Солнце стоит невысоко в небе, по-зимнему. Оно светит мне в глаза сквозь лобовое стекло, лучами-копьями отражается от мокрой дороги, поэтому вести машину приходится сквозь слепящую стену света. Наконец сворачиваю с шоссе к поселку и вижу знакомую фигуру, бредущую вдоль белой заиндевевшей обочины. Одет, как всегда, легко, руки в карманах – единственная уступка кусачему морозцу. У меня что-то радостно подскакивает внутри. Я подъезжаю, опускаю оконное стекло и окликаю его. Динни прикрывается ладонью, прячет глаза от солнца, так что видны только подбородок и знакомая прямая линия рта, придающая ему такой серьезный вид.

– Куда направляешься? – спрашиваю я. От мороза у меня перехватывает дыхание, а глаза слезятся.

– На автобусную остановку, – отвечает Динни.

– Понятно, я так и подумала. А дальше куда? Я еду в Девайзес, хочешь, подвезу?

Динни идет к машине, отнимает руку от лица. На таком ярком свету видно, что глаза у него карие, а не черные, теплого каштанового цвета, а в волосах выцветшие прядки.

– Спасибо. Это было бы здорово, – кивает он.

– За покупками? – Я съезжаю с обочины, мотор на морозе работает с натугой.

– Хочу посмотреть кое-что для ребенка. И еды купить. А ты?

– А я еду в библиотеку, там у них должен быть Интернет, как ты думаешь?

– Даже не знаю, никогда не был в здешней библиотеке, если честно. – В голосе Динни едва заметное смущение.

– Стыд какой, – подтруниваю я.

– Мне хватает газетных статей, чтобы читать еще и выдуманные истории, – улыбается он. – Решила проверить электронную почту?

– В общем, да, но еще хочу уточнить кое-что касательно регистрации браков, рождений и смертей. Пытаюсь разобраться в тайнах семейства Кэлкотт.

– Это как?

– Я нашла фотографию своей прабабушки, Кэролайн. Ты помнишь ее?

– Не особо. Хотя, кажется, видел ее когда-то пару раз.

– Она была американкой. И приехала, чтобы выйти замуж за лорда Кэлкотта в конце тысяча девятьсот четвертого года, но я нашла ее фотографию, сделанную в том же году в Америке, и на ней она с ребенком.

Я роюсь в сумке, на ощупь нахожу снимок и передаю Динни.

– Никто, похоже, не знает, что случилось с этим ребенком – о ее первом замужестве не сохранилось никаких записей, – но я нашла еще и письмо, которое подтверждает, что такое могло быть.

– Ну и что, ребенок же мог умереть еще до того, как она сюда приехала. – Динни слегка пожимает плечами.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но просто хочу проверить – а вдруг она упомянута в документах? Если он… если я смогу доказать, что Кэролайн потеряла ребенка, еще одного, потому что, как мы знаем, одна ее маленькая дочь умерла уже здесь, в Бэрроу-Стортоне, это поможет объяснить, почему она была такой.

На это Динни ничего не отвечает. Он изучает фото, хмурится чему-то.

– Не исключено, – шепчет он спустя какое-то время.

– Понимаешь, я пытаюсь понять, с чего это у Кэлкоттов – старших Кэлкоттов – такой бзик насчет Динсдейлов. У Кэролайн и Мередит, я имею в виду. Хочу выяснить, почему они так враждебно вели себя по отношению к вашей семье.

Мне вдруг ужасно хочется, чтобы Динни поддержал меня в этом желании.

– Бзик? – тихо переспрашивает он. – Это, по-моему, слишком мягко сказано.

– Я знаю, – извиняющимся тоном говорю я и меняю тему: – Как там Хани?

Некоторое время мы болтаем о его сестре, пока не приезжаем в Девайзес. Я пытаюсь найти, где поставить машину. Вокруг несметное множество людей и жуткое количество машин.

– Что здесь происходит? – восклицаю я.

– Безумие. Сезон скидок начался, – вздыхает Динни, – попытай счастья на Овечьей улице.

Наконец я ухитряюсь втиснуть автомобиль на свободное место и задеваю соседний при попытке открыть дверь. В небо поднимаются дымки выхлопных газов, а городок гудит как улей – голоса, целеустремленные шаги, цокот каблучков. Мне кажется, что здесь слишком шумно, и я понимаю, что безмолвие Стортон-Мэнора так глубоко проникло в меня, а я и не заметила. Удар был нанесен исподтишка, и вот теперь я ощущаю отсутствие тишины, будто лишилась чего-то жизненно важного.

– Хочешь, обратно тоже поедем вместе? – предлагаю я.

– А ты долго здесь пробудешь?

– Точно не знаю. Часа полтора? Или чуть дольше?

– Идет, спасибо. Встретимся здесь же?

– А может, в кафе на Хай-стрит, том, что с синими маркизами? Тому, кто придет раньше, не так холодно будет ждать, – предлагаю я.

Динни кивает, приветственно взмахивает рукой и спешит прочь, пробираясь между стоящими машинами.

Библиотека как раз и расположена на Овечьей улице, так что идти мне недалеко. Вентилятор над входной дверью выплескивает на меня волну горячего воздуха, и я останавливаюсь прямо на пороге, стаскиваю куртку и шарф, наслаждаюсь теплом. Внутри почти пусто, только несколько человек слоняются между полок, да сурового вида женщина за стойкой выдачи – она чем-то занята и на меня не смотрит. Сев за компьютер, я просматриваю записи о смертях за 1903, 1904 и 1905 годы, чтобы расширить сеть поиска, а также все, что касается фамилий Кэлкотт и Фитцпатрик, в Лондоне и Уилтшире. Выбираю из всех результатов сведения о смертях детей в возрасте до двух лет. Страница в моем блокноте, который я положила рядом с собой на стол, так и остается чистой. Через час я записываю: Он не здесь.

Я вглядываюсь в последний список имен до тех пор, пока перед глазами не начинают мигать и расплываться точки. Может быть, ребенок в самом деле умер в Америке. Неизвестно, что там еще произошло, что заставило Кэролайн расстаться с человеком, подписавшим свое письмо инициалом «К.». Возможно, именно из-за этих событий она вообще решила приехать в Англию, и, вне всякого сомнения, из-за них она могла сделаться такой отстраненной, бесчувственной. Так почему же мне недостаточно этих сведений? Что хранится в дальнем уголке моего мозга, что не дает мне покоя, молит не останавливаться, разобраться во всем до конца? Есть что-то еще, что-то другое – то, что я знала, но забыла. Интересно, сколько же всяких сведений крутится у меня в голове, ожидая, пока я обращу на них внимание и вытащу на свет. Я вынимаю из кармана зубное кольцо, провожу пальцем по его гладкой, отполированной поверхности. На колокольчике по краю надпись и рисунок – торговая марка. Крохотный свиток, поддерживаемый львом, якорь, готическая буква «Г» и еще что-то, что мне никак не удается различить. Я поворачиваю его к свету, подношу к самым глазам. Пламя? Дерево – тонкое деревце вроде клена? Молот? От этого символа лучами расходится свет. Это головка молота, расположенная вертикально, как будто мы смотрим на нее сбоку в момент удара.

Я возвращаюсь к компьютеру, ввожу в поисковик «Американские торговые марки, серебро, Г». Появляется множество ссылок на онлайн-энциклопедии и руководства для коллекционеров серебряных изделий. «Горэм». Компания основана в штате Род-Айленд в 1831 году. Эта известная ювелирная фирма специализируется на серебряных изделиях, ими были изготовлены серебряные чайные сервизы для Белого дома, но в основном «Горэм» славится чайными ложечками, наперстками и подобными подарочными вещицами. Нахожу и молот в листе символов, которыми у «Горэма» отмечали разные годы, – 1902-й. Выходит, это мне удалось доказать – кем бы ни был младенец на снимке, кем бы ни был его отец и что бы с ними ни стало, изящное кольцо из серебра и слоновой кости принадлежало ему. Это он был прекрасным сыном, которому предназначался подарок. Не Клиффорд, не какой-либо другой мальчик, даже если он родился у Кэролайн в Англии. Я бережно держу колокольчик, чувствую, как нагревается в руке металл, а внутри чуть колеблется язычок, будто крошечное трепещущее сердце.

Медленно продвигаюсь по направлению к Хай-стрит сквозь скопления деловито снующих людей. В витринах яркая реклама, сулящая невероятные скидки и потрясающе выгодные покупки. Наружу из дверей магазинов вырываются музыка и теплый воздух, вываливаются люди с тремя, четырьмя, пятью заполненными доверху бумажными пакетами. Меня пихают, толкают со всех сторон, а кафе, когда я все же до него добираюсь, оказывается полно под завязку. Во мне поднимается раздражение, но тут я замечаю Динни, он сидит за столиком у запотевшего окна. В воздухе изумительный крепкий аромат свежемолотого кофе. Я пробираюсь к окну по тесным проходам между столиками.