Главная тетя, Ксения, вместе с бабой Дуней постоянно мыли Акси-Вакси. Наливали в цинковое корыто кастрюлю кипятку и столько же холодной воды, взбивали мочалкой мыльные пузыри, терли его кожу, на которой еще долго звездились какие-то полуязвочки. Эти полуязвочки аккуратно подмазывались ихтиоловой мазью и довольно споро стали бледнеть и подсыхать. Ксения и Дуня усиленно старались показать всем в семье и в округе, что Ваксик – это равноправный ребенок семьи, хоть и приходится сыном троцкисту и вредителю, их любимому Павлуше.
Вдруг однажды, во время счастливого мытья, у Акси-Вакси вырвался счастливый вопрос: «А когда мы домой пойдем?»
И обе женщины рязанских тут же замолчали.
«А где же Фимочка моя?» – снова он спросил, не счастливо, а скорее тревожно. Признаться, он никого так не любил, как свою нянюшку, которая вот так же его мыла, но в то же время еще целовала ему пятки.
Ответа снова не последовало. Акси-Вакси тихонько заплакал. Тетка и бабка молча целовали его в темечко.
Вскоре он научился не задавать вопросов, на которые он не мог получить ответа. Таков был и любой вопрос о Евфимии, пока она сама за год до войны не появилась в их доме. Оказалось, что после окончательного разрушения дома бывшего председателя Горсовета одинокую женщину обнаружил ее родной брат Мефодий из так называемого Соцгорода. Он к тому времени вырос в квалифицированного сварщика и за успехи в производстве был награжден квартирой, достаточно вместительной для размещения троедетной семьи. Там нашелся и чуланчик для несчастной девы Евфимии. Лежа в темноте, она истекала тихими слезами по своему любимому пропавшему Ваксику. Вспоминались таинственные крестины и дальнейшее приобщение дитяти к Храму Христову.
Из всех прежних радостных «сорока сороков» в огромном городище Булгары к завершению тридцатых волчьих годов осталась только одна действующая церковка за кладбищенской оградой на Арском поле. Раз в месяц Евфимия пускалась в дальний путь через весь город. Из Соцгорода надо было по двум смежным дамбам трястись, почитай, час на трамвае. Потом пешком переходить на «кольцо» № 6. В общем, на весь путь уходило не меньше двух с половиной часов.
На обратном пути со службы Фимушка не раз окидывала взглядом особняк Аргамакова, что напротив дворца Сандецкого, – так до сих пор поминали в городе известных граждан дореволюционной эры. Ей страстно хотелось навестить Евдокию Власьевну, чтоб поплакать дружка у дружки на плече, но всякий раз она себя урезонивала: чего уж старое бередить, чего уж призраком-то являться в советскую семью, там уж давно, небось, забыли и Женечку Гинз, и Павлушу, а уж про Акси-Вакси и говорить нечего; всех замело чудище обло. И вдруг, ведомая неясным чувством, она поняла, что время пришло и нужно тут же покинуть трамвай на ближайшей к Аргамаковым остановке.
Увидев Фимушку в заснеженных валенках, тут же заголосила Евдокия Власьевна, и в голосе ее на сей раз звучало не только горе, но и струйки какой-то петушиной победоносности: жива, жива праведница! И тут же, то есть в следующий момент, в квартиру вкатился розовощекий ребенок в шапке с длинными ушами, что по тогдашнему бытованию завязывались вокруг горла. Он весь был в снегу: должно быть, катался с горки – и весь светился от снежного азарта.
«Дитятко мое!» – вскричала Фимушка поистине с малотеатровской драмой.
А Акси-Ваксик бросился к ней, поскользнулся на собственном снегу и плюхнулся в собственную натекшую лужицу.
С тех пор повелось, что Фимушка Пузырева всякий раз по дороге в церковь или из церкви заходила проведать ребенка и приносила ему некоторые гостинцы: карамельные конфетки, прянички глазурные-фабричные, а то что-нибудь из домашней выпечки. Сидела обычно в углу за печкой, старалась быть в этой шумной семье почти невидимой. Могла ждать часами, когда мальчика приведут из детсада. Вначале тот подсаживался к своей прежней воспитательнице и иногда незаметно для других клал ей на колени свою головенку. Потом стал слегка чураться деревенской женщины: уж больно она отличалась от комсомольских работников тети Коти и дяди Фели. Даже в жуткие военные годы она приносила Акси-Вакси довольно плачевные гостинцы: несколько кусочков колотого сахара в тряпочке или зеленое яблочко.
Все это происходило на протяжении лет от раннего детства до отрочества, однако пока что нам нужно рассказать о некоторых драматических событиях того года, когда дяде Андрею удалось вытащить ребенка из спецдетдома в городе Короста, в котором, по слухам, вскоре стали менять детям имена и подтасовывать документы.
Однажды зрелой весной 1938 года тетя Ксения прибежала откуда-то в растрепанных чувствах, схватила за руку племянника и повлекла его на трамвайную остановку. Быстрей, быстрей, только бы не опоздать! Даже в вагоне она нервничала, как будто пыталась подогнать электрический двигатель. Оказалось, что внезапно НКВД разрешило ей и племяннику свидание с подследственным – ее братом и отцом ребенка. Из всей семьи только она и матерь баба Дуня позволяли себе ходатайствовать о такой милости. Тетя Котя и дядя Феля не могли уронить свой непогрешимый коммунистический уровень.
Проехали несколько остановок до площади Свободы. Там стояло в лесах огромное строящееся здание оперного театра. «Твой папка начал его возводить», – с торопливой горделивостью высказалась тетка. Мальчик никак не мог отвернуть головы от этого строительства. Стараясь не отстать от шагов тетки, он пытался себе представить, что означает «возводить» и чем оно отличается от других слов.
Площадь они пересекли пешком. Потом прошли под уклон до парка Глубокое озеро. На одном из берегов этого «озера» с аттракционами и каруселью тянулось длинное трехэтажное здание с несколькими подъездами для входа и несколькими темными арками для въезда. Только спустя много лет Акси-Вакси узнал, что это как раз и есть зловещее управление диктатуры, поглотившее его родителей. Дошли также и слухи, что, кроме трех наружных этажей, там есть и несколько этажей подземных, где держат людей и производят дознание. Будучи ребенком, он только лишь держался за крепкую руку тетки и слегка дрожал, боясь, что его оставят в этом детском доме, на этот раз на веки вечные.
Тетка успокаивала его. Не бойся и не дрожи. Мы сюда ненадолго, только лишь с папой повидаться. Ну да, тут будет новая ваша квартира. Потом и мамочка твоя приедет, Женя Гинз. Ну, конечно, и Фимочка сюда переедет, и баба Дуня, и Майка, и Олег, и дядя Андрюша из Сталинабада.
Они прошли в одно из парадных, и тетка предъявила дежурному какую-то простонародную бумажку. Тот снял тяжеленную телефонную штуку и взялся что-то в нее нашептывать. Можно было расслышать только: «Так точно, товарищ Веверс… Слушаюсь, товарищ Веверс…» Им показали на два стула под портретом Кощея Бессмертного. Прошло не менее получаса, прежде чем вышел белобрысый сытник в военной гимнастерке. Он склонился над ребенком и долго смотрел тому в глаза. Храбрая тетка наконец прикрыла мальчика локтем: «Чего это вы так, товарищ майор?»
Сытник резко выпрямился: «Идите в парк и ждите там возле карусели. За вами придут!» Засунул ладони в ремень, огладил гимнастерку вокруг пуза и зада. Пошел скрипеть ремнями, хромовыми сапогами, разболтавшимся паркетом. Исчез.
Акси-Вакси впервые в жизни катался на карусели. Она произвела на него удивительное впечатление. Признаться, он даже забыл, каким образом он попал в этот парк и что за здание стоит на его берегах. Движение по кругу со звоном колокольчиков и музыкой аккордеона казалось ему теперь более естественным, чем движение по прямой. Служащий, одетый в форму Первой Конной, старался потрафить маленькому путешественнику. Если появлялись люди с билетами, он старался и безбилетника подсадить то на пони, то на тигра, то на павлина. Мальчик смеялся и хлопал в ладоши. Инвалид, потерявший на Висле несколько пальцев, прекрасно понимал, чего этот мальчик с тетей здесь ждут.