– Я буду делать все, что смогу, миссис Стоунфилд, – пообещал сыщик, и голос его прозвучал так, словно их теперь разделяла некая полоса отчуждения. – Как вы мне и посоветовали, я постараюсь сосредоточить усилия на том, чтобы предоставить властям убедительные доказательства гибели вашего мужа, а выяснением ее обстоятельств пусть займутся другие. А пока я буду продолжать расследование, которое может оказаться весьма нелегким и длительным, советую вам обдумать еще раз слова лорда Рэйвенсбрука, предложившего принять вас вместе с детьми в его доме, и согласиться с ним – по крайней мере, на время.

Догадавшись о мыслях детектива, Женевьева изящным движением поднялась на ноги и быстро накинула на плечи пелерину. При этом на лице у нее появилось выражение недовольства и упорного желания стоять на своем.

– Я приму его предложение лишь в самом крайнем случае, мистер Монк; пока же в этом нет необходимости, – заявила она. – По-моему, прежде чем я вернусь к леди Рэйвенсбрук, мне следует встретиться с мистером Нивеном и узнать, как он отнесется к моему решению. Желаю вам всего доброго.

Следующие несколько часов тянулись для Эстер ужасающе медленно. Сидя возле постели Энид, она вглядывалась в ее изможденное лицо – бледное, словно мел, залитое потом, с пятнами чахоточного румянца, горевшими на обеих щеках. Волосы у нее перепутались, тело оставалось напряженным, и она постоянно ворочалась, вздрагивая от боли, усиливающейся от малейшего прикосновения. Мисс Лэттерли мало чем могла ей помочь: ей оставалось лишь осторожно обтирать несчастную женщину смоченной в прохладной воде материей, однако жар у той становился все сильнее. Леди Рэйвенсбрук бредила, редко осознавая до конца, где находится.

Где-то ближе к вечеру вернулась Женевьева и заглянула в спальню на короткое время. Ей предстояло занять место у постели больной утром, предоставив Эстер возможность поспать несколько часов в туалетной комнате.

Женщины переглянулись. Лицо миссис Стоунфилд заливала краска. Пока она не заговорила, сиделке казалось, что Женевьева просто раскраснелась, побывав на холодном воздухе.

– Я сегодня встретилась с мистером Монком. Боюсь, он не понимает, почему мне необходимо как можно скорей выяснить, что произошло с Энгусом. – Она стояла на пороге, стараясь говорить тише, чтобы не потревожить Энид. – Иногда мне кажется, что я больше не смогу выдержать эту неопределенность. Потом я отправилась к мистеру Нивену – к Тайтусу Нивену, – он до последнего времени весьма успешно занимался тем же делом, что и мой муж. А кроме того, он друг нашей семьи.

Несмотря на то что Стоунфилд говорила почти шепотом, больная вздрогнула и попыталась сесть на постели. Эстер поспешно уложила ее снова, осторожно убрав волосы со лба и разговаривая с нею тихим голосом, хотя она и сомневалась, слышит ли Энид ее слова.

Женевьева устремила взгляд в сторону Эстер, и лицо у нее сразу сделалось напряженным и испуганным. Вопрос, который она собиралась задать, казался настолько очевидным, что его не требовалось выражать словами. Миссис Стоунфилд опасалась, что у леди Рэйвенсбрук наступает кризис и что она не доживет до утра.

Мисс Лэттерли промолчала в ответ. Сейчас она не могла высказать ничего, кроме предположений и надежд.

Из груди Женевьевы вырвался медленный вздох. На лице у нее вновь появилось подобие улыбки, однако она лишь подчеркивала ту боль, которую эта дама испытывала в эти минуты, и в ней не чувствовалось даже намека на радость. От того успокоения и слабого луча надежды, которые Тайтусу Нивену удалось заронить ей в душу, теперь не осталось и следа. Стоунфилд, казалось, позабыла даже тот мягкий тон, с которым она произносила его имя.

– Вам нет смысла здесь оставаться – откровенно призналась Эстер. – Это может произойти сегодня, а может – и завтра. Вы ничего не сумеете сделать, кроме как подготовиться сменить меня утром. – Она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.

– Я сменю вас, – пообещала Женевьева, слегка дотронувшись до плеча медсестры, после чего повернулась и вышла, закрыв за собой дверь с едва слышным щелчком.

В этот ранний вечерний час за окнами уже сгустилась непроглядная тьма, и по невидимым за плотными шторами стеклам непрерывно барабанил дождь. В спальне раздавалось лишь негромкое тиканье часов на каминной полке и шипение газа в рожке, иногда заглушаемое стонами и рыданиями Энид. Вскоре после половины восьмого послышался стук в дверь, и в спальню тут же вошел лорд Рэйвенсбрук. Он выглядел изможденным, и в глазах у него теперь поселился страх, который ему едва удавалось скрывать, бросая по сторонам исполненные собственного достоинства взгляды.

– Как она? – спросил он первым делом. Наверное, такой вопрос не имел смысла, но мужчина не знал, что еще сказать, и это вполне можно было понять. Он сейчас просто не мог молчать.

– Я полагаю, кризис наступит в эту ночь, – ответила Эстер и увидела, как лицо Майло вздрогнуло, словно от неожиданной пощечины.

Девушка на мгновение упрекнула себя за излишнюю прямолинейность. Возможно, она поступает жестоко. Но что, если Энид сегодня умрет, а она не предупредит ее мужа об этом? Он все равно не в силах ей чем-либо помочь, но потом, наряду с горем, ему придется испытать чувство вины. Если она станет разговаривать с ним, как с ребенком, которому нельзя говорить правду, потому что он этого не перенесет, милорд будет приходить в себя гораздо дольше и тяжелее, а может быть, так и не сумеет восстановить силы.

– Я понимаю. – Хозяин дома неподвижно стоял посреди комнаты в окружении драпировки и украшений в виде цветов, лишний раз напоминающих о том, что здесь живет женщина, отделенный от собеседницы невозможностью говорить с нею на равных, поскольку их положение в обществе предопределяло для них разные роли. Он носил звание пэра и был мужчиной, которому полагалось сохранять мужество как в физическом, так и в моральном смысле слова, целиком и полностью управлять собственными эмоциями. Мисс Лэттерли же была женщиной, хрупким созданием, которой следовало плакать и искать защиты у других, а главное, она работала у него по найму. То, что он не платил ей денег, не имело особого значения: Рэйвенсбрук в любом случае не мог преодолеть разделяющую их пропасть. Скорее всего, подобная мысль вообще не приходила ему в голову. И сейчас он просто стоял и молча предавался страданиям.

Когда Майло, наконец, обернулся, глаза его, казалось, стали совсем темными: они как будто помутнели, из-за чего взгляд его сделался рассеянным. Из груди у него вырвался тяжелый вздох.

– Вы хотите, чтобы я пришел сюда, когда наступит развязка? Да… Да, конечно, я приду. Обязательно пошлите за мною. – Он замолчал, раздумывая, стоит ли ему предложить остаться здесь уже сейчас, а потом окинул взглядом кровать своей жены. Белье поменяли всего два часа назад, но постель уже казалась сильно измятой, несмотря на то что Эстер постоянно ее поправляла. Рэйвенсбрук резко втянул в себя воздух. – Она… Она понимает, что я здесь?

– Не знаю, – честно призналась медсестра. – Она, возможно, узнала вас, даже если вам так не кажется. Пожалуйста, не думайте, что это бесполезно. Ваше присутствие может повлиять на нее благотворно.

Рэйвенсбрук крепко уперся руками в бока.

– Я должен остаться? – Не приближаясь к постели ни на шаг, он пристально смотрел в сторону медсестры.

– В этом нет необходимости, – тут же твердо заявила она. – Вам лучше отдохнуть, чтобы сберечь силы на случай, когда они вам понадобятся.

Майло медленно выдохнул.

– Вы меня позовете?

– Да, сразу, как только что-нибудь изменится, даю вам слово. – Эстер чуть склонила голову, указав на шнурок колокольчика, висящий возле кровати. – Если там будет кто-то находиться, вам сообщат через несколько минут.

– Спасибо, я вам очень признателен, мисс… мисс Лэттерли. – Подойдя к двери, мужчина вновь обернулся. – Вы… отлично делаете свое дело. – С этими словами Рэйвенсбрук удалился, прежде чем медичка успела ответить.