- Разделять не решились, видимо поселят всех на одном этаже.

   Я недовольно покосился на него, тот заметил мой взгляд и довольно таки ехидно подмигнул:

   - Что, малец, первый раз на крытку попал?

   Удар по спине, почему то мне, а не ему:

   - Поговори у меня еще, салабон.

   В предбаннике на этаже нас встретил еще один совсем домашний толстячок, увидев нас он совсем по доброму заулыбался и спросил:

   - Опять ко мне?

   - Опять, - хмуро ответил сержант, и добавил, - ты это, смотри, это не урла, это новобранцы.

   Тот разулыбался еще шире:

   - Что ж ты говоришь, разве ж я зверь какой? Не пугай почем зря народ.

   Крысомордый охнул позади:

   - Вот гадство, к самому Борову попались.

   Я присмотрелся, действительно, толстяк чем то неуловимо смахивал на борова. Прямо зоопарк, а не тюрьма. Нас расцепляют из связки по отдельности, кандалы снимают. Я с облегчением начинаю растирать запястья рук, на которых остались красные следы и содранная кожа. Подошедший ко мне охранник со зверским выражением лица, замахнулся дубьем и проорал:

   - РУКИ!

   Я инстинктивно, попытался заслониться. За что и получил дубьем по рукам.

   - Руки за спину спрячь, - одними губами прошептал мне шустрый, к сожалению я не успел последовать его совету.

   Ко мне подвалил толстячок и начал благожелательно меня рассматривать:

   - Я надеюсь, что у вас не будет проблем с внутренним распорядком во вверенном мне заведении? - спросил он.

   Я молча кивнул, за что опять получил, только уже по зубам. Во рту стало солоно и я машинально сплюнул длинной кровавой слюной. Глазки у порося стали маленькие и колючие, голос стал лязгающим:

   - Да Вы, милостивый государь, бунтарь, как я посмотрю...

   После чего он резко кивнул и отошел в сторону. Все еще непонимающими глазами я смотрел как остальных уводят в коридор, пока не остался один я с поросем и тремя охранниками, в которых с трудом можно было признать полуразумных существ. Боров подошел ко мне и сказал:

   - Видите ли молодой человек, я вполне допускаю, что вы просто не знаете правила местного общежития, но к сожалению даже это может повлиять на мой авторитет, без которого достаточно трудно удержать от бунта содержащийся здесь контингент. Будьте уверены, что вас просто немного поучат... не до смерти. И отправят в камеру, к остальным вашим товарищам.

   Он отошел в сторону и мотнул головой:

   - Начинайте.

   Помесь троллей и гоблинов, отложили в сторону деревянные дубинки и ухмыляясь и перемигиваясь начали подходить ко мне с трех сторон. Как мне кажется они ожидали сопротивления, но ведь я же не идиот. Хотя все таки наверное идиот. Я надеялся, что они обойдутся парочкой ударов, однако ошибся.

   Слева полетел кулак, нацеливавшийся в ухо, я инстинктивно попытался закрыться, что по-видимому раззадорило развлекающихся. После этого я секунд десять стоял под дождем ударов, потом свалился, инстинктивно приняв позу эмбриона и закрыв руками голову. На пару секунд моя учеба прекратилась, я даже понадеялся, что уже все. Однако подошедшие двое тролегоблинов, подхватили меня и подняли на руки. Подержав на весу какое-то время, меня дружно уронили на пол, так что я разогнулся, апотом снова согнулся. Я закричал, не стараясь сдерживаться, это раззадорило, моих учителей. Собрав остатки ума, я прокусил губу и постарался измазаться побольше. Тонкая струйка крови потекла из уголка рта.

   - Стоп, стоп, стоп, - прервал экзекуцию чей-то голос.

   Надо мной наклонилось уплывающее вдаль лицо:

   - Болваны! Осторожнее надо работать!

   На неотягченных интеллектом мордах появилось удивленное выражение лица.

   - Вы же ему всю требуху отбили!

   Лицо претерпевало странные метаморфозы превращаясь то в хрюкающую поросячью морду, то становясь человечьим. Оно шевелило губами, видимо ругаясь на охрану, потом мне в лицо прилетел носок сапога и я вырубился.

   ***

   Очнулся я ночью, видимо громко застонав и разбудив соседей. Около меня засуетился тот шустрый, пришедший вместе со мной и развлекавший все дорогу:

   - Щас, щас - погоди немного...

   Мне приподняли голову и дали пососать влажную тряпочку, а другой вытерли лоб и я снова провалился в сон.

   Благодаря тому, что в камеру меня кинули полностью без сознания, я благополучно пропустил такой пункт в местных развлечениях, как прописка. Да и камера попалась "интеллигентная" фармазоны, щипачи, крупные взяточники. Гопстопников и тому подобных не было. Окончательно очнулся я ночью, камера выглядела небольшой, но народ не спал. Заметив, что я очнулся, тихо болтавший о чем то своем с низеньким толстенкьим человечком здоровенный мужик крикнул в темноту:

   - Шустрый! Твое протеже очнулось, - и моментально забыл про меня, угрожающим тоном продолжая давить на обильно потеющего толстячка. Пока шустрый пробирался ко мне сквозь натуральную толпу народу, находящегося в камере, я начал осматриваться.

   Первое и основное впечатление - очень много народу. Подскочивший ко мне Шустрый забормотал:

   - Ну ты молоток паря, с самим папой Боровом связался.

   Ничего не отвечая из-за сильной слабости я оперся дрожащими руками на спинку койки где лежал. Шустрый, ловко ввинтившийся в толпу, исчез, бросив мне:

   - Щас, посиди пока.

   Вернулся тоже сравнительно быстро, аккуратно неся кружку с едой, накрытую ломтем белого хлеба. Только унюхав запах какого-то варева, я почувствовал, зверский голод. Я давился куском хлеба, старательно запихивая его себе в глотку, прихлебывая из кружки теплую бурду. Подошедший желтолицый и остроносый хорезмец присел около меня приподнял веки, глянул в глаза, с умным видом пощупал пульс, что то сказал негромко Шустрому, потом затерялся в темноте камеры. Утолив первый голод я заснул, чтобы проснутся часов через десять.

   - Оклемался, - спросил меня недовольный голос.

   - Да, вроде бы как да, - машинально сказал я, пытаясь оглянуться на спрашивающего. Меня спихнули со словами:

   - Все. Иди погуляй, дай остальным давануть подушку, - буквально выплевывая последние слова, говоривший уже начинал засыпать, а через мгновения он уже спал.

   Глядя на свое окружение, я моментально почуствовал огромное желание очутиться как можно дальше от этого... общества.

   Больше всего помещение, куда нас запихнули, походило на пенал, узкий, но не очень длинный. Четыре двухэтажных шконки, поставленных попереком, посредине узкий длинный стол, присобаченный к полу так, чтоб его нельзя было оторвать. Расположение нар таково, что увидеть в смотровое окошечко что либо совершенно невозможно. Около самых дверей параша, типа ведро, камера рассчитана на восемь человек, когда нас в неё втолкнули, то в ней уже находилось не меньше чем пятнадцать человек и, как мне потом объяснили, это не очень много. В самом конце маленькое окошечко, забранное решеткой, на верхней полке, около окна никто не спит. Если там ложится человек, то фактически он перекрывает единственный доступ свежего воздуха в камеру. К тому же окошко не забрано никаким стеклом, или тем более "ночным пологом", а просто представляет из себя дырку в стене забранную решеткой. Зимой около неё нестерпимо холодно и е занавешивают каким-нибудь одеялом. К ней же ходят курить заядлые курильщики, строго по очереди и с большими перерывами.

   На меня никто не обращал внимание, казалось никому нет никакого дела, что я, кто я и так далее. Вдруг из толпы нарисовался Шустрый:

   - Ну чё? Живой? - явно обрадовался он. _ Мы тут с корешами поспорили, сдохнешь ты или нет. Все таки боров знатно тебя отмудохал.

   Шустрый так искренне был рад мне, что мне стало теплее. Единственное, что напрягало, так это то, что такое счастье и все мне - это нереально. В нашем суровом мире за все приходится платить, уж это-то я уяснил совершенно точно. Поэтому я радостно, но невразумително поддакивал, оставаясь немного настороже насколько это было возможно для моего измученного тела.