Настя долго не могла уснуть. Мешало все – жесткая, неудобная поверхность хлипкого раздвижного кресла, храп и постанывание во сне отца, звук капающей на кухне воды из сломанного крана, завывание ветра за окном. Настя ворочалась, ее мозг раз за разом прогонял в сознании слова отца насчет Кати.

Она не выходила из подъезда.

Пока папа с мамой, да и весь двор, сломя голову и срывая глотки, носились по округе, Катя все это время находилась в одной из квартир этого дома. И только вечером, когда появилась собака…

Настя нахмурилась.

Да, резиночка Кати. Со смешной божьей коровкой. Та самая резиночка, которую нашла милицейская собака.

Если Катя оставалась в доме, то кто-то должен был снять с нее резинку и бросить ее в кусты, чтобы направить поиски по ложном следу. Причем кинули резинку рядом с подъездом Никольского.

Женщину бросило в жар. Значит ли это, что тот, кто на самом деле похитил ее старшую сестру, хотел таким образом подставить этого извращенца Никольского?! Ведь это так удобно – вот он, злодей, на блюдечке, сажайте за решетку!

«Я обошел все квартиры», – пронесся в ее памяти оправдывающийся голос отца.

«Катю могли там держать недолго. Потому что потом все этажи обследовали милиционеры. Но ее могли вынести из дома ночью. Ее… – Настю передернуло, – …ее могли вообще выносить по частям».

Она вспомнила о каком-то фильме ужасов, где маньяк растворял трупы своих жертв в ванне с кислотой, и на нее накатила тошнота.

Отец что-то пробормотал во сне и, пукнув, глубоко вздохнул.

Настя поморщилась. Пожалуй, лучше она переждет ночь на кухне. Приготовит кофе, заодно отцу суп сварит, а то он так и будет яичницей питаться…

Женщина уже откинула одеяло, как вдруг снаружи послышался громкий лязг – хлопнула металлическая дверь подъезда. И вслед за этим раздался уныло-протяжный вой, от которого по спине Насти побежали мурашки. Она села в постели, устремив взор в окно. Слегка отодвинула занавеску, силясь разглядеть то, что происходит внизу. Однако из-за нависающего козырька над подъездом обзор был неважным, но Насте все же удалось разглядеть человеческую фигуру и что-то копашащееся у ее ног.

«Человек вышел погулять с собакой», – попыталась она себя успокоить, понимая, что выглядит идиоткой, рассуждая подобным образом – какой дурак пойдет гулять с собакой в три часа утра?! Тем более, дом практически пуст!

Она на цыпочках прошла в коридор, и, захватив с собой пальто, выскользнула на балкон. Двор крепко спал, светилась лишь пара окон в доме напротив. В холодном воздухе беспорядочной каруселью кружил мелкий сухой снег, напоминая крошки пенопласта.

Настя несмело выглянула наружу, словно боясь быть замеченной. В небольшом бледно-желтом круге тусклого фонаря стоял человек, у его ног притулилась собака, почему-то накрытая темным покрывалом. Человек курил, время от времени стряхивая пепел с сигареты.

Настя затаила дыхание, прислонив ладони к ледяной поверхности стекла – она узнала мужчину. Это был Владимир Свирин, сосед и приятель отца.

Докурив, он небрежно швырнул окурок в снег и, наклонившись, снял тряпку с собаки, которая все это время издавала жалобное повизгивание. Когда она увидела «собаку», у Насти возникло ощущение, что пол под ее ногами, обутыми в старые отцовские тапки, стал вязко-мягким, словно потекший воск. Она вскрикнула.

Это была не собака и не какое-либо другое животное. На поводке у Свирина была худая изможденная женщина, совершенно голая, стоящая на четвереньках. Тускло-серые волосы беспорядочной сальной гривой лежали на спине. Костлявые руки и ноги полусогнуты и расставлены в стороны, как у паука.

Словно почувствовав неладное, она задрала голову вверх и, заметив Настю, оскалилась. Из глотки раздался леденящий кровь вой. Настя, вне себя от ужаса, отпрянула, чуть не упав на ряд пыльных банок. Внезапно ее осенила страшная догадка.

– Катя? – пискнула она.

Женщина продолжала хрипло выть. Свирин схватил за волосы своего «питомца» и что-то сказал, указывая пальцем на балкон, откуда выглядывала насмерть напуганная Настя. Женщина утробно зарычала, по ее подбородку текла пена.

– Фас! – гаркнул Свирин, открывая подъезд. Он отстегнул поводок, и женщина, захлебываясь бешеным лаем, скрылась в доме.

Свирин захохотал.

Настя, как в тумане, вышла с балкона.

«Кто же?! Неужели… Надо разбудить отца».

На лестничной клетке послышалась какая-то возня, затем в дверь сильно ударили.

«О боже, нет!»

После второго удара дверь хрустнула, раздались царапающие звуки.

Видя, как сквозь проломленное отверстие пролезла косматая морда с разинутой пастью, Настя издала истошный вопль, из носа и рта хлынула кровь…

– Дочка! Настеныш! Ты что?!

Голос отца, тревожно-испуганный, лезвием вспорол жуткий сон, и в образовавшуюся щель мигом хлынули привычные запахи и ощущения – она не на балконе, а в постели. На том самом кресле, где и уснула.

Антон Сергеевич стоял рядом, со страхом всматриваясь в лицо дочери.

– Принести что-нибудь?

– Не нужно, – отказалась Настя. Бросила взгляд в окно – снаружи все еще темно. – Плохой сон, – коротко пояснила она, поднимаясь.

– Ваша мама тоже жаловалась на сны. Особенно…

Отец умолк, будто понимая, что снова затронул болезненную тему. Он проводил недоуменным взором дочь, которая, не слова ни говоря, отправилась на балкон.

Настя с опаской выглянула наружу.

У подъезда никого не было. Никого и ничего, не было даже никаких следов, которые бы свидетельствовали о том, что из дома кто-то выходил. Впрочем, следы мог скрыть падающий снег…

Антон Сергеевич сунул голову на балкон:

– Дочка?

Настя обернулась:

– Кто еще остался в нашем подъезде?

Отец почесал затылок.

– Я, Володя. Ну, сын его. Кирилл.

– Я в курсе, кто такой Кирилл, – резко сказала Настя. – Еще кто-то?

– Эээ… нет вроде. Была еще Анна Петровна, да умерла недавно. Царствие небесное.

– Это которая нас конфетами с печеньем всегда угощала? – уточнила Настя. – С первого этажа?

– Да. – Перехватив напряженный взгляд дочери, Антон Сергеевич с раздражением пояснил: – Я у нее тоже был дома. Она жила одна, ее муж давно умер. Никаких пробирок с глазами младенцев в их квартире я не видел.

– Это была очень остроумная шутка, – сухо бросила Настя.

– А что?! Ты теперь всех и вся будешь подозревать? – начал закипать отец.

– Иди спать. Я посижу здесь, – сказала она, не желая продолжать конфликт, и отец быстро сник. Он что-то пробурчал и скрылася в комнате.

Настя включила телевизор на кухне и несколько минут невидяще смотрела в запыленный экран.

Когда из комнаты стал доноситься храп, она поднялась со стула. Ее лицо было усталым и невыспавшимся, но глаза горели решимостью.

Настя вышла на лестничную клетку и посмотрела наверх.

У нее не было причин сомневаться в словах отца насчет оставшихся жильцов этой развалюхи, которую вскоре снесут. Вряд ли тут кто-то остался, кроме папы и этого соседа с ненормальным сыном наверху. Действительно, пока она поднималась, волей-неволей ее взгляд выхватывал различные мелочи, по которым можно было безошибочно судить о том, что хозяева давно покинули свои жилища. В некоторых квартирах даже отсутствовали входные двери, но Настя побоялась туда заглядывать.

Окна на межлестничных пролетах были разбиты, и пронизывающий ветер играл обрывками газет и прочим мелким мусором. Настя плотнее запахнула пальто.

Она остановилась на пятом этаже, уставившись на квартиру Свирина. Щиток энергосчетчика был открыт, оттуда свисали покрытые паутиной провода.

Настя вспомнила недавний сон, и ей вдруг сделалось не по себе.

«Ничего там нет», – зашептал чей-то проникновенный голос. – Ты просто разбудишь людей своим визитом».

Нет, она должна войти. Какая-то часть ее самой настойчиво требовала, даже приказывала, чтобы Настя проверила эту квартиру. А сон…