Это странно успокаивало ее, пока в тиши своей спальни она не задумывалась над реальной стороной создавшейся ситуации. Все это было фасадом, данью светским законам вежливости, способом избежать конфронтации и жить в относительном мире. Это приемлемо и удобно для нескольких дней перед похоронами отца и нескольких недель после. Но Элинор хотелось вернуться к нормальному образу жизни, она ждала того дня, когда сможет возвратиться в отцовский дом. Порой ей казалась невыносимой сама мысль, что все происходящее станет нормой и дом графа будет ее домом. Отца нет, и с графом Фаллоденом ей суждено провести всю жизнь. Рэндольф. Она никак не могла связать это имя с личностью графа. Он навсегда останется для нее графом Фаллоденом.

В их отношениях нет и грана каких-либо чувств, предупредил ее муж. И это была сущая правда! Чувств не было. И все же такая реальность пугала ее. Она выросла в любви и ласке, ее любили все: отец и многочисленные родственники из его семейства. Это особенно проявлялось, когда семья собиралась вместе. А происходило это довольно часто. Но отца больше нет, с его смертью она потеряла и семью. Ее муж никогда не захочет общаться с родственниками отца, ибо сочтет это для себя недостойным. Неужели ее жизнь пройдет без любви и привязанности? Отсутствие их она уже ощутила в эти последние недели и жаждала любви и внимания.

Ее привело в гнев и до боли огорчило страстное письмо Уилфреда, которое он прислал ей как бы в ответ на то, что она написала его отцу. В письме Уилфреда была любовь, которой так жаждало ее истосковавшееся сердце. Но это была запретная любовь.

Возможно, поначалу думала Элинор, если она будет послушной и терпеливой, через год у нее родится ребенок, которому она отдаст переполнявшие ее чувства. Пусть это будет ребенок графа, но и ее ребенок, и маленькая личность сам по себе. Однако эта надежда постепенно угасала: шли дни, а затем недели, но граф не появлялся в ее спальне. Если говорить только о ней, то она была рада этому, так как первые две недели, когда она ложилась спать, ей становилось почти дурно от страха, что в любую минуту он может войти в ее спальню. Разумом она понимала, что без этих до ужаса пугающих ее встреч у них не может быть ребенка.

Ее ждет пустая и бессмысленная жизнь в браке без детей. Будучи в семье единственным ребенком, Элинор всегда мечтала о братьях и сестрах, о большой шумной семье, где было бы пять, а то и шесть детей и много кошек и собак. А еще были бы любовь, веселье и смех!

Первые две недели после похорон отца у нее хотя бы были свободными вечера. После ужина, за которым они с мужем обменивались вежливыми фразами о событиях дня, она уединялась в своей гостиной. Чем занимался в это время граф, оставался он дома или уезжал, она не знала, да это и не интересовало ее. Муж никогда не входил в ее гостиную, расположенную напротив ее спальни и гардеробной. Элинор удалось по-своему обустроить свое маленькое убежище, переставить и заменить кое-что из мебели и добавить то, что она перевезла из родительского дома. Она собрала все свои любимые вещицы.

Здесь она занималась рукоделием и читала, чувствуя себя почти счастливой. Но это длилось недолго.

– Что вы делаете по вечерам? – однажды совсем неожиданно для нее спросил за ужином граф.

– Читаю, – ответила Элинор, – вышиваю или вяжу. Занимаюсь тем, чем положено заниматься настоящей леди, милорд. – Элинор невольно покраснела под его пристальным взглядом. Она редко позволяла себе забывать об их мирном соглашении. – Простите, милорд, – извинилась она.

– В таком случае приносите ваши книги, вышивание или что другое, чем вы занимаетесь, в библиотеку, – сказал граф. – Теперь, когда мы, кажется, научились более терпимо относиться друг к другу, почему бы нам не проводить вечера вместе?

– Хорошо, милорд, – с упавшим сердцем согласилась Элинор, почувствовав отчаяние от одной только мысли, что должна исполнять любой каприз мужа. Жизнь несправедлива к женщинам. Подумав это, она поняла, что явно все сгладила. Как бы реагировал граф, если бы она отказалась от его предложения или согласилась, но с явной неохотой?

Глядя на то, как он кивком велел лакею снова наполнить его бокал, она почему-то подумала, что, во всяком случае, ему не чужды и человеческие порывы, ибо вечера вдвоем создадут хотя бы иллюзию их близости и уменьшат ее чувство полного одиночества.

Она пришла в библиотеку, взяв с собой вышивание, посчитав, что бессмысленно брать книгу, если все равно не сможет сосредоточиться на чтении. Элинор опустилась в глубокое кожаное кресло по одну сторону гудящего, жарко растопленного камина, по другую же сидел граф с открытой книгой на коленях. Склонившись над вышиванием, она тут же поняла, как глубоко ошибалась в своих надеждах. Ее охватило еще большее чувство одиночества, чем в своей гостиной, хотя она сидела в уютной, теплой комнате, а за окнами были первые декабрьские морозы. Ее муж был с ней и удобно растянулся в кресле. Чем не семейная идиллия?

Но все это осталось иллюзией. Они были чужими друг другу, два несчастных одиноких человека, которые, однако, решили во имя здравого смысла вести себя благоразумно и взаимно вежливо. Между ними не было чувств или хотя бы простой человеческой близости. Ей бы и в голову не пришло, даже если бы она захотела, поднять глаза от вышивания и поделиться с мужем чем-то важным и сокровенным или же просто по-женски сболтнуть какую-нибудь глупость.

Однако Элинор все-таки пришлось поднять голову и посмотреть на мужа. Она почувствовала на себе его пристальный, изучающий взгляд. Граф даже забыл о раскрытой книге, лежавшей на коленях.

– Красиво, – промолвил он, указывая взглядом на вышивание в ее руках.

– Спасибо. – Элинор снова опустила голову.

– На Рождество я жду приезда в Гресвелл-Парк четырех своих друзей, – помолчав, сказал граф. – Я пригласил их поохотиться еще до нашей свадьбы. На несколько дней. Возможно, вам угодно, чтобы я отменил приглашение. Это нетрудно сделать, учитывая события – мою женитьбу и то, что вы в трауре по отцу.

Четырех джентльменов! На Рождество повеселиться! Элинор похолодела. Одним из них, конечно, будет сэр Альберт Хэгли.

– Нет, не стоит, – спокойно произнесла она. – Это было бы неприлично, милорд.

– В таком случае, возможно, вы тоже хотите кого-либо пригласить? Подругу или друзей? Вы ни с кем не общались после нашей свадьбы, но у вас, очевидно, есть друзья, не так ли?

– Но никого, кто был бы из вашего круга, милорд, – ответила Элинор. – Никого, с кем ваши друзья пожелали бы общаться.

– Не имеет значения, вы можете их пригласить, – решил граф. – Оставляю это на ваше усмотрение, миледи, приглашайте всех, кто не будет чувствовать себя стесненно в нашем доме.

Это были хорошие слова, и она оценила их. Вежливые. Но в то же время в них звучало бесспорное снисхождение. Она может пригласить друзей при условии, что никто из них, открыв рот, не станет убийцей великого английского языка. Не будет неприлично громко смеяться при каждой шутке и не станет окунать пальцы в соус.

– Благодарю, милорд. Как много друзей я могу пригласить? – спросила Элинор.

– Сколько вам угодно.

Она снова склонилась над вышиванием. Граф молчал. Мысленно она прикидывала, кого же ей пригласить. Ее друзья, наверное, все откажутся от приглашения, предпочитая провести Рождество в кругу семьи. Но должна же она кого-нибудь пригласить, она обязательно это сделает. Элинор вспомнила, что обещала отцу сделать Рождество веселым и радостным праздником. Это едва ли ей удастся, если в гостях будут всего четыре джентльмена.

Да, она найдет кого-нибудь из своих друзей, даже нескольких из них, и сможет пригласить их. А если друзьям ее мужа не понравится общество торговцев и прочих представителей третьего сословия, что ж, она сделает свои выводы. Обещание относительно вежливого поведения касается лишь ее мужа.

Она посмотрела на графа, готовая к военным действиям, если он еще раз проявит обидную снисходительность. Но он углубился в книгу и, кажется, с особым интересом.