Я хотел вернуть Сириусу его потерянную жизнь, но не только не вернул, а, втравив его в эту войну, лишил предпоследней. В следующий раз кот, привязанный ко мне на всю оставшуюся жизнь магией, умрет окончательно и бесповоротно. И мир станет беднее на одного клетчатого скандалиста, и зачахнет от тоски влюбленная в него мышь. Я тоже зачахну. И без кота и без абсурда нашего сосуществования. Но так мне и надо. Я сам виноват во всем.

Эльфийский принц Феллиор отправился в отчаянное путешествие на Дракерос ради своей любви. Кида может над ним посмеиваться, но я всю дорогу немного завидовал Феллу. Теперь не завидую. Потому что из‑за меня погибла Эрри. И Фелл тоже умер. У живых не бывает такого взгляда. И магией это не лечится. Я убил их обоих. А еще я разбудил зверя в красной принцессе. Она поклялась, что драконы больше не будут гибнуть из‑за людских интриг, но именно интриги людей в мире Эрмота принесли смерть лиловой драконице. И теперь мне страшно за Киниаду. Потому что вчера они с Догом чуть не подрались за право свернуть шею Темной Властелинше. А это значит, что теперь они наперегонки рванут в самое полымя, и в этом тоже виноват я.

И я ничего не могу сделать. Единственное, что сумел – вылечить Дога. А Винсу помочь не в силах. Вампир должен регенерировать сам. И он бы уже десять раз регенерировал, если бы не прошел третью ступень отречения. И это тоже из‑за меня. А я‑то, дурак, радовался, что так все у него хорошо складывается, что воля у него железная! Теперь за свою волю здоровьем расплачивается. А что мне стоило предупредить, чтобы держались в Звездном казино все вместе? Может тогда Винсент и не сыграл бы на свое желание… Да еще Лера над ним трясется, а ему от этого только хуже. Он за нее переживает. Он вообще ответственный, хоть и старается этого не показывать. И не слепой, кстати, в отличие от меня. Сына он любит и к ученице своей привязан… Тяжело ему. А ведь не вытащи я их из родного мира, и все могло бы сложиться иначе…

Я лежал в своей комнате и думал о них, о себе, о жизни, которой мы все оказались лишены в той или иной степени. Как бы ни винил себя Эрмот, виноват во всем был я один. Это я впустил в мир Тьму, я позволил ей возродиться. Сегодня Аль сказал, что нам хватит прохлаждаться. Он прав. Три дня мы зализывали раны – физические и душевные. Кто как мог. У кого‑то получилось, у кого‑то нет. Вру. Ни у кого не получилось. Просто кому‑то удавалось лучше скрывать свои чувства, кому‑то хуже. Все собрались на ужин, но стояла такая тишина, словно никого в соседнем помещении не было. Даже все те вкусности, что по‑прежнему готовила Леринея, казалось, боялись пахнуть аппетитно и больше не заманивали в уют кухни.

Есть мне не хотелось. Еще меньше хотелось видеть соратников. Смотреть, как они отводят взгляды и делать вид, что так и должно быть. Наверное, я задремал, потому что когда в прихожей послышались голоса, для меня это было полной неожиданностью: я не слышал, как открылась дверь кухни. Голоса были настолько тихими, что мне пришлось напрячься, чтобы понять, кто и о чем говорит.

– Дурочка, я же о тебе беспокоюсь! – это Винсент. И тон у него совершенно безнадежный. – Он вампир. Убийца. А я обещал присмотреть за тобой…

– Я знаю, Винс, и я тебе благодарна, – это уже Лера. Плачет, что ли? – Но… сердцу ведь не прикажешь… Ты должен понимать… Я ведь знаю… теперь знаю, что это ты писал те письма… но…

– Но ты об этом узнала слишком поздно, – сарказм так и сочился. – Сам дурак. Нужно было тебе сразу сказать. Тогда ты, возможно, влюбилась бы в меня, а я достаточно мерзкий тип, чтобы ты быстро протрезвела.

– Никакой ты не мерзкий, Винс. Ладно, держись крепче.

– Я и сам могу подняться по лестнице.

– Можешь, можешь. Но левитировать быстрее.

В наступившей снова тишине я задумался о том, что произошло между Кевином и Лерой. Что‑то произошло. Определенно. И дело не в том, что он умер у нее на руках. Когда мы вернулись, она долго о чем‑то говорила с Морганой, а потом во всеуслышание заявила Винсенту, что любит Валета и отказываться от своего чувства и предавать его не собирается. Смело. И безрассудно как‑то. А Дог…

Хлопнула дверь, раздались тяжелые шаги. Потом легкий скрип сообщил, что из кухни вышел кто‑то еще.

– Эрмот, погоди! – легок на помине.

– Я иду спать, Дог. Завтра будет трудный день. Тебе тоже следует выспаться, – голос у Делимора ровный, ничего не выражающий. Так он разговаривал все эти три дня.

– Эрмот, так нельзя! – ой, а мальчишка‑то тоже вот‑вот разревется. Хотя, какой он мальчишка… – Хватит!

– Дог?

– Что ты с собой делаешь?! – два быстрых шага, дробный стук кулачков по груди. – Прекрати! Слышишь?! Прекрати казнить себя! Ты не виноват! Это война! Ты не должен!

– Дог… – мне не хотелось слышать, что будет дальше, но я все равно слушал. Довел Эрмот девчонку. Расплакалась. А он, оказывается, такой же дурак, как я. Слепой дурак. Он ведь знает, что Дог был девушкой в своем мире. Никто от него этого не скрывал. Почему же не видит, что с ней? – Дог, ты… Не надо, слышишь. Не надо, я же не знал, мальчик, – убил бы идиота! – Ну, хватит. Я здесь. Я не брошу тебя. Ты ведь тоже меня не бросишь?

– Давай не будем об этом, – холодно, отстраненно – опять обиделась. – Пока не будем. Потом, когда все закончится… Тогда и поговорим. Если ты захочешь.

– Глупый, ты же знаешь, что захочу.

– Посмотрим.

– Дог! Проклятье!

Смылась, что ли? Ну да, Эрмот же летать так и не научился. Тяжело ему придется, если, вернув собственное тело, Дог решит поймать его на слове. За слепоту нужно расплачиваться. И совсем мне его не жалко. Я буду только рад, если эта девушка собьет с него спесь. А то такой весь из себя крутой и самоуверенный, лорд Белых доспехов… А по лестнице вон как тяжело поднимается – медленно, задумчиво.

Ну, кто следующий? Рик, Джефри и Венн. Без Морганы.

– Рик, ты уверен, что мы должны в это ввязываться? – это Венн, кажется. – Это совершенно не наше дело.

– Совершенно не наше. И мы не должны, – а спокойный‑то какой, гад! – Но мы ввяжемся.

– Из‑за Кевина? – эти задерживаться не собирались, поднимались по лестнице, хоть и не спеша.

– Из‑за Кевина. И из‑за Скотта с Фениксом. Ты же слышал, что говорил старикашка. Мы собираемся прищучить бабенку, которая послала Хаса за руной. Он нанял нас, мы потеряли товарищей.

– А тебе, командир, было бы лучше, чтобы Кевин вообще не воскресал, – это уже Джефри, как всегда, бестактный и ничего вокруг себя не замечающий.

– Заткнись! – дуэтом! До чего же слаженный у них коллектив! У Венна с Риком. Как этот увалень Джефри с ними вообще оказался?

– Рик! – а вот и Моргана.

– Идите, я догоню.

– Опять из‑за бабы не выспишься, а сам говорил, что надо отдохнуть. А я вот помню, как однажды вот так покутил перед боем, ну была там одна заварушка…

Звонкая затрещина заставила Джеффри замолчать

– Топай, давай, – потребовал Венн, и их шаги постепенно затихли наверху.

– Рик…

– Чего тебе?

– Он умер, Рик, его больше нет.

– Нашла новость!

– А мы есть.

Я накрыл голову подушкой. Ну нет меня, нет! Я не подслушиваю! И даже случайно ничего слышать не хочу! И знать не хочу! Пускай сами разбираются. Надеюсь, разберутся. Очень надеюсь. Может, тогда станет немного легче. А вообще, Рик не прав. Это не их дело. И ни к чему мне тащить их за собой. Только риску подвергать. Мало они потеряли? Нам нужна была только Моргана. Нам с самого начала была нужна именно она. Лучше бы я не вытаскивал вместо нее Кевина. Может, жив остался бы… Хотя, нет, он же все равно умирал… А Говорящей в нашей компании ничего не грозило. Мы бы ее и не потащили в пекло. От нее требовалось просто взять в руки Око. Да‑да, то самое. Маленький шарик из желтого горного хрусталя. Завтра, перед тем, как мы отправимся на решающее сражение, именно это она и сделает. Возьмет камень и точно скажет, где находится та, с которой была последняя связь. Именно туда мы и двинем. Так что, выходит, мои игры с хрустальным шаром оказались ненапрасными. И Зеркало не случайно показывало нам У" шхарр, вот только я – так дурак же, я же не отрицаю – почему‑то решил, что сойдет любой из них. И вытащил Кевина. Боги, зачем я это сделал?!