– Ерунда все, – Евдокия равнодушно пожала плечами. – Людишки то были ничтожные, Злотниковым подкупленные. Сам-то он тогда еще боялся в Чернокаменске появляться, все исподтишка делал. Упырь. Августу тоже досталось, все его грехи припомнили.

– Мне, Дуня, одним грехом больше, одним меньше. – Берг едва заметно улыбнулся жене. – Айви с Акимом Петровичем никто не трогал. И хотели бы, но побоялись, видно, на остров соваться. Озеро вдруг снова сделалось неспокойным, что не неделя, то новый утопленник. Поговаривать стали дурное… про ведьм. Что Айви за тебя мстит, что сговорилась со Стражем. Бабушку ее покойницу, Акима Петровича жену, вспомнили, что она тоже колдовкой была и воду мутила.

– Они бы поговорили да и успокоились, – покачала головой Евдокия. – Сколько таких разговоров уже было! Не люди повинны в том, что случилось, а Злотников. – Она посмотрела на Федора, сказала как-то по-особенному: – Ты выслушай меня, Федя. Терпи и слушай, потому что в другой раз у меня решимости может и не хватить, чтобы все тебе рассказать. Мне это все до сих пор снится, почитай, каждую ночь.

– Кричит она во сне. – Август поймал ладонь Евдокии, прижал к щеке.

– Аким Петрович верил, что сможет тебя с каторги вытащить. – Евдокия осторожно высвободила свою руку. – Планы строил, письма рассылал. Сказал, что Кайсы написал, а Кайсы с того света человека сумеет достать, если захочет. А если для дочери…

Кайсы кивнул, сказал:

– Вот только больно долго меня то письмецо искало.

– Ветром был, ветром и остался. – Евдокия в его сторону даже и не глянула, она не сводила глаз с Федора. – Планы у него были. И нас он всех убедил, что есть надежда. В Пермь несколько раз ездил, деньги платил нужным людям, прошения подавал. Айви тебе письма писала. И мы с Августом тоже. Не получал?

Федор покачал головой. Насколько легче и светлее была бы его каторжная жизнь с теми так и не дошедшими письмами!

– Это он все, – Евдокия бросила быстрый взгляд на Августа. – Сговорился с почтальоном, ирод.

Федор не стал спрашивать, кто. И так все понял. Злотникову было мало разлучить их с Айви, ему хотелось убить даже надежду, самые крошечные ее ростки.

– Это случилось первого июня, спустя год, как тебя забрали. – Лицо Евдокии вдруг исказила судорога боли. – Мы к тому времени уже с Августом сошлись, но на остров я, как и прежде, почти каждый день ездила, помогала. Вот только накануне приболела, три дня провалялась в беспамятстве. Август мне и доктора вызывал, да только само все, без доктора, прошло. На остров поплыли вдвоем.

– Я побоялся отпускать Дуню одну. Она была еще слишком слаба после болезни. – Берг накрыл ладонь Евдокии своей рукой. – Поэтому мы увидели это… – он запнулся. – Мы были первыми, кто это увидел.

– Что вы увидели? – Не нужно было спрашивать. Сердце не желало знать правду, но разум оставался холодным. Он должен знать, что произошло. Знать все, в мельчайших подробностях. Так будет правильно и честно по отношению к самому себе, по отношению к сидящим рядом людям, которых разум не спешил относить ни к друзьям, ни к врагам.

– Там были мертвецы, – заговорила Евдокия. – Убитые, порубленные…

Сердце встало, умерло, как часовой механизм, который позабыли завести.

– Это были люди Злотникова, – сказала Евдокия торопливо, словно почувствовала эту его маленькую смерть. – Шесть человек, почти вся артель.

– Кто их?..

– Аким Петрович. Мы не знаем, что там случилось, мы можем только догадываться. Сложно все, Федя, запутанно. После твоего ареста многое случилось, вот только хорошего было мало.

– Савва Сидорович погиб, – сказал Август. – В том же году ушел зимой в лес на охоту и пропал. Он любил охоту и охотником был знатным. И не один он ушел, а со своим управляющим и Сергеичем, лучшим на весь Чернокаменск егерем. Их хватились не сразу, только через четыре дня. Мари распорядилась отправить за ними поисковый отряд.

– Распорядилась она, гадина! – Евдокия презрительно поджала губы, скрестила руки на груди.

Август бросил на жену быстрый взгляд, но возражать не стал, лишь сказал мягко:

– Она должна была что-то предпринять, Дуня. Ей бы не простили такого небрежения. Вот она и собрала поисковый отряд, только, как на беду, приключилась метель. Неделю мело так, что из дому было не выйти, не то что в лес. Пришлось пережидать. Все ж до последнего надеялись, что Савва Сидорович со своими людьми укрылся от непогоды в охотничьем домике, что после метели они сами вернутся.

– Не вернулись, – отрезала Евдокия жестко. – Когда добрались до домика, оказалось, что он пуст. Их искали, лес с собаками прочесывали, но разве же на весь лес людей и собак напасешься? Не нашли. Зато наткнулись на следы шатуна. Сначала на следы, а потом и его самого увидели. Матерый оказался зверь и злой, пока брали, он двух собак порвал и мальчишку егеря. Решили, что медведь на Савву Сидоровича напал. Кутасов отчаянный был человек, кураж любил, с азарта мог и на шатуна пойти. А весной, когда снег сошел, обнаружили три тела. Зверьем они были изглоданы, искорежены так, что опознавали их по одежде и часам… Хоронили всем городом. Из Перми приехали друзья, деловые партнеры, родственники Кутасова. Никто и поверить не мог, что с ним такое несчастье приключилось. Они все трое были хорошими охотниками, а погибли ни за что ни про что. Машка над папенькиным гробом уж как убивалась, тварь лицемерная. Даже в обморок падала от горя, вот только от помощи двоюродного дядюшки отказалась и в Пермь с ним не поехала. И потом, сколько ее ни звали, все время отказывалась.

– А через месяц после похорон в городе появился Злотников, – добавил Август. – И скрываться он даже не думал. Полиция к нему было сунулась, вот только оказалось, что свидетелей по тому делу нет. Савва Сидорович, главный обвинитель, мертв, а конюх, что по наущению Злотникова действовал, еще зимой напился пьяным и замерз насмерть.

– А Машка, – зрачки Евдокии сузились от злости, – а Машка знай твердит: «Сергей Демидович – мой спаситель, единственный заступник. Если бы не он, лежать мне в сырой земле». Вот и все, Федя, было обвинение, и не стало обвинения, а Злотников из беглого преступника враз превратился в уважаемого человека, ходил по городу гоголем, и свора его вслед за ним. Аким Петрович такого допустить никак не мог, уж он-то знал всю правду. Какие-то разбирательства пытался затеять, чтобы все по закону. Да только разве ж можно с нелюдем по человеческим законам?

– Аким Петрович не успел довести дело до конца. – Август взъерошил и без того растрепанные кудри, с тихим стоном встал с колен, присел на стоящий возле лежака табурет. – Злотников его упредил, наведался со всей бандой на остров.

– Это мы так думаем, что наведался, – покачала головой Евдокия, – но доказательств у нас нет.

– Расскажите про Айви! Что с ней стало?! – потребовал Федор и, не обращая внимания ни на боль, ни на трескающуюся на руках кожу, сжал кулаки.

– Расскажем. – Евдокия смотрела ему в глаза, в отличие от Августа взгляда она не отводила. – Их шестеро оказалось, тех, кто приплыл на остров и там же, на острове, полег. Шестеро против одного Акима Петровича. Это если Злотникова не считать. А он там точно был, мы уверены. Без его указки они бы не сунулись, побоялись бы. Когда с него сняли обвинения, он начал к Машке Кутасовой захаживать, уже не таясь. Она же, паскуда хитрая, понимала, что одной ей в усадьбе остаться не позволят. Да и кутасовские миллионы многим глаза застили. Вот и выписала себе какую-то приживалку, кажется, дальнюю родственницу – старую, ко всему глухую и подслеповатую. Соблюла приличия, чтобы люди не судачили, что молодая, незамужняя девушка одна, без отеческого присмотра живет. А то, что Злотников в ее девичьей спальне до утра оставался, все знали, но молчали. Машка и при жизни Саввы Сидоровича дурной была, а после смерти так и вовсе скурвилась. Почуяла власть и силу, поняла, что она одна всему теперь хозяйка. Вот только умишка ей не хватило, чтобы заводом и рудниками управлять. С людьми по-доброму она договариваться не умела. Не научил ее отец, что власть и деньги надобно уметь еще и удержать.