– Ага! – воскликнула Маша победно. – Попались! А ну, выкладывайте, что там такое!

– Маша, клянусь вам – я не могу. С меня взяли подписку о неразглашении...

– Если вы ничего мне не расскажете, я буду вынуждена использовать грязные методы.

Я ведь журналистка, а про нас чего только не болтают! У нас ведь нет ни чести, ни совести.

Я расскажу в своей передаче совершенный бред со ссылкой на вас, а вы потом сколько угодно оправдывайтесь перед своим начальством...

– Маша, если бы вы знали... – тихо проговорил Дмитрий Алексеевич, сцепив руки. – Никакой бред не сравнится с тем... Ладно, давайте договоримся так: вы будете молчать, по крайней мере пока, а я потом, позже, расскажу все вам, и только вам. Как это у вас называется – эксклюзивное интервью!

– Ну да, – недоверчиво покосилась на него Маша. – А как дойдет до дела, опять начнете юлить, призывать кота в свидетели...

– Я вам обещаю!

Маша хотела что-то возразить, но в это время тревожно зазвонил ее мобильный.

Звонила Светлана Воробьева.

– Машка! – проговорила она торопливым растерянным голосом. – Ты где сейчас?

– Да так.., работаю...

– Приезжай скорее на студию!

– А что случилось?

– Мишку убили!

– Кого? – недоверчиво переспросила Маша. Какого Мишку?

– Да Мишку же! Ливанского!

– Это что – такой прикол?

– О чем ты говоришь! Его убили, убили, ты понимаешь? Нам только сейчас сообщили, а я дежурю-ю... – похоже, Светка ревела.

Маша побледнела и уставилась в стену перед собой.

Мишка Ливанский, старый друг, вместе с которым она сделала столько репортажей, выпила столько кофе и пива, болтливый, прожорливый, веселый Мишка... Может быть, это его очередной розыгрыш? Но нет, на такое даже он не способен!

– Что случилось? – озабоченно спросил Старыгин. – На вас просто лица нет!

– Случилось? – переспросила Маша, уставившись на Дмитрия Алексеевича, как будто удивляясь, что он тут делает. – Да, случилось... Извините, я пойду.., спасибо за чай.., вот вам моя визитка, если вы все же захотите мне что-то рассказать...

Старыгин закрыл за гостьей дверь и облегченно вздохнул. Слава богу, она ничего из него не вытянула...

Тут же он почувствовал укол совести: у девушки случилось какое-то несчастье, только поэтому она неожиданно сорвалась и уехала. Девушка ему безумно интересна, то есть не она, а этот предмет, что она использует в качестве украшения. Нужно обязательно познакомиться с ней поближе, только потом, потому что в ближайшее время он будет очень занят.

Он бросил взгляд на бронзовые ампирные часы и заторопился: ему давно уже пора было на работу.

В отделе творился форменный бедлам.

Светка оповестила всех, кто знал Михаила, а знакомых у него было великое множество. И сейчас все толкались в тесном помещении, и телефон раскалился от звонков. Было душно и пахло валерианкой, которую Светка пила сама и предлагала всем вновь приходящим.

– Ты можешь толком объяснить, что случилось? – набросилась на нее Маша, отводя противно воняющий стаканчик.

– Шел вечером, да и не поздно даже, – всхлипывала Светлана, – напали, ограбили и убили.

На камеру, наверное, польстились...

Маша опустилась на стул. Иуда, вчера они расстались на набережной Мойки, Мишка сидел в кафе, потом, видно, поехал еще куда-нибудь.. И камера, как всегда, при нем, он с ней почти не расставался. Маша так ясно увидела Мишкину неуклюжую фигуру в панаме, и эти голубые подтяжки...

– Выпей валериан очки, – участливо предложила Светка.

– Хватит рыдать! – сердито сказал Виталий Борисович, вешая трубку. – Мишкина жена звонила.

– Какая еще жена? – хором удивился коллектив.

– Бывшая! Говорит, пришла утром в квартиру, а там форменный разгром. И дверь открыта.

– Значит, они ключи у Мишки взяли и решили чем-нибудь в квартире поживиться! догадалась Светка.

– Да нет, говорит, ничего не взяли, только разворотили все и побили. Кассеты еще пропали, а компьютер разломали.

По инерции Маша вспомнила, что ее собственный компьютер сломан. И что Мишка послал ей какой-то файл с фотографией. И вообще, это очень странно, что на него напали. То есть это-то как раз не странно, таких случаев множество. Мишка небось выпивши был, легкая добыча для бандитов. Но вот чтобы еще и квартиру ограбили! То есть не ограбили, а все разломали. И кассеты пропали.

«Они что-то искали, – поняла Маша, – и это наверняка связано с работой Мишки в Эрмитаже. Что же он там такое снимал? Нужно выяснить».

Она не слышала изумленных и негодующих возгласов коллег, потому что неслась по коридору к выходу.

Умелец из фирмы, вызванный Машей, возился с компьютером минут сорок. В ответ на ее вопрос, что случилось, он пренебрежительно бросил: «Вирус» и больше не произнес ни слова. Закончив работу, он поглядел на Машу с плохо скрытым презрением и прошелся, глядя в сторону, насчет некоторых безграмотных тетех, которые по полгода не меняют антивирусные программы и цепляют поэтому из Интернета всякую дрянь, а потом еще удивляются, когда компьютер перестает работать. Маша едва дождалась, когда он уйдет, и проверила электронную почту. От Мишки пришла фотография.

Очень худой мужчина весь в черном стоял против картины. Маша вертела снимок так и этак, увеличила его и поняла, что картина – «Мадонна Литта». Виднелись лик самой мадонны и золотые кудри младенца. С картиной, судя по всему, все было в порядке. Но вот с мужчиной... Был он болезненно худ, лицо мрачно, щеки ввалились, и профиль его напоминал профиль со старинной полустертой монеты.

Маше был виден один глаз – карий, вернее не карий, аянтарно-желтый.

Мужчина стоял перед картиной, застыв, как бронзовое изваяние. Чувствовалось, что стоит он так уже давно и может стоять сколь угодно долго. Маша еще увеличила некоторые фрагменты и убедилась, что янтарный глаз мужчины полыхал ненавистью. И еще одна пугающая странность: на снимке было отчетливо видно, как от мужчины в сторону картины двигалось темное зловещее облако, которое грозило поглотить Мадонну с ее младенцем, и не было им спасения.

– Что за чушь! – Маша потрясла головой. Это просто игра света. Мишка большой мастер.., был.

Однако Маша вспомнила, что приятель вчера сам удивлялся, что же такое у него получилось, стало быть, он вовсе не добивался такого эффекта. Он даже послал Маше снимок, чтобы она оценила его непредвзято.

«Этот тип в черном несомненно причинил вред картине. Может быть, это его имела в виду бедная Вера Львовна, говоря про монстра? Какое неприятное лицо.., зловещее...»

Внезапно Машу осенило. Мишку убили из-за этого снимка. Он торчал позавчера целый день в Эрмитаже и снимал зал Леонардо, а этот тип испугался, что попадет на снимок... Так оно и вышло.

Маша вытерла слезы. Было очень жалко Мишку.

Немецкий композитор Йозеф Гайдн, перед тем как приступить к сочинению музыки, надевал свой лучший камзол, пудреный парик и только тогда приближался к инструменту. Он считал, что музыка требует к себе не меньшего уважения, чем царственные особы.

Реставратор Дмитрий Алексеевич Старыгин не меньше уважал свою работу. Тем более что сегодня ему предстояло прикоснуться к одному из величайших шедевров в истории живописи. Если бы на то была его воля, он надел бы свой лучший костюм. Однако работа реставратора, как и живописца, очень грязная, поэтому он снял пиджак и надел серый халат, перемазанный красками и растворителями, опустил на окнах лаборатории плотные светонепроницаемые шторы и благоговейно взял в руки драгоценный холст.

Всякий настоящий мастер своего дела больше, чем современным инструментам и приборам, доверяет своим рукам и глазам. Это касается и врачей, и реставраторов, и экспертов в других областях. Рассказывают про знаменитого хирурга, которому было уже больше восьмидесяти лет: он почти совершенно утратил зрение, но каждый день его привозили в больницу, и он своими гениальными руками прощупывал самых сложных больных и ставил диагноз точнее любого прибора.