(обрывок звуковой записи)

   Когда-то давно, у меня была жизнь, теперь от неё не осталось и горстки пепла... когда-то давно, у меня была уверенность, что всё вокруг, это именно то, что я вижу -- теперь же это лишь иллюзия...

   Я думал, что история человечества, это череда жизней, и смертей, выдающиеся открытия, и отважные поступки, грязные политики, и зажравшиеся олигархи -- но и они вписывались в мою картину, за необходимостью: по меньшей мере, человеческий ум и глупость, алчность и самоотверженность, сменяли друг друга на вахте, как матросы нашего космофлота... а для кого-то жизнь, просто повседневные заботы, заработок, семья, стерео-видение по вечерам, сериалы, пикники... Вдруг я понял, что даже лихорадка боя, и страх смерти, ничто, по сравнению с тем, что я увидел... Даже страшный холод пустой Вселенной, не кажется мне сейчас таким пугающим... нет, не пугающим... чужеродным и диким... не знаю, как правильно выразить мысль... это как в детстве -- тебе говорят, что ты уже взрослый, и нужно прекращать играть в игрушки -- нужно меняться и становиться другим. А тебе отчаянно этого не хочется, потому, что впереди -- зев пустоты и что-то совсем не постижимое... Когда-то я думал, что смерть -- это страшно... сейчас я ищу её, но она избегает меня...

   Наверное, придётся всё это написать, чтоб после меня (если это "после" наступит), хоть кто-то принял мои слова на веру и подумал -- а зачем всё это? К чему ведёт нас неумолимый сюжет? Думать про него или просто читать книгу дальше?

   Я не думал тогда... я просто читал, и, как мне казалось, прекрасно знал, чем всё кончится -- даже, когда вступил в ряды космического десанта... Даже когда попал на войну и видел страх боль и отчаяние... Даже тогда, когда на Аттолане началась вся эта чертовщина... И всё это, не смотря на то, что в воздухе носилась мысль, простая, как запах, чёткая, как нить когерентного луча -- СКОРО ВСЁ ИЗМЕНИТСЯ, И ВСЕ МЫ СТАНЕМ ДРУГИМИ... это как в детстве... Хочется проснуться, а проснуться негде...

   ГЛАВА 1

Пропавшая Диссертация

   (конец начала или начало конца)

   -- Зря вы, Павел Григорьевич отказываетесь ставить оценки за семестр, -- тучная Марина Евгеньевна отхлебнула чаю из блюдца, прикрыв лежащие перед ней на столе бумаги целлофановым пакетом, -- у нас в четверг проверка из минобра -- будут неприятности.

   -- И ничего не зря! -- буркнул сквозь бороду, лысоватый мужчина в очках, выводя в очередной зачётной книжке закорючку своей подписи, -- пусть меня, Марина Евгеньевна, вызывают, хоть к ректору, но этим четверым, из двести двенадцатой, я не поставлю оценки, пока они не сдадут мне предмет...

   -- Нас с вами на ковёр вызовут... -- попыталась урезонить та.

   -- Или не предоставят медицинские справки, -- продолжал мужчина, -- о том, что они были в коме, или лежали с переломами всех конечностей в Склифосовского... Я, знаете ли, устал от этого наплевательского отношения к предмету, и терпеть больше не намерен!... Да...

   -- Поймите, -- не сдавалась Марина Евгеньевна, с хрустом перекусывая кусок сахара, -- если мы отчислим этих студентов, комиссия скажет, что это наша вина, мол, у нас недостаточно высокий уровень преподавания, раз столько студентов не аттестованы...

   -- Это чёрт знает что, Марина Евгеньевна! -- взорвался преподаватель, -- единицы уже давно не ставят, двойки, тоже не желательно! У нас трёх бальная система оценок??? Это же дикость! Это кризис современной образовательной системы! Я и на педсовете так скажу! Получается, что из-за того, что горстка оболтусов платит деньги за своё обучение, при этом наплевав на историю, должна получать тройки, за "здорово живёшь"? Это абсурд! Понимаете, Марина Евгеньевна! Абсурд!

   -- Но, поймите вы и нас... -- начала, было, женщина, обтирая вспотевшее лицо кружевным платком.

   В дверь деликатно постучали.

   -- Да, -- сдавленно воскликнула Марина Евгеньевна, едва не подавившись чаем.

   Дверь приоткрылась, и в неё проник бледный молодой человек. По манере резко выбрасывать конечности вперёд, и по его бледному лицу, с глубоко посаженными блестящими глазами, несущими на себе печать бессонницы, можно было предположить, что сей молодой мужчина, имеет нервический характер. Хотя, возможно, он был просто сильно взволнован, и поэтому зацепил кончиком ботинка порог. В любом случае, он вошёл в деканат, словно стопка опрокинувшихся картонных коробок.

   -- Извините, здравствуйте... -- сказал он отрывистым резким голосом, остановив падение левой ногой, -- Павел Григорьевич...

   -- Алёша! Ты меня ищешь? -- Павел Григорьевич оторвался от своих зачёток, приветливо улыбаясь.

   -- Да... то есть, мне сказали, что вы тут...

   -- Рад тебя видеть! Заходи! -- он поднялся из-за стола и, сделав несколько шагов на встречу, пожал молодому человеку его узкую и длинную ладонь.

   Молодой человек дико озирался по сторонам, словно был здесь впервые, хотя, скорее всего, это было не так.

   -- Как учёба? Как продвигается твоя кандидатская? -- Павел Григорьевич продолжал улыбаться, -- я тут договорился с Равилем Шаденбаевым: он будет твоим рецензентом, так что считай, защита состоится -- академик РАН, надо только стол будет накрыть...

   -- Спасибо, -- как-то отстранённо ответил Алёша.

   -- Ты какой-то расстроенный, Алексей, -- улыбка медленно сползла с лица Павла Григорьевича, -- что-то случилось?

   -- Меня хотят уволить из архива, -- механическим голосом произнёс тот.

   -- Господи... -- вырвалось у преподавателя, -- в чём дело?

   -- Из архива... -- так же механически произнёс молодой человек, и на секунду показалось, что он просто повторил последнюю фразу, но он продолжил.

   -- Пропала диссертация профессора Мальцева... я же ответственный... это катастрофа... скоро проверка из минобра... вы старались мне помочь... а теперь... никакой кандидатской...

   Павел Григорьевич резко посерьёзнел и нахмурился.

   -- Мальцев... Мальцев... Он писал что-то по Кнорозову, кажется... какая-то скандальная у него диссертация была...

   -- "Анализ мифотворчества древних народов мира. История расы Богов"...

   -- Точно! -- воскликнул Павел Григорьевич, -- он ещё был приверженец идеи палеоконтакта и альтернативной истории... да... если бы не вмешательство самого Захарии Ситчена и Эриха фон Дэникена -- не видать ему докторского звания, как своих ушей... хм... да... наделал он тогда шороха этими своими инопланетными богами. Я, как учёный всегда считал это весьма сомнительной темой, но его исследования были вполне адекватными, хотя...

   -- Понимаете, Павел Григорьевич, -- Алексей прервал поток научного анализа, своего руководителя и вдруг затараторил, -- я материально ответственное лицо, я работаю в архиве всего год... диссертация имела подписи этих известных людей, наш университет был на слуху... все говорили про Мальцева и его работу -- прошло много времени, но... меня просто четвертуют... на моей работе можно ставить крест -- всё! Меня больше нет в Истории! Меня вычеркнут из всех списков...

   -- Спокойнее, молодой человек, -- Павел Григорьевич вновь нахмурился, -- списки проверяли? Может она у кого-то?

   -- Да... -- тот лишь махнул рукой, в жесте, отметающим все подобные предположения. Жест его напоминал и формой и движением "дворник" лобового стекла автомобиля.

   -- Последняя запись в регистрационном журнале, -- он вздохнул, -- трёхгодичной давности -- я сам брал её почитать из любопытства, еще, когда на втором курсе учился, а передо мной, ещё двумя годами раньше...

   -- Копии наших диссертаций, хранятся в библиотеке имени Ленина, -- сквозь круассан с шоколадом пробубнила Марина Евгеньевна, которая прислушивалась к их беседе, продолжая прихлёбывать чай из блюдечка.

   Алексей резко повернул к ней своё бледное лицо и посмотрел с явной неприязнью, а может неким удивлением, словно только что заметил почтенную даму.