– Тома, ты во мне не сомневайся! Я за всем прослежу, и Лев Иванович все съест, – заверил ее Савельев. – Он нам живым и здоровым нужен.

– Тамара! Ну чего я буду народ смешить? – возмутился Гуров. – Где я с этими термосами устраиваться буду?

– А хоть в машине! – категорично заявила она. – Достал термос, открыл, поел, закрыл. И вообще, мы с тобой это уже обсуждали! Девять дней будешь жить так, как я скажу, а потом что хочешь, то и делай!

Поняв, что спорить бесполезно, Лев махнул рукой, Степан взял пакет, а в коридоре еще и сумку, и они вышли из квартиры. В лифте Гуров сказал ему:

– Степа, расклад такой. Тамара и Зубр знакомы с молодости, и ее ко мне прислал именно он. Он сильно погорячился со своим ультиматумом, но ходу назад у него нет. Я о нем много слышал, но и он обо мне – тоже. Цену он мне знает и понимает, что преступника я найду, поэтому кроме кавказцев за нами еще и «родные» уголовники ездят. Якобы для охраны, но, думаю, на самом деле, чтобы перехватить преступника, когда я на него выйду. Зубру совсем не надо, чтобы тот попал в руки полиции, он хочет сам с ним рассчитаться. Сегодня Тамара, может быть, еще не успела на меня «жучок» навесить – во-первых, не осмотрелась еще, а во-вторых, какой смысл, если мы к Зубренку едем? Но вот потом нам обоим надо соблюдать осторожность. Нам их разборки ни к чему! Нам надо преступника всей стране предъявить, чтобы людей успокоить, а не только уголовников всех мастей. У меня с собой «антипрослушка», которую я еще дома включил, и детектор на «жучки». Так что и ты с ними не расставайся и будь с Томой поосторожнее. Вот такие дела!

– Понял! – покивал тот и предложил: – Давайте завезем сумку ко мне домой. Лика из нее все вещи в нашу переложит и кое-кому отдаст, а уже те – Марии.

– Главное, чтобы они к ней наконец-то попали, – заметил Гуров. – Ну а у тебя какие новости?

– Лев Иванович, давайте позже, а то у нас времени только-только, чтобы ко мне заехать, а потом до клиники добраться, – предложил Степан, и Гуров, взглянув на часы, согласился с ним.

Оставив машины возле клиники – въезд на территорию был запрещен, Лев и Степан вошли во двор и увидели, что здание было оцеплено так, что и мышь не проскочит, а хмурые лица парней откровенно не светились дружелюбием.

– Степа, подожди меня в машине, потому что тебя со мной не пропустят – не тот расклад, – попросил Гуров. – А нарываться нам сейчас ни к чему.

Савельев поворчал, но смирился и пошел обратно, а Лев направился к входу, где спросил у одного из охранников, где старший. Тот что-то произнес себе в воротник, и буквально через минуту из здания вышел Глеб.

– Пойдемте, вас ждут, – сказал он.

– Что-то ты стал ко мне очень вежливо обращаться, – хмыкнул Гуров.

Они вошли внутрь и направились к лифту.

– Как они? – спросил Лев.

– Хозяину одну ногу врачи спасти смогли, прямо из осколков собирали, а вот вторую – нет, ниже колена ампутировали.

– А женщина как?

– Наталью вытащили. Восемь часов операция шла – очень неудачно тот осколок ей в бок вошел, еще бы чуть-чуть, и до сердца достал. А тут еще и выкидыш. С утра до вечера под капельницей лежала – крови-то сколько потеряла, да и сейчас ей врачи еще вставать не разрешают.

– Ну а девочки? Заговорили?

– Нет! – глухо ответил Глеб и даже зубами скрипнул. – Чертова прорва врачей вокруг них, а толку никакого! Во сне стонут, писаются, всего боятся… Прижмутся друг к другу и сидят, смотрят на всех испуганными глазами. Чуть что – тут же в рев! Только возле матери и успокаиваются. Ей широкую кровать поставили, так они по обе стороны от нее лягут, прижмутся и только тогда спокойно спят. А как их на ночь у нее забирают, так они опять в рев, – тусклым голосом рассказывал Глеб, а потом не выдержал: – Добраться бы мне до той суки, которая все это устроила, своими бы руками на мелкие кусочки живого резал!

– Подобный вид наказания УК РФ не предусмотрен, – охладил его пыл Гуров и посоветовал: – Детей ведь можно и к отцу пускать. Он-то, надеюсь, не под капельницей?

– Нет, это не выход, – кратко ответил парень.

Лифт остановился на последнем этаже, и, когда его двери открылись, возле него оказались два охранника, причем в руках одного из них был металлодетектор.

– У меня нет оружия, – сказал Лев, ничуть не солгав, потому что его пистолет лежал на работе в сейфе, но его все равно проверили, да еще и в борсетку заглянули.

– Шеф весь этаж снял, но лишним не будет, – объяснил Глеб, не сделав ни малейшей попытки извиниться.

– В каждой избушке свои погремушки, – пожал плечами Гуров и поинтересовался: – Как твоего хозяина зовут? Надо же мне к нему как-то обращаться.

– Николай Владимирович Чугунов, можно просто Николай. Хочу сразу предупредить, что я буду присутствовать при вашем разговоре.

– Знаешь, я сейчас развернусь и уйду! – не выдержал Гуров и остановился.

– Не злитесь – так надо для дела, – сказал Глеб и, поколебавшись, объяснил: – Николай пьет. Говорит, что иначе с ума сойдет – очень переживает, что ногу потерял. Как на следующий день после операции начал, так и не останавливается, к вечеру уже никакой, а наутро – все сначала. Вчера прошел приказ до вашего прихода ему спиртное не давать, чтобы он вменяемый был и смог на ваши вопросы ответить. Так что он сейчас трезвый и злой. Если меня не будет, он может вас просто послать или, например, попросить достать из шкафа пакет. И вы достанете – как же больному не помочь? А там коньяк! Он выпьет, и вы от него уже ничего не добьетесь – ему сейчас и ста граммов хватает, чтобы отключиться. Вот когда вы у него все выясните, коньяк ему отдадут обратно. – Он остановился возле одной из палат и открыл дверь: – Нам сюда.

Они вошли, и Гуров увидел лежавшего на кровати с ногой на вытяжке небритого мужчину, который со скучающим видом смотрел в экран висевшего на стене плазменного телевизора. Он обернулся на звук, и Лев внутренне передернулся: испитая, небритая физиономия Николая не вызвала у него ни малейшего сочувствия – он терпеть не мог слабаков.

– Это человек, который вас нашел и о котором вас предупреждали, – сказал Глеб.

– Лучше бы не находил, – буркнул тот. – Чем так жить, лучше не жить совсем!

– Не надо так пессимистично. Вы вправе считать себя героем – вы же свою семью от смерти спасли, – заметил Лев.

– Моя семья – это моя забота, – неприязненно ответил Чугунов. – Что вы хотите узнать?

Гуров взял стул, перенес его к кровати, возле которой тут же почувствовал запах перегара, и сел – этот человек был ему неприятен до омерзения, но выбора не было.

– Николай, я вас попрошу очень подробно рассказать мне, что происходило в павильоне, – попросил он. – Я понимаю, что вам неприятно это вспоминать, но так надо.

– Ну, вошли. Сели за столик…

– Какой у вас был номер столика? – быстро уточнил Гуров.

– Не помню. У Наташки спросите, может, она помнит. Ну, принесли чай, пирожки с пирогами. Дети вокруг вовсю веселились – такой шум стоял! Потом на сцене клоуны появились, музыка грохотала. И тут вдруг светильник с потолка упал, да так, что всех сидевших за столиком накрыл. К нему кто-то бросился… Кажется, официантка и какой-то мужик из-за столика, что рядом был, а там на пол кровь капает. Официантка завизжала. Потом один за другим еще два светильника упали, а пол стал наклоняться. Понял я, если нас всех в одну кучу свалит, то передавим мы друг друга, к едрене фене. Наташка от страха замерла, девчонки в голос орут. А тут еще с потолка стекла посыпались. Что было делать? Схватил я ее и к стене кинул, детей следом. Они там съежились, и Наташка все пыталась их как-нибудь под себя спрятать. Я стол схватил, сверху поставил, чтобы их закрыть, только стол этот дурацкий не закрывал ни хрена. Смотрю, и они, и стол сползать начали. Ну, я под стол залез и сверху лег, чтобы их закрыть. Во что руками вцепился, не знаю, помню, что боль была дикая. Помню грохот, помню, как Наташка подо мной вдруг вздрогнула и обмякла. А потом удар по ногам, невыносимая боль и темнота. Очнулся уже здесь.