– Я сама, Светлана Борисовна, мою голову чаще, чем вы. У меня самой, Светлана Борисовна, волосы в куда большем порядке, чем у вас. Я уже не говорю о том, Светлана Борисовна, что я сама тут заведующая отделением обсервации и родильно-операционным обсервационным блоком. Ещё аргументы нужны? Не будете соблюдать санэпидрежим – выкину из родзала. А то и вообще из отделения. Вы тут сегодня как дежурите? До четырёх часов? Могу и это отменить. Вообще в родильный зал не зайдёте!

Да-да, слишком зло. Но где это видано, чтобы ординатор себе позволял конструкции типа «Вы сама…» Вот же ж тля! Выделывается тут. Как она достала, эта Маковенко. Впрочем, меньше, чем другие. Она исполнительная, хотя акушерского таланта бог не дал. По сравнению с Наезжиным Света вообще пуся. А компанию из двух ленивых баб предпенсионного возраста вообще пора разогнать! А дежуранты? Это же смерть мухам, какие тут в обсервации дежуранты! Народу валом, а работать некому. Можно подумать, она тут день и ночь торчит просто-таки из любви к искусству или потому что дома её только портрет покойника ждёт! Да нет же! Она тут «сама» торчит, потому что жопоруких и гонористых навалом, а толку от них – чуть!

Маковенко уже была готова не то извиняться, не то разрыдаться, не то всё сразу, потому что когда у Мальцевой такое лицо, то…

Но тут раздался такой жуткий вой, что Татьяна Георгиевна враз забыла и о кадровом беспределе, и о сальных волосиках Светланы Борисовны, и о том, что эта пигалица пускает пыль в глаза интерну.

– Господи, что это?! – ахнула она.

– Это она так каждую схватку, Татьяна Георгиевна, – ответила ей Маковенко.

– Кто, она?

– Да Валя же эта. Глухонемая!

– Боже мой, ну вы как-то её успокойте. Вы…

К Татьяне Георгиевне из предродовой выскочила первая акушерка смены:

– Татьяна Георгиевна, мы с ней тут, как с родной возимся. Она из области. Обменной карты нет, нигде не наблюдалась. Мужа нет. Пишет нам тут на бумажках, да только пишет одно слово: «Больно! Больно! Больно!» Мы её успокаиваем, что всем больно. Но вот так вот, как зверь, она первый раз взвыла. Это что же дальше-то будет, а?!

– Всё хорошо дальше будет. Будет нормальное раскрытие – зовите анестезиолога, пусть эпидуралку ей делает. Всё пока, работайте. И наденьте, всё-таки, шапочку, Светлана Борисовна!

Через час глухонемая родильница стала выть так, что слышно было по всему первому этажу. В родзал спустился анестезиолог, хотя его пока никто не вызывал. В руках у него был свёрнутый в трубу лист ватмана.

– Между прочим, в Великобритании акушерок будут обучать азбуке глухонемых! – вместо приветствия обратился ко всем Аркадий Петрович Святогорский. – Эти знания помогут акушеркам оказать необходимую помощь глухонемой женщине в экстренных случаях, когда нет возможности пригласить сурдопереводчика! Великобританский университет де Монфор стал первым высшим учебным заведением, включившим курс языка глухонемых в программу обучения акушерок. Руководство университета выразило надежду, что этому примеру последуют другие учебные заведения по всему миру, занимающиеся подготовкой работников здравоохранения! – торжественно продекламировал анестезиолог. – Если бы я не знал обо всём, что происходит в этом родильном доме, я бы предположил, милые мои работники здравоохранения, что вы тут в обсервационном родильном зале режете свинью. Или у вас корова третьи сутки не доена, – завершил он доверительным полушёпотом.

– Аркадий Петрович, сил уже никаких нет! – всплеснула руками первая акушерка смены.

– Моя крошка! – сочувственно проворковал Святогорский своей, в общем-то, ровеснице. – Тебе с детства по всеми нами любимой, ныне раскрашенной под детскую карусель, советской мыльной опере про Штирлица должно быть памятно, что во время родов женщина кричит на родном ей языке. А что делать глухонемым? Эта несчастная корова… Как её зовут?

– Валя!

– Эта несчастная корова Валя даже объясниться с вами со всеми толком не может, уважаемые мои бессовестные и бесчувственные коллеги! Попробуйте сами писать жалобы, когда у вас внизу живота черти пляшут на горячей сковородке! Свиньи вы, а не работники здравоохранения! – На этой обличительной ноте Святогорский развернул свой плакат. Это была – ни много ни мало, – азбука глухонемых на листе формата А1.

– В главном корпусе разыскал, в учебном классе у лориков, пока вы тут над женщиной изгалялись. Тащите её сюда!

Санитарка метнулась в предродовую палату.

– Валя, Валя!!! Вставай, идём! Валя! Там доктор-анестезиолог пришёл! Будет делать так, чтобы тебе не было больно! Идём, Валя!

– Давайте, давайте её сюда! – подбадривал Святогорский персонал родзала, глядя в разложенный на столе плакат и что-то изображая руками. – Эх, давненько я этого не делал, – бормотал он себе под нос.

Наконец санитарка с помощью акушерок вывела несчастную Валю. Аркадий Петрович фигурно помахал у неё перед носом. И тут – о чудо! – до сих пор только плакавшая и издававшая непривычные для нормального человеческого уха стоны, больше похожие действительно на страдания животного, чем на человеческий крик, Валя улыбнулась! И, взяв Святогорского за руку, стала что-то делать с его пальцами.

– Да-да, хорошо, дорогая, именно так. Я просто забыл, прости. – И он снова начал изображать пальцами никому не понятные па.

– Что ты ей сказал? – почему-то шёпотом спросила Аркадия Петровича Татьяна Георгиевна.

– Я ей попытался сказать: «Привет, Валя!» Подозреваю, что на вопрос: «На какие лекарственные средства у тебя аллергия?» – у меня уйдёт вся оставшаяся смена, – почему-то тоже прошептал он в ответ, но тут же спохватился. – Танька, а чего мы шепчем, как придурки? Если отвернуться или хотя бы повернуть голову, – она ничего не поймёт. Они по губам ещё читают, а вот слышать – ни фигушки не слышат. Я вообще-то… Интерн, иди сюда! – крикнул Святогорский. – Интерн, пользуясь вот этой самой азбукой, спроси нашу драгоценную Валю, есть ли у неё аллергия на лекарственные средства. Двойная польза. И её от боли отвлечёшь, ибо давно известно, что замещение чего бы то ни было хоть чем-нибудь – одна из лучших форм терапии. И себя развлечёшь. Узнаешь, как на языке глухонемых сказать: «Пошли вы все на…» Видишь, какое у них забавное «и краткое»? – Аркадий Петрович ткнул пальцем в плакат. И вообще, девушки и юноши, подходим, не стесняемся, пытаемся разговаривать с Валей!

И вдруг Валя снова завыла.

– О господи! – подскочил анестезиолог. – Давайте её срочно прооперируем!

– Аркаша! – укоризненно покосилась на него Мальцева. – Нет показаний.

– А мы напишем в соответствующей графе: «Вой стаи кошек, застрявших в жестяной трубе, сводил с ума жителей всех окрестных домов».

– Прекрати! Не смешно!

– Самому не смешно. Страшно!

Но, надо отметить, Валя выла всё-таки тише, чем прежде. И как только миновала схватка, стала медленно показывать что-то на пальцах с таким уморительно-виноватым лицом, что все невольно заулыбались.

– А я думала, что глухонемые во время родов вообще молчат, – вдруг высказалась Светлана Борисовна.

– Боже мой! – страдальчески заломил руки Святогорский. – Чему вас там нынче в медицинских институтах учат?

– В академиях! – съязвила первая акушерка смены. – В академиях их нынче учат.

– Глухонемота, дражайшая девочка Светочка, является, как правило, результатом врождённого недоразвития органов слуха. И отсутствие речи обусловлено вовсе не отсутствием речевого аппарата. У Вали есть и связки и язык, прошу заметить. Вы осматривали при поступлении язык? Розовый, без налёта? Есть соответствующая запись в истории родов? – строго вперился Аркадий Петрович в Маковенко. – То-то же! Так вот, дорогая моя, глухонемота – она сначала глухота и только лишь потом – немота! Это же элементарные вещи, зайчик Светочка! Развитие речи в норме происходит на основе именно слухового восприятия речи окружающих и, как следствие, подражания ей. Если же ребёнок рождается глухим или теряет слух в возрасте до одного года, то он лишается возможности овладеть речью без специальных приёмов обучения. Видимо, в том селе, откуда к нам прибыла наша прелестная Валя, – Святогорский повернулся к роженице, увлечённо складывающей пальцы Александра Вячеславовича во всякие разные фигуры, и что-то ей показал руками. Она закрутила ответные фортеля и несколько минут они «переговаривались». – Я ж говорил, что быстро вспомню!.. Да, так вот, – Аркадий Петрович снова повернулся к своим собеседникам. – Видимо, в том селе, откуда к нам прибыла наша прелестная глухонемая Валя, специальными приёмами обучения не заморачивались. Впрочем, я выяснил, что она училась в интернате для глухонемых целых семь лет. Но знаю я отлично эти интернаты. Там и раньше-то говорить вслух учили только за деньги. Да и то далеко не во всех. А уж теперь… В общем, удивительно, драгоценная наша Светлана Борисовна, как вы, живя на белом свете вот уже без малого тридцать лет…