– Ну, поехали! – проорал стихийщик, и кран понес его на другой конец огромного машинного зала, в котором и так народу почти не бывает, а сейчас, во время обеда, совсем ни души.

– Ну, теперь твоя очередь! – Щеки Николая горели, кровь бурлила, он радовался как ребенок, получивший коньки.

– Я, пожалуй, не буду… – промямлил Чесноков.

– Чеснок, вот поэтому ты никак и не можешь пригласить свою Машку! Ну что за бабье поведение? Ты мужик или нет? Не ссы! Если что случится, я тебя подхвачу воздухом, не упадешь!

Напарник побледнел, вздохнул и подошел к крюку.

– Молодец! – Третьяков помог зацепиться и отправился к пульту управления. – Полетели!

Сашка болтался над третьим гидроагрегатом, когда раздалась тихая, но очень злая брань. Николай вздрогнул и увидел Деда.

– Медленно опускай его, – прошипел тот.

– Чья идея? – так же тихо спросил Розанов обоих, когда белорус приземлился.

Чувствуя себя описавшимися на ковре щенками, парни переглядывались и молчали.

– Хватит нюни распускать! Чья идея?! – рявкнул Дед, и тут Третьяков вдруг понял, что тот прошел всю войну, от начала до конца. Боевым магом. А еще он понял, что сейчас не поздоровится. Вспомнил и свою шалость с ручьем, и устное предупреждение, и угрозы выгнать с «волчьим» билетом и… кивнул на товарища. Серые глаза Чеснокова округлились от удивления, но он смолчал.

Розанов посмотрел сначала на одного, потом на другого и бросил Николаю:

– Пойдем, выйдем.

Молча вышли через боковую дверь к оборудованной курилке. Дед сунул в зубы папиросу, похлопал себя по карманам, но, не нащупав коробок, попросил:

– Спички дай.

Мокрый от липкого пота Третьяков мотнул головой, мол, нету.

– Что-о?! – Дед аж выронил папиросу. – Стихийный маг на дежурстве не носит с собой огонь?! Да ты вконец уху ел!

– Я… я… плохо с огнем. Тут же вода есть… но у меня земля с собой и воздух тут есть… я не подумал…

Следующее, что он почувствовал, – это кулак, влетающий в челюсть, и вкус собственной крови.

– Может, ты еще и партийный значок забыл?

Третьяков хватанул себя за грудь, слева, нащупал кусочек титана, чем-то похожий на значок ВЛКСМ: изображение Ленина на фоне красного флага. Такие есть у всех магов – членов партии. Выдохнул. На месте!

– Если через десять минут тебя не будет на дежурстве с источником огня – ты уволен по статье за саботаж.

Третьяков рванул по хлюпающей жижей дороге, от ужаса ноги не поспевали за телом, и он пару раз падал, но тут же вставал и бежал дальше. Влетев в проходную, с бешеными глазами бросился к мужикам, хватая их за руки. Спички нашлись, и маг, не успев поблагодарить, метнулся обратно.

Розанова не было. Чесноков делал вид, что не знаком с Николаем. В голове стучало, сила стихий, заточенная в теле, требовала выхода, жгла сосуды, стекала с пальцев. Хотелось зачерпнуть тонн двадцать воды и швырнуть об стену. Раздавить этих людишек, смеющих устанавливать свои правила. Стихийщик стиснул кулаки и зубы, сдерживая порыв. Хоть маленький шарик воды скатать! «Нельзя! Мне запрещено использовать магию!» – напомнил себе. Контроль над эмоциями – это первое, чему учат магов, но сейчас он давался очень тяжело!

Николай схватился за голову и бросился из машинного зала к пульту управления. Сел за рабочее место, жадно задышал, заглатывая воздух. Полегчало. Подумал: «Надо извиниться перед Сашкой. Это я вел себя как трус, а не он».

– Каха, я не знаю, что с ним делать, – Дед кусал папиросу, но не зажигал: по технике безопасности положено курить только на улице. – Он, конечно, перспективный, но я не могу его оставить! Бесконтрольный маг на стратегическом объекте – это либо глупость, либо вредительство, я просто не имею права такого допустить.

Каха крутил в руках черно-белую фотокарточку жены и двух дочек, шести и восьми лет. Они тогда ходили в зоопарк в Москве, девочкам завязали белые банты, нарядили в розовые платьица, и они их, конечно, заляпали мороженым и сахарной ватой. Родители не ругались, они были счастливы побыть вместе, семьей. С тех пор он уже год не видел ни жену, ни девочек. Фотография – слепок былого счастья – всё, что осталось. Жаль, что они приедут лишь через неделю.

Он слушал возмущенного Михаила Ивановича, не перебивая, но мыслями был далеко. Наконец убрал фото за пазуху и сказал:

– Он должен остаться. Не трогай его.

Розанов преобразился в секунду: из причитающего Деда в офицера Красной Армии.

– На станции случится беда?

Каха вздохнул:

– Знаешь же, что ничего не отвечу, но продолжаешь спрашивать.

Михаил Иванович покачал головой и снова пожевал папиросу.

– Не понимаю я вашу этику. Видите будущее, но не имеете права об этом говорить. Что плохого в том, что мы спасем жизни и ГЭС?

– Мы и так вмешиваемся в ход событий. Вот без меня ты бы уволил парня, а сейчас не сделаешь этого. Поверь мне, это очень много.

Дед вскочил со стула и начал наматывать круги по комнате. Он понимал, что это одобренное Советом пророков вмешательство, и Каха не скажет и не сделает ничего сверх. На фронте он имел возможность убедиться в том, что слова пророков всегда кратки и точны, но как же хотелось хоть каких-то подробностей! Что случится? Когда? Где? Почему бы не стянуть сюда окрестных магов для усиления? Ведь на станции их не так много, в основном инженеры-техномаги и всего один лекарь. Если будут жертвы – он не справится.

Дед вспомнил о «Договоре двадцати восьми», подписанном еще до перекрытия: совместное обязательство по сокращению сроков строительства и повышению качества работ. Вспомнил и о том, какой ад творился после: пробужденные бесцеремонным вмешательством в их жизнь и владения, местные духи взъярились.

11 октября 1975 года вся страна следила за поединком строителей и Енисея. Первую каменную глыбу со своего БелАЗа опустил в бушующий поток бригадир водителей Илья Кожура, светлая ему память… И четырнадцать следующих суток маги, собранные со всего Союза, отражали атаки, пытаясь отвоевать у духов Саян право распоряжаться рекой. С тех пор Розанов хромает: древние духи оказались посильнее фашистских магов. Но ему повезло остаться в живых.

– Каха, скажи хоть, скоро?

– Скоро, генацвале, скоро…

Извинения не помогли: Чесноков не разговаривал с Николаем уже третий день. Правда, ожидаемой взбучки от Деда не последовало. Тот даже не сообщил никому о грубейшем нарушении техники безопасности, что Третьякова с одной стороны радовало, а с другой – настораживало. Вряд ли начальник спустил это ему с рук, но какое наказание он придумал?

Шел обычный утренний инструктаж, который проводил Каха в рабочей будке машинного зала. Николая мутило, но он не показывал виду. «Траванулся, что ли?» – подумал он. Вдруг в висках зашумело, голова взорвалась болью, и Третьяков не сразу понял, что шумит не только в голове, но и во втором гидроагрегате.

Нарастающий гул оборвался громким хлопком, будто великан стукнул ладонью по столу, и на глазах ошалевших работников станции стодвадцатипятитонная крышка вылетела как пробка. Вода под бешеным напором начала заполнять огромный зал, за секунды затопила технические помещения под ним и подошла к комнате с дежурными смены.

Где-то заорала женщина, но ее крик прервался так же резко, как начался. В эту секунду Третьяков рванул дверь и выскочил в общий зал, где его тут же накрыло волной. В доли секунды он успел соорудить воздушный шлем – этого хватило минут на пять дыхания. Течение крутило, рвало в разные стороны, стремилось убить, затянуть, не дать всплыть, но маг оказался сильнее.

Вынырнув, он увидел страшную картину. Вода с бешеной скоростью несла осколки бетона, металла, разные коробки, ящики, неведомо откуда появившиеся доски и людей, которые погибали от ударов. Вот рядом всплыл кто-то смутно знакомый, глотнул воздуха, колотя руками по поверхности, но не успел очухаться, как вздыбившаяся доска опустилась ему на голову. Теряя сознание, энергетик погрузился в грязную воду, чтобы уже никогда не всплыть вновь.