Рейневан даже не заметил, как задремал. Разбудил его тычок в бок. Кругом стояла темень.

– Бежим отсюда, – буркнул Самсон Медок.

– Мы вздремнули?

– К тому же неплохо.

– Тингу конец?

– Во всяком случае, временно. Говори шепотом, за овином – пост.

– Где Шарлей?

– Уже шмыгнул за лошадьми. Теперь иду я. А потом ты. Сосчитай до ста и выходи. Через двор. Возьми охапку соломы, иди медленно, наклони голову, вроде как ты слуга, к лошадям идешь. А за углом крайней хаты – направо и в лес. Понял?

– Конечно.

На площадке крутились несколько солдат, горели костерки и мазницы, но мрак навеса давал настолько хорошее укрытие, что Рейневан не побоялся влезть на скамейку, приподнялся на цыпочки и сквозь пленку в окне заглянул в комнату. Пленки были сильно грязные, а комната освещена скупо. Однако ему удалось рассмотреть, что разговаривали трое. Одним был Конрад, епископ Вроцлава. Юношески звучный и выразительный голос не позволял в этом сомневаться.

– Повторяю, я, господа, искренне благодарен за информацию. Нам самим нелегко было бы ее раздобыть. Купцов губит жадность, а с конспирацией в торговле трудновато, секрета не удержишь, слишком много звеньев и посредников. Рано или поздно поступит донос на того, кто с гуситами знается и ведет с ними торговлю. Но вот с господами дворянами и мещанами дело гораздо сложнее. Они умеют держать язык за зубами, вынуждены опасаться Инквизиции, знают, что случается с еретиками и гуситскими приспешниками. И повторяю еще раз: без помощи из Праги мы никогда не напали бы на след этакого Альберта Барта или Петра де Беляу.

Сидевший спиной к окну мужчина проговорил с акцентом, которого Рейневан не спутал бы ни с каким другим. Это был чех.

– Петр из Белявы, – ответил он епископу, – умел хранить секреты. Даже у нас, в Праге, мало кто о нем слышал. Но знаете, как это бывает: находясь среди врагов, человек остерегается, а оказавшись среди друзей, распускает язык. Ну, коли уж мы об этом заговорили, то, надеюсь, здесь, среди друзей, у вас, епископ, не вырвалось какое-нибудь неосторожное словечко касательно моей особы?

– Вы меня обижаете, – гордо сказал Конрад. – Я не ребенок. Кроме того, наш тинг не случайно проходит здесь, в Дембовце, в глуши. Место тайное и надежное. Да и люди съехались верные. Друзья и союзники. Впрочем, ни один из них, позвольте заметить, вас даже не видел.

– Хвалю за предусмотрительность. Потому что, можете мне поверить, гуситские уши есть в свидницком замке, у пана фон Колдица, есть у пана Путы в Клодске. Относительно присутствующих здесь моравских панов я тоже искренне советовал бы быть поосторожнее. У пана Яна из Краваржа среди гуситов много родственников и свойственников.

Заговорил третий из беседующих. Он сидел ближе других к светильнику. Рейневан видел длинные черные волосы и птичью физиономию, как-то ассоциирующуюся с большим стенолазом.

– Мы осторожны, – сказал Стенолаз. – И бдительны. А предательство в состоянии покарать, можете мне верить.

– Верю, верю, – фыркнул чех. – Как же не верить-то? После всего, случившегося с Петром из Белявы, паном Бартом? Купцами Пфефферкорном, Ноймарктом и Тростом? Демон, ангел мести, неистовствует в Силезии, бьет с ясного неба. В самый полдень. Воистину daemonium meridianum. Страх обуял людей…

– И очень даже хорошо, – спокойно отметил епископ, – что обуял. И должен был обуять.

– А результат, – покачал головой чех, – виден невооруженным глазом. Пусто стало на карконошских перевалах, поразительно мало купцов направляется в Чехию. Наши шпионы уже не ходят с миссиями в Силезию так охотно, как некогда. Крикливые до недавних пор эмиссары из Градца и Табора тоже что-то поутихли. Люди болтают, проблема обрастает слухами, сплетнями, растет словно снежный ком. Кажется, Петра де Беляу жестоко искололи. Пфефферкорна не уберегло, говорят, священное место, смерть настигла его в церкви. Гануш Трост бежал ночью, но оказалось, что ангел мести видит и убивает не только в полдень, но и в ночной тьме. Ну а то, что именно я, ваше преосвященство, сообщил их имена, пускай уж остается на моей совести.

– Хотите, я вас исповедую. Да хоть бы и сейчас. Без оплаты.

– Искренне благодарю. – Чех не мог не почувствовать насмешки, но не обратил на нее внимания. – Искренне благодарю, но я, как вы знаете, каликстинец и утраквист и не признаю устной исповеди.

– Ваше дело и ваша боль, – холодно прокомментировал епископ Конрад. – Я предложил вам не церемониал, а душевный покой, а ведь он не зависит от доктрины. Впрочем, ваше право отказаться. Только уж с совестью теперь управляйтесь сами. Я же лишь скажу вам, что названные покойники – Барт, Трост, Пфефферкорн, Беляу… провинились. Согрешили. А Павел пишет римлянам: «Возмездие за грех есть смерть»[356].

– Там же, – проговорил Стенолаз, – написано о грешниках: «Пусть стол их станет силком, ловушкой, камнем преткновения и расплаты».

– Аминь, – докончил чех. – Эх, жаль, искренне жаль, что этот ангел или демон только над Силезией бдит. Нет недостатка в грешниках и у нас в Чехии… Некоторые из нас там, в Златой Праге, утром и вечером возносят мольбы, чтобы определенных грешников хватил удар, чтобы молния их спалила… Или какой-нибудь демон доконал. Хотите, дам вам список. Именной.

– Какой список? – спокойно спросил Стенолаз. – О чем вы? Что-то предлагаете? Люди, о которых мы говорим, виновны и заслужили кару. Но их покарал Господь и собственная греховная жизнь. Пфефферкорна убил арендатор из ревности к жене, а потом сам повесился, раскаявшись. Петра из Белявы убил в приступе неистовства собственный брат, полоумный чародей и прелюбодей. Альбрехта Барта прикончили евреи из зависти, потому что он был богаче их. Некоторых поймали, сейчас они признаются на пытках. Купца Троста убили разбойники, он обожал валандаться по ночам и дождался. Купец Ноймаркт…

– Достаточно, достаточно, – махнул рукой епископ. – Воздержимся, не надо утомлять нашего гостя. Есть тема поважнее, и давайте к ней вернемся. К тому, значит, кто из пражских панов готов к сотрудничеству и переговорам.

– Простите за откровенность, – после некоторого молчания сказал чех, – но было бы полезней, если б Силезию представлял кто-либо из князей. Я, конечно, знаю пропорции, но у нас в Праге было достаточно сложностей и хлопот из-за радикалов и фанатиков. У нас очень плохо относятся к духовным лицам…

– Вы, уважаемый, не знаете пропорций, путая католических священников с еретиками.

– Многие считают, – бесстрастно продолжал чех, – что фанатизм есть фанатизм и римский ничуть не лучше таборитского. Поэтому…

– Я, – резко оборвал его епископ Конрад, – в Силезии – наместник короля Зигмунта. Я – Пяст королевской крови. Все силезские князья мои родственники, все силезские дворяне признали мое верховенство, избрав меня ландсгауптманом. Этот тяжкий груз я несу со дня святого Марка 1422 года. Достаточно долго, чтобы знать. Даже там, у вас, в Чехии.

– Знаем, знаем. Тем не менее…

– Никаких «тем не менее», – снова обрезал епископ. – Силезией правлю я. Хотите вести переговоры – ведите со мной. Пан или пропал.

Чех долго молчал. Наконец сказал:

– Любите, ох любите вы это, преподобные. Обожаете управлять, вмешиваться в политику, совать всюду нос и лезть пальцами. Поверьте, для вас будет страшным ударом, если кто-нибудь наконец лишит вас власти, отнимет, вырвет из загребущих лап. Как вы это переживете, а? Представляете себе? Никакой политики. Целый день, от заутрени до комплеты, ничего, только молитва, покаяние, проповеди, дела милосердия. Как вам это нравится? Ваше епископское преосвященство?

– Это вам видится что-то подобное, – высокомерно заявил Пяст. – Только руки у вас коротки. Сказал когда-то какой-то мудрый кардинал: собака лает, караван идет. Нашим миром владеет и будет владеть Рим. Я бы сказал, того хочет Бог. Но не стану поминать имени Бога всуе. Поэтому скажу так: справедливо, чтобы власть была в руках самых достойных людей. А кто более достоин, если не мы? А? Может, вы, рыцари?