Я издаю долгий вздох, и обнимаю колени.

— Ему невозможно отказать.

— Ты злишься на меня?

Я качаю головой, и кладу щеку на колени.

— Я не злюсь. Мне просто страшно.

— Мне тоже.

— Мы должны найти выход отсюда.

— Ага, только его нет, и ты это знаешь. Мы уже пытались.

— Нет, нам нужен план. Мы должны найти способ, заставить их перевезти нас куда-то. Не могут же они вечно нас здесь держать.

Я смотрю в угол подвала, там находится раковина и туалет, никаких стен, занавесок, ничего. Рядом с туалетом стопка рулонов туалетной бумаги, их штук двести, не меньше. В паре шагов стоит деревянный стол, за которым мы ели стоя. Пластиковая тарелка с сухарями и две пустых чашки, под столом где-то сорок галлонов воды.

Нас кормили супами, пастой и булочками. По крайней мере, еда вполне приличная, даже если нам приходиться есть руками. Должно быть, они приносят её из ресторана, или просто делятся с нами тем, что готовят сами.

В любом случае, от голода мы не помрем. Но, они так и не сказали нам, как планируют с нами поступить. Они только подают нам пищу, и все. Они не били нас, не угрожали, вообще не разговаривали. И мы никогда не видели их лица, и не слышали их голоса.

Насколько я знаю, это вполне может быть и Нокс.

Глава 7

Бенсонхерст не сильно изменился за прошедшие восемь лет. Значительная часть 18-й Авеню закрыта из-за праздника Святой Розалии. Мы с Джерри Майнеллой любили посещать продуктовую ярмарку, отличное было место, можно было попасть в переделку или же подцепить девчонку.

Иногда, я скучаю по этому месту. Но, сегодня совсем не такой день.

Мы проезжаем мимо магазина, где Джон обычно сидел, попивая газированную limonata и настаивал, чтоб все «сели и ели гребаную еду. А теперь он, как чертова крыса, прячется в подвале в Ньюфаундленде. Его жизнь была в опасности, и нам оставалось только посадить его под домашний арест. И его адвокат привел отличные доводы, почему я могу защитить его лучше любой программы защиты свидетелей.

Мы поворачиваем за угол, и движемся мимо моего старого дома. Дома, где была до смерти избита моя мать. Табличка «продается» стоит, наклонившись, она выглядит усталой, так долго здесь стоит. Трава пожелтела из-за августовской жары. Когда моя мать была жива, но дом пустовал, соседи всегда поливали траву. Видимо, он пустует уже очень давно.

Да уж, трудно продать дом, где произошло убийство.

Бруно паркует машину на тротуаре, вниз по улице от моего старого дома на 80-й улице, рядом с белым, двухэтажным домом на 19-й Авеню. Это один самых больших домов в округе. Джон купил участки по соседству, чтобы расширить его. В результате, получился дом с восемью спальнями, и двором, который примерно в шесть раз больше того крошечного заднего двора, который был у нас с мамой.

Когда мы были детьми, все завидовали такому дому. А теперь у меня, по всему земному шару, по крайней мере, пять домов, больше и лучше этого. Но я ни перед кем не хвастаюсь своим богатством. Особенно перед Джоном.

Не важно, чего я достиг, я все еще глупый ребенок, который не смог убить Тони Анджело. Тот, кто, когда его мать была убита, пошел плакаться к Джону. И Джон всегда останется тем человеком, который убил Фрэнка Майнелу за то, что помог Тони сбежать. И он пообещал мне тогда, что Тони за все заплатит.

Джон человек слова. Пришло время и мне стать таким.

Бруно открывает ворота, и мы идем вверх по дорожке, к входной двери. Он осматривает улицу, а затем звонит в дверной звонок. Я слышу легкие шаги за дверью.

Дверь слегка приоткрывается, Мари Венето смотрит на меня, на ее лице нет и тени улыбки. Она открывает дверь шире, и отходит в сторону, жестом приглашая меня войти. Я и не ожидал, что она будет прыгать от радости, когда увидит меня, но этот холодный прием только подтверждает мою тревогу по поводу этого визита.

— Мари, мне так жаль по поводу Ребекки.

Она ничего не говорит, пока идет на кухню. Я следую за ней, аромат клубники и сахара витает в воздухе. Кухня белая и чистая. На острове лежат тарты с клубникой и сливками. Я присаживаюсь за стол, когда Мари направляется к холодильнику.

Она низкого роста, тонкая и красивая, и очень сильная духом. Целыми днями она готовит и печет для людей по соседству, но вряд ли сама когда-нибудь ест это. Я вижу темные круги под её глазами, видимо ситуация с Ребеккой не дает ей спать.

Она наливает стакан лимонада для меня, и ничего для себя. Ставит стакан передо мной, садится напротив и выпускает длинный вздох. Она вообще когда-нибудь разговаривает?

— Послушай, Мари. Я знаю, что я совсем не тот человек, которого ты надеялась увидеть.

— Она месяц не звонила мне.

— Что?

Она отрывает взгляд от стола, и смотрит на меня.

— Ребекка. Она не звонила мне целый месяц. Что происходит? Это из-за отца? Это вина Джона?

— Джон здесь ни при чем. Это моя вина.

— Твоя вина?

Её карие глаза расширяются, она ждет моего объяснения, и в этот момент я понимаю, как Ребекка будет выглядеть через двадцать пять лет. Я не могу тянуть волынку. Я должен сказать ей правду.

— Мари, я не тот, кем ты меня считаешь. Я не Нокс Саваж.

Она качает головой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду…я Марко Леоне.

Она искоса смотрит на меня, изучает черты моего лица. Её ноздри расширяются, а глаза наполняются слезами.

— Марко? Мальчик Эллы?

Желудок скручивается от имени моей матери.

Я медленно киваю.

— Это я.

Она закрывает рот, и снова качает головой.

— Я думала, ты умер. — плачет она. — После того, как Фрэнк умер, я продолжала надеяться, и все спрашивала о тебе. Ты ведь всегда был где-то рядом, и вдруг исчез. Я думала, ты умер. — Я протягиваю руку, чтобы погладить её по плечу, и она хватает её. — Хочу, чтоб ты знал, — она продолжает, и слезы бегут все быстрее, — я не знала об их романе, пока твоя мать не умерла, и я никогда не винила её. Никогда.

— Я знаю.

— Нет, ты должен мне поверить. Мне было больно от того, что случилось с твоей мамой. Если бы я была умнее, этого, может быть, и не случилось бы. Если бы я знала, что происходит, я бы смогла прекратить это.

Я не знаю, почему она сейчас говорит о том романе. Все в округе знали, что Джон не верен Мари. Такое впечатление, что только она не знала об этом. Она действительно была настолько бестолковой?

— Послушай. Я здесь не для того, чтобы говорить о моей матери. Я здесь, чтобы поговорить о Ребекке.

Она отпускает мою руку, и опускает голову.

— Последний раз мы разговаривали месяц назад, и я все продолжала давить на неё. Я сказала, что ей необходимо сказать своему парню, что им пора назначить дату свадьбы. Она ответила мне, «Ма, тебе стоит перестать говорить об этом, или я никогда не познакомлю вас». И больше я ничего от нее не слышала.

Последняя вещь, которую я хотел бы обсудить во время визита к Мари, так это чертову свадьбу Ребекки и Августа. Особенно, когда этот маленький ублюдок, только что попал на вершину моего черного списка. Но я должен вести себя уважительно, я не могу напугать Мари. Она нужна мне на моей стороне.

— Мари, я здесь, чтобы сказать, я собираюсь вернуть Ребекку назад. И я не имею в виду, на Манхэттан, где она снова может месяцами не звонить тебе. Я имею в виду сюда, в этот дом, где ты сможешь обнять её, и выбрать с ней свадебное платье.

— Она помолвлена?

—Еще нет.

— Ох, Марко. Благослови тебя. — Она встает со стула и обнимает меня. — Господь благослови тебя, Марко. Я знаю, твоя мама наблюдает за тобой. Я чувствую, что все будет хорошо. Я знаю, ты вернешь Ребекку. Я просто знаю это.

— Обязательно. Даже, если это будет последним, что я сделаю.

Глава 8

Последняя вещь, которая нужна мне сейчас, это агент ФБР со слезящимися глазами, и его пухлы кореш, разоряющие мои яйца из-за дела Джона. Но, сотрудничество с Бюро часть моей жизни как Нокса Саважа. Жизнь, которую я, очень скоро, надеюсь оставить позади.