Как только полицейский ушел, по салуну прокатился одобрительный гул. Здесь уже давно ходили слухи о подвигах Макмердо в далеком городе Чикаго. Правда, до сих пор на любые вопросы он с улыбкой на лице отказывался отвечать, как скромный человек, не желающий лишней славы. Но теперь, когда все получило официальное подтверждение, посетители бара окружили его и стали искренне жать руку. Отныне он был, что называется, «принят в общество». Макмердо умел пить не пьянея, но в тот день, если бы рядом не оказалось его приятеля Сканлана, который отвел его домой, новоиспеченный герой наверняка заночевал бы в салуне под барной стойкой.

В субботу вечером Макмердо был принят в ложу. Он думал, что, поскольку в Чикаго однажды уже проходил обряд посвящения, на этот раз обойдется без церемоний, но в Вермиссе существовали свои обычаи, которыми местные вольные труженики очень гордились, и соблюсти их обязаны были все, кто готовился присоединиться к их числу. Собрание проводилось в специальном зале в Доме Союза. Присутствовало всего шестьдесят человек, но это никоим образом не передавало всей мощи вермисской организации, поскольку еще несколько лож существовало в долине и за окружающими ее горами. Все они в случае необходимости объединялись и обменивались членами, чтобы преступление совершали не местные братья, а люди со стороны, не известные в этих местах. Во всем шахтерском районе проживало не менее полутысячи вольных тружеников.

В большом пустом зале собравшиеся расселись за длинным столом. В стороне стоял еще один стол, уставленный бутылками и бокалами, на который кое-кто из присутствующих уже посматривал с нетерпением. Место во главе стола занял Макгинти. Он был в плоской черной бархатной шапочке, из-под которой выбивалась грива спутанных смоляных волос, на плечах у него висела длинная полоса светло-фиолетовой ткани, что делало его похожим на магистра, проводящего какой-то сатанинский ритуал. По правую и по левую руку от него сидели самые важные чины организации. Среди них нельзя было не заметить и жестокое, но красивое лицо Теда Болдуина. На каждом из них был либо шарф, либо медальон, указывающий на его ранг. Большей частью это были мужчины в возрасте, но остальное собрание состояло из молодых парней от восемнадцати до двадцати пяти лет, сильных и смышленых агентов, готовых выполнять любые приказания сверху. По лицам многих старших было видно, какие свирепые, не знающие жалости сердца бьются у них в груди, но, глядя на рядовой состав, трудно было поверить, что все эти энергичные молодые люди с открытыми лицами – участники жестокой банды убийц. Их души были настолько извращены, что то страшное дело, которым они промышляли, являлось для них предметом особой гордости. Наибольшее уважение здесь вызывали те, кто лучше других умел делать «чистую работу», как они это называли.

Для их исковерканных душ не было большего подвига, чем вызваться на дело против человека, который не сделал им ничего плохого и которого они чаще всего никогда раньше и не видели. Вернувшись с дела, они спорили из-за того, кто нанес смертельный удар, и развлекали друг друга и компанию слушателей описанием криков и предсмертных мук жертвы.

Поначалу злодеи готовили и воплощали в жизнь свои темные дела втайне, но к тому времени, которое описывается в этом рассказе, они уже действовали почти в открытую, поскольку беспомощность полиции и полная безнаказанность убедили их, что, с одной стороны, никто не осмелится давать показания против них, а с другой – им легко разыщут множество свидетелей, готовых подтвердить любое алиби, и наймут самых лучших адвокатов в штате. За десять лет насилия и произвола ни одно преступление не закончилось предъявлением обвинения. Единственная угроза для «сердитых» исходила от самой жертвы, которой все же иногда удавалось оставить след на теле кого-либо из нападавших, несмотря на то что те всегда приходили неожиданно и целой группой.

Макмердо предупредили, что его ждет некое испытание, но, у кого он ни спрашивал, никто не стал объяснять, в чем оно заключалось. Двое молчаливых братьев торжественно ввели его в прихожую. Из-за деревянной перегородки доносился приглушенный гул многих голосов. Пару раз он различил свое имя и понял, что сейчас обсуждается его кандидатура. Через какое-то время из зала в прихожую вышел страж в зеленой с золотым перевязи.

– Владыка велит связать ему руки, закрыть глаза и ввести.

Втроем они сняли с Макмердо куртку, закатали правый рукав сорочки, потом обвязали веревкой повыше локтей. Наконец натянули на голову плотный черный колпак так, чтобы он закрывал всю верхнюю часть лица, и ввели в зал.

Под колпаком было совершенно темно и крайне неуютно. Со всех сторон Макмердо слышал шепот и приглушенные разговоры. Потом откуда-то издалека раздался голос Макгинти.

– Джон Макмердо, – торжественно произнес голос, – являешься ли ты членом Великого ордена свободных тружеников?

В знак согласия он кивнул.

– Ты состоишь в ложе номер 29, Чикаго?

Он снова кивнул.

– Темные ночи неприветливы, – сказал голос.

– Да, для странников в чужом краю, – ответил ирландец.

– Тучи сгустились.

– Да, приближается буря.

– Братья удовлетворены? – спросил владыка.

Вокруг согласно загудели голоса.

– Твои ответы удостоверили нас, что ты действительно наш брат, – сказал Макгинти. – Однако сейчас ты узнаешь, что в нашем округе и в других округах в этой части страны существуют определенные обряды и определенные обязанности, поэтому нам нужны надежные люди. Ты готов к испытанию?

– Да.

– Отважное ли у тебя сердце?

– Да.

– Сделай шаг вперед и докажи это.

Как только были произнесены эти слова, Макмердо почувствовал прикосновение. Что-то тонкое и твердое уперлось в его закрытые колпаком глаза, и ощущение было такое, что, сделав любое движение вперед, он лишится их. И все же он набрался мужества и шагнул вперед. И сразу же давление на глаза исчезло. Со всех сторон раздались негромкие аплодисменты.

– У него отважное сердце, – провозгласил Макгинти. – Боишься ли ты боли?

– Не больше других, – ответил он.

– Испытайте его!

Макмердо пришлось изо всех сил сцепить зубы, чтобы не закричать, потому что в эту секунду страшная пронизывающая боль обожгла его предплечье. От неожиданности он чуть не лишился сознания. Закусив губу и сжав изо всех сил кулаки, он все же заставил себя устоять на ногах.

– И это все? – спросил он, отдышавшись.

На этот раз аплодисменты были громче и увереннее. В ложе такого посвящения еще не видели. Посыпались поздравления, его стали одобрительно хлопать по плечам, с головы сдернули колпак. Макмердо стоял в окружении братьев, моргал от неожиданно ударившего в глаза света и улыбался.

– И последнее, брат Макмердо, – сказал Макгинти. – Ты уже давал клятву хранить тайны общества и быть преданным ему. Тебе известно, что за ее нарушение существует одно наказание – немедленная и неминуемая смерть?

– Да, – твердо сказал Макмердо.

– И ты согласен безоговорочно принимать власть владыки?

– Да.

– Тогда от имени ложи 341, Вермисса, я рад приветствовать тебя в наших рядах и приглашаю разделить наши права и обязанности. Неси вино, брат Сканлан, выпьем за здоровье нашего достойного брата.

Макмердо вернули куртку, но, прежде чем надеть ее, он посмотрел на свою правую руку, которая все еще невыносимо болела. На предплечье, в том месте, куда впилось раскаленное железо, прямо на коже пылал красный выжженный круг со вписанным треугольником. Некоторые из сидевших рядом братьев завернули рукава и показали такие же отметины.

– У нас у всех такие знаки, – сказал один из соседей. – Правда, не все перенесли боль так же, как ты.

– Разве это боль? Пустяки, – равнодушно пожал плечами он, хотя на самом деле боль в руке до сих пор была адской.

Когда возлияния по случаю принятия в ложу нового брата закончились, собрание приступило к обычным делам. Макмердо, по чикагской привычке ожидавший чего-то неинтересного и наводящего тоску, наблюдал за тем, что последовало, с вытянувшимся от удивления лицом.