наших детях.

- Я предлагаю один зародыш оставить в теле самки, чтобы наблюдать за его развитием, а второй - выращивать искусственно,- сказал академик адмиралу и тот согласно кивнул головой.

Я тотчас перевёл для Маши на русский язык эти слова академика.

- Серёженька, это что же, наших девочек хотят...- побелевшими губами прошептала Маша.

- Не волнуйся, любимая. Сейчас всё уладим,- и поцеловал горячую Машину ладошку.

Молниеносно сдёрнул с двоих ближайших лардов респираторы и ткнул один Маше в лицо, прижимая к своему лицу другой. При этом ударами ног влепил обоих лардов в стену. Маша, мгновенно накинув резинку респиратора себе на затылок, подключилась к избиению охранников. Уложили всех восьмерых лардов, причём били мы их смертельными ударами: в яремную вену, в кадык, в переносицу, проламывая её.

- Серёжка, я бегу к вам,- кричала Вика. Но меня уже было не остановить. Какая-то неведомая сила заполняла меня и это была отнюдь не энергия ци, которую учила призывать Маша. Сила эта струилась не сверху, а со всех сторон. Чувствовал, что становлюсь не могучим , а всемогущим.

- Вы посягнули на самое святое - на наших детей,- громко изрёк я на русском языке и приборист торопливо включил автопереводчик, хотя адмирал и так прекрасно понимал меня.

Дальнейшие слова произносил словно и не я, потому что не шевелил губами, только приоткрыл рот. Суровый и звучный голос шёл из глубины моего нутра и был это даже не голос, а глас:

- Мерзкие твари, вы превысили меру терпения Божьего! Настал час расплаты! Я - гнев Господень!!! - И пошёл к стеклу, ощущая, как трещит пол под моими тяжёлыми шагами.

Адмирал, что есть сил давил кнопку на пульте, так как респиратор я отбросил. Но газ не шёл. То ли опустел резервуар с газом, то ли засорились отверстия в стене, то ли это было соизволение Божье. Академик непрерывно стучал по большой красной кнопке, но ничего не происходило. Из-за двери доносился Викин голос и отнюдь не мысленно, а вслух:

- И откуда вас, козлов, столько?! Кромсай их, Клиночек, пусти им зелёнку!

Я подошёл к стеклу и стукнул по нему кулаком. Стекло выдержало, но всё покрылось сетью мельчайших трещин, из-за которых стало непрозрачным, словно матовым. Отступив на шаг назад, я ударил по стеклу пяткой, и оно водопадом из мелких стеклянных крошек обрушилось на ксантов. Приборист зажмурил глаза, а адмирал и академик закрыли лица руками.