Девочке той, Юле, теперь под сорок, живет она отдельно от всех нас со своей семьей, и отношения с нами не то чтоб совсем не поддерживает, но редко и весьма официально. Кажется, она не может простить папе, что он не женился на ее матери… Впрочем, не знаю.
К детям следует прибавить и взрослых иждивенцев: бабушку, тетю и саму Лену. А вот Юля, к слову, в когорту папиных нахлебников не входит – она работает в финансовых сферах и, кажется, неплохо зарабатывает. Так что волноваться никому не стоит, денег на всех хватит, объяснила я мачехе. Правда, если завещание существует и наследником указан кто-то один… В этом случае доля Леночки порядком уменьшится – насколько я поняла из бегло прочитанного в Интернете. И мачеха этого боится. Поэтому она непременно пошлет кого-нибудь за мной следить: она почему-то убеждена, что я ищу по нотариальным конторам завещание. И найду его. И тогда…
Собственно, о чем это я? Леночка плохого мне не сделает, – хоть она и истеричка, но не дрянь. Просто будет рыдать день и ночь напролет и подлизываться ко мне, чтобы я ей…
Но нет, нет! Папа если и оставил завещание, то наверняка оговорил в нем хороший пансион для нее и детей! Да и для всех остальных. Иначе быть не может. Мой папа щедр и справедлив.
С другой стороны, я завещание вовсе не ищу. Во-первых, я не хочу сейчас думать о наследстве – у меня такое чувство, будто оно окончательно похоронит папу. Последний ком земли на его гроб бросит… Заняться всем этим однажды придется, конечно, но чем позже, тем лучше. Во-вторых, я думаю, что завещания не существует. Кто же оставляет свои последние распоряжения так, чтобы наследники ничего о них не знали? Это нонсенс.
В общем, мачеха зря волнуется. Но не подозревает об этом. Как всякая истеричка, она не способна рассуждать здраво – она способна лишь трястись от страха, поскольку ее воображение рисует жуткие картины нищеты, в пучину которой ввергнет ее завещание. Она не понимает, что папино великодушие служит ей гарантом. Я даже сомневаюсь, знает ли она смысл слова «великодушие».
…Однако слежка была бы мне совсем некстати. Кого она пошлет и как от него избавиться? Буду думать по дороге. По мере наблюдения за наблюдателем.
Едва я достигла входной двери – а дверь у нас о-го-го: массивная-дубовая-двустворчатая, просто так не распахнешь, только после плотного завтрака! – как сверху раздался хрипловатый голос:
– Маш, ты в Москву? Подожди, мне тоже надо!
Наташа, тетя моя. Папина старшая сестра. Интеллигентка и приживалка. Она пишет статьи о литературе в частности и о культуре в целом – печатается редко, зарабатывает мало, последние пятнадцать лет живет на папином содержании, но гордится собой так, что наши три этажа маловаты для ее завышенной самооценки. В общем-то, она нормальная тетка, если бы не этот гонор. Она считает, что у нее миссия – то ли исправлять нравы, то ли возрождать культуру, то ли… Она и сама не знает, мне кажется. Потому что все ее идеи либо надуманны, либо самоочевидны даже для такого недоросля, как я.
– Наташа (я не зову ее «тетей», ей это не нравится), я тороплюсь на курсы вождения. К тому же добираюсь своим ходом до станции, а там электричкой.
– А что, Сережа отвезти нас не сможет?
– Вопрос к Лене.
– К Лене? Разве шофер не наш общий?
Люблю я русскую интеллигенцию. Сплошной восторг и возвышенность чувств. Шофер у нас никак не общий – это человек, которому платят деньги и который выполняет то, что ему прикажут. Папа держал его для нужд домашних – то есть для нужд всех обитателей, включая Наташу, – за это и платил. Теперь ему платит Лена (папа изначально обеспечил ей «семейный» счет в банке, и вряд ли он близок к истощению), и не факт, что Наташины нужды входят в цену. Но интеллигенция таких земных материй не понимает – она рассуждает «по справедливости». А по справедливости это вот так: раз Наташе нужен шофер, то она должна его получить. За чей счет, ее не волнует. По крайней мере, до тех пор, пока счет не ее.
Я вообще-то тетку люблю. Но временами ее социалистическо-барские замашки раздражают.
– Наташ, папы нет.
– Я знаю! – обиделась моя тетя. – При чем тут?..
– Это он выдавал зарплату Сереже. Теперь ему платит Лена, у нее и спрашивай. Или заплати шоферу сама.
– Шутишь?! Он ведь не такси!
– Он работник. За деньги.
– Но у меня нет средств, чтобы платить за доставку на станцию!
– Тогда поезжай на автобусе.
– Маш, у тебя с головой как вообще? – Тетка смотрит на меня с верхней ступеньки, и даже на таком расстоянии видно, как пылает ее взгляд праведным гневом: ей предложили проехаться на автобусе!
– Ну ладно, тогда попроси Леночку, чтобы она включила твой извоз в Сережины обязанности. Хотя, возможно, ей придется в этом случае повысить оклад шофера… Будет справедливо, если ты тоже вложишься.
Наташа вылупилась на меня так, будто я заговорила с ней на марсианском языке. Признаю: я издевалась над своей тетей. Не со зла, я просто хотела научить ее смотреть на вещи реально. Ну, не научить – это безнадежно, – а, пожалуй, проучить. Пора бы ей вспомнить, что булки не на деревьях растут.
– А ты на чем до станции будешь добираться? – Тетка все пыталась найти наиболее экономное для себя решение.
– На своей машине.
– Когда едешь?
– Прямо сейчас.
– Подожди меня!
Тетка у меня богемная, она любит писать статьи по ночам. Встает она, соответственно, поздно и сейчас еще в халате. А я просыпаюсь в шесть – меня к десяти вечера просто задувает в кровать – и мой день давно начался.
– И сколько тебя ждать?
– За часик управлюсь, – заявила она и тут же спохватилась, увидев выражение моего лица. – Ну, не знаю, дай мне хотя бы полчаса… – В ее интонации зазвучали просительные нотки.
Наташа, хитрая лиса, адепт социального равенства и свального бескорыстия, почуяла, что получит отпор, поскольку ждать мне ее отнюдь не улыбалось, и начала заискивать.
– Извини, Наташ. Я тороплюсь. В следующий раз предупреди меня заранее, ладно? Тогда я смогу составить свое расписание с учетом твоих интересов, – произнесла я суховато и выбежала из дома. С огромным облегчением, надо признать.
На самом деле у меня была совсем другая причина, чтобы избавиться от Наташи: у меня имелись планы, о которых ей, как и другим, знать не следовало. Во-первых, я намеревалась ехать в Москву на своей машине, а вовсе не на электричке. А во-вторых, мне нужно было до отъезда заглянуть кое-куда.
Это «кое-куда» находилось совсем недалеко, на нашей же необъятной территории. Папа купил когда-то огромный участок на Истре, на нем можно было бы, пожалуй, небольшую деревеньку разместить. Я уверена, что никто из обитателей дома, кроме меня, толком не знал, что находится в наших угодьях. Населявшие дом женщины не имели пристрастия к пешим прогулкам; если они и страдали любопытством, то ограничивалось оно делами ближнего, а вовсе не исследованием белых пятен на карте нашего участка. Я же облазила его еще в раннем детстве, и каждый закоулок мне отлично знаком.
Я быстро вывела своего гнедого «Купера» из-под навеса и покинула двор. Лена хоть и не шибко умна, но и не полная дура – она не пошлет Сережу за мной хвостом, ведь я его сразу вычислю. Скорее всего, она, поверив моему вранью, отправит с ним кого-нибудь (у нас еще няня, домработница, повариха, прачка, бабушкина сиделка – так что выбор имеется) на станцию окольными путями поджидать меня, а там сесть в электричку и следовать за мной дальше по Москве, чтобы понять, чем я там занимаюсь. Но человеку, кем бы он ни был, придется долго-долго ждать меня на станции. И уйти оттуда несолоно хлебавши. Поскольку мы с «Купером» обойдемся без всякой электрички.
Пока же я, убедившись в том, что ворота за мной плотно закрылись и никто меня со двора не видит – ворота у нас цельнометаллические, глухие, – обогнула наш длиннющий забор и поставила машину с обратной стороны участка, там, где начинается густой лес. Давным-давно, лет в восемь, я проделала в ограде лаз – точнее, это мои друзья-мальчишки из ближней деревни раздвинули прутья ломиком: я обещала им устроить экскурсию по нашей территории, когда папа уедет (вряд ли б он согласился пустить такую босую ораву в свои владения). Горящие от нетерпения пацаны совместными усилиями проделали «черный ход» в заповедник. За прошедшие десять лет эту дыру никто из взрослых так и не нашел, к тому же кусты вдоль ограды буйно разрослись, скрыв за собой погнутые прутья.
