– Ты там поосторожнее, – сказал он. – У кого-то из них может быть припрятано оружие.
Но меня слишком снедало любопытство. Меня научили латинскому и греческому, вот я и хотел побеседовать с этими мужчинами с Тибра, о которых так много слышал, но до сегодняшнего дня никогда с ними не встречался. Когда я подошел к ним поближе, один из них поднялся на ноги и уставился на меня, готовый к схватке. Двое стражей направили на него свои копья, но я отмахнулся от них. Он был дюймов на шесть ниже меня ростом, но гораздо солиднее и мощнее, с широкими плечами. Его коротко остриженные волосы были все в грязи и запекшейся крови от раны на лбу. Кровь уже свернулась и засохла, превратившись в черное пятно над его правым глазом. Он не держал оружия и был без доспехов, но все равно представлял собой впечатляющее зрелище. Он смотрел прямо на меня.
– Это ты, тот самый, что захватил нашего орла, – его речь прямо-таки сочилась ядом.
– Захватил? – ответил я на его вызов. – Да он просто валялся на земле!
– Ты вполне прилично владеешь латынью, чужестранец.
– Меня еще ребенком научили этому языку, – ответил я. – А вот у тебя, мне кажется, латынь вульгарная.
– Это хорошо, что ты ее выучил.
– Почему это?
– Потому что когда мы завоюем ваши земли, ты будешь понимать, что тебе говорят твои хозяева.
Я почувствовал, как во мне поднимается волна гнева.
– Это парфянская земля, римлянин, а не какая-то ваша убогая провинция!
Он рассмеялся.
– Весь мир – римская провинция, парфянин! Вы победили один легион, но все станет иначе, когда на ваши границы обрушится множество им подобных. И этот день приближается быстрее, чем тебе может показаться.
Я решил, что спорить с ним дальше просто бессмысленно.
– Что ж, мы будем ждать этого дня, римлянин.
С этими словами я отвернулся от него и пошел назад, туда, где стояли отец и Вата.
Пленников тем временем разбивали на группы, и каждую связывали вместе одной веревкой. Римляне в бою носили на головах шлемы, а поверх туник надевали кольчужные рубахи длиной почти до колен, тело они прикрывали длинными, чуть выпуклыми щитами, защищающими торс и бедра. Все их оружие и доспехи сейчас загружали в наши повозки.
Бозан жевал кусок хлеба.
– За это стадо на невольничьем рынке дадут неплохие денежки. Их отправят куда-нибудь в восточные земли империи, как можно дальше отсюда, чтобы не дать им возможности устроить нам какие-нибудь проблемы или неприятности.
– Они свой Рим когда-нибудь увидят? – спросил я.
– Сомневаюсь. Такова судьба всех побежденных, им никогда уже не видать родных земель. Но лучше пусть это будут они, чем мы.
В следующий момент все вокруг заполнилось ревом боевых рогов. Я обернулся и увидел, что отец едет к нам в сопровождении Виштаспа и телохранителей. Конники его личной стражи выглядели просто великолепно в своих блестящих полированных доспехах, с белыми плюмажами на шлемах и с развевающимися на копьях значками. Позади отца знаменосец держал алое знамя с белой конской головой, обшитое по краю серебряной тесьмой с бахромой. На отце был серебряный шлем, не закрывающий лицо, с золотой короной. На его коне красовалась богато расшитая белая попона, отделанная по краю серебром, а кони прочих всадников были все в пластинчатой броне. Справа от него ехал Виштасп, который все время оглядывался вправо и влево, прямо как ястреб, высматривающий добычу. Вся группа остановилась в нескольких шагах от меня, и отец тут же соскочил на землю и подошел ко мне. Все, кто был рядом, и я в том числе, сразу опустились на колени и склонили перед ним головы в низком поклоне, но он схватил меня за плечи, поднял с земли и обнял. В его глазах стояли слезы. Он отступил на шаг назад и посмотрел мне прямо в лицо.
– Сын мой, ты доказал, что достоин называться сыном Хатры! Этот день будут помнить многие поколения нашего народа!
Я почувствовал себя так, словно стал десяти футов ростом. Я поднял руку и щелкнул пальцами. Вата передал орла Гафарну, который подбежал и передал его мне.
– Мой дар тебе, отец!
Он взял у меня этот римский штандарт, их орла, и восхищенно осмотрел. Потом обратился ко всем, кто стоял перед ним на коленях:
– Встаньте! Все встаньте! Вы все – свидетели великой победы и подвига моего сына, который стал истинным мужчиной и обеспечил нам эту победу!
Все поднялись на ноги и стали хлопать в ладоши. Бозан и Вата подошли к отцу и поклонились ему, после чего Бозан расплылся в широкой улыбке, и они с отцом обнялись. Отец поздравил и Вату, потому что и он в этот день тоже покрыл себя славой.
– Это послужит Риму хорошим уроком, отец.
– Да, потеря целого легиона для них большое бесчестье, но еще большее несчастье то, что вы, вернее, ты захватил их драгоценного орла. – Он умолк, и тут на его лице появилась озабоченность. Отец обернулся ко мне: – Но они вернутся сюда, Пакор, можешь быть уверен.
Вдохновленный нашей победой, я вообще-то приветствовал бы любую возможность разгромить новые римские легионы.
– Пускай приходят! – хвастливо воскликнул я. – Мы их снова разобьем!
Отец улыбнулся.
– Возможно, разобьем. Но будем надеяться, что это случится не скоро.
Но я не хотел даже слышать о мире. Я стал настоящим мужчиной, настоящим воином, я захватил римского орла. И теперь мечтал о еще большей воинской славе, которая разнесет молву обо мне по всем градам и весям. Я так погрузился в эти мысли, что не услышал, как позади меня поднялся какой-то шум. Я медленно повернулся и увидел, что один из пленников бежит ко мне с копьем в руке. Потом рассмотрел, что это тот самый легионер, с которым я недавно разговаривал. Ошеломленный, я стоял, словно прикованный к земле, а он уже поднял копье на уровень плеч и был готов его метнуть. Я же, прямо как заяц, замерший под ледяным взглядом кобры, не мог даже пошевелиться, а только стоял, смотрел и ждал, когда копье вонзится мне в грудь. Римлянин с широко раскрытыми глазами и триумфальным выражением на лице вдруг запнулся за секунду до броска, и на лице его отразилось сначала удивление, потом отчаяние, а затем боль. Стрела вонзилась ему прямо в грудь, остановив на ходу. Он замер, потом упал на колени и рухнул грудью на землю. Я заставил себя выйти из отупения и подошел к тому месту, где он упал. Опустился на колени. Наконечник стрелы торчал у него из спины, изо рта текла кровь. Жизнь уходила, а он все пытался посмотреть мне в лицо, но сил у него уже не осталось. Я наклонился ближе к его лицу, чтобы услышать, что он шепчет, он что-то говорил очень тихо, едва слышно. Он кашлянул, изо рта выплеснулся еще поток крови. И единственные его слова, что я расслышал, были: «Мы еще вернемся, парфянин!»
Я встал на ноги и увидел, что Виштасп сидит в седле и держит в левой руке лук. Это он меня спас. Я кивнул ему в знак благодарности и признательности; он лишь улыбнулся в ответ, и эта улыбка, я готов был поклясться, тут же стала насмешливой.
– Получше смотрите за пленными! – крикнул Бозан охранникам.
Виштасп подъехал ближе.
– Никогда не поворачивайся спиной к врагам, даже если считаешь, что они безоружны. В следующий раз меня может не оказаться рядом, чтобы тебя спасти.
Он дал коню шенкеля и отъехал обратно к отцу, который укоризненно качал головой, глядя на меня.
На следующий день мы предали огню тела наших павших воинов, как полагается по традиции. Пленников заставили выкопать две большие ямы для останков убитых – одну для наших воинов, другую для римлян. Та, что предназначалась для римлян, была больше, поскольку они потеряли убитыми больше тысячи человек. При обычных обстоятельствах мы оставляли тела врагов гнить на поле, но мой отец не желал, чтобы их разлагающиеся трупы загрязняли землю Хатры. Сначала мы свалили в яму их деревянные щиты, все пять тысяч, полили верхний слой нафтой, потом сбросили сверху мертвых легионеров. Наших погибших оказалось меньше сотни, но почти столько же было раненых; еще в бою погибло три сотни лошадей. Большая часть конных лучников и пеших воинов, а также пленные римляне, слуги и верблюды, привезшие нам боевые припасы, уже отправились обратно в Хатру. Туда же направилась и большая часть тяжеловооруженных конников; с ними уехали Бозан и Вата, которые также прихватили с собой богатые трофеи – двенадцать сундуков с золотой казной легиона. Пленников продадут в Хатре, видимо, кому-то из парфянских князей, хотя мы будем их продавать только тем князьям, что правят в восточных землях империи. Это ограничит возможность побега обратно на подконтрольные Риму территории – им тогда придется преодолеть сотни миль[5] бесплодной пустыни. Так что при подобных условиях им будет легче смириться со своим теперешним положением. Лучше уж быть рабом, чем мертвым.
