Два дня брели по разграбленному тракту. Виллы богачей, хижины бедняков – разбито было всё, жители скитались хуже диких зверей, и только оборотни–людоеды чувствовали себя в этих краях вольготно. Пару раз у самого окоёма видели спешащих всадников, но те пропадали быстрее, чем их удавалось хотя бы рассмотреть хорошенько. А может, и не всадники это были, а дикие кентавры – поди разберись. Местность, ещё недавно обжитая и цветущая, обезлюдела и дичала на глазах.

Ни на равнине, ни в предгорьях на войско никто не напал, если не считать обезумевшего циклопа, который вздумал швыряться в повозки огромными камнями. Циклопу быстро вышибли стрелой единственный глаз, а потом, подкравшись сзади, бронзовым срезнем подсекли сухожилие на левой ноге. Циклопы – твари живучие, поэтому добивать его не стали, ушли, провожаемые воплями искалеченного чудовища.

Земля всё сильнее бугрилась холмами, заснеженные вершины Наманского хребта придвинулись вплотную. Впереди был горный проход, опалённый недавними битвами.

* * *

Единственная башня у подножия сторожевого утёса была приведена в порядок, и ворота починены и заперты, словно в былые времена. А дома, где прежде жила привратная стража, так и остались полуразрушенными – зевены предпочитали привычно жить в юртах. На воротах, хорошо видимый и с севера, и с юга, установлен бунчук, сообщающий всем, кто понимает, что в гарнизоне имеется боевой маг, так что желающим пройти перевал лучше добром заплатить пошлину, а не рваться силой. Наверное, это оставалось единственным местом в бывшей империи, где проходящих не обчищали догола, а взимали установленную плату.

Уйлюк вышел навстречу подошедшему войску. В правой руке палка, без которой ноги ещё плохо держали его, лицо в шрамах, пустой левый рукав засунут за кушак. Но на груди – кабашская звезда, а уцелевший глаз смотрит твёрдо и зорко.

– Я рад видеть вас всех живыми и в добром здравии.

– И мы рады видеть тебя, – ответил Ризорх.

– Два дня назад ко мне прискакали гонцы великого хана. Светозарный повелевает закрыть проход и не пропускать вас через перевал до подхода войска.

– Да, это так. Ном взят, император убит, и великий хан решил, что ему больше не нужны союзники.

– Ты стал мне вместо отца. Я пропущу вас через перевал, а потом мы закроем ворота и будем биться с Катумом. И пока у нас жив хоть один воин, Катум здесь не пройдёт.

Ризорх подошёл, обнял однорукого шамана.

– Я счастлив слышать твои слова. Но зевенам нет нужды погибать здесь. Мы закроем ворота так, что Катуму придётся искать какой–нибудь другой путь через горы.

На площадке, где когда–то располагался лагерь осаждающих, полукругом выстроились оба войска. Девять лучших воинов вынесли вперёд бунчуки: восемь лесных и один – зевенского мага. Впервые лесные колдуны пустили в свой круг чужого человека.

Последней из крытой повозки появилась Нашта в женском колдовском наряде. Батистовая рубашка с малиновой вышивкой у ворота опускалась почти до колен, портки из тончайшего виссона и мягкие чуньки из льняных очёсков. Наряд, когда–то порванный и заляпанный кровью, сейчас сиял белизной, как ненадёванный, – постарались Гула с Литешкой, уважили подругу. В руках Нашты – бунчук, знак боевого мага с женским рукоделием на верхушке.

Нашта подошла к оторопелому Хисаму, протянула бунчук.

– На. Тебе держать.

Маг сам выбирает, кто понесёт его символ в сражении или во время великого волхования. Тут ему никто не указ. И отказаться от такой чести никак нельзя, хотя по бунчуку бьют так же остервенело, как и по самому колдуну. Хисам судорожно ухватился за гладкое древко, выступил вперёд.

– В середину иди. Сегодня ты главный.

Нашта шагнула один раз и легко взлетела на скалы, выбирая место, откуда удобнее приступиться к уцелевшему Стражу ворот. Застыла там – белая птица с красной полосой вкруг горла.

Лесные колдуны творят свои чары молча, и на этот раз даже зевенский маг удержался от привычного визга. Тишина царила глубочайшая, но даже глухой услышал бы сквозь внешнюю тишину тяжкое гудение просыпающихся сил. Потом всё заглушил треск и грохот обвала. Страж ворот, утёс, стократ превышающий человеческий рост, качнулся и рухнул, окончательно завалив горный проход из Южного Намана в Северный.

Можно было орать, прыгать, бесноваться – никакие человеческие поступки не были бы заметны в эту минуту, но сотни людей недвижно стояли в молчании. Свои уже видели результаты общего колдовства лесных магов, а зевенам такое довелось впервые. Немало историй будет рассказано зимними вечерами в юртах кочевников, немало возникнет легенд, повествующих о страшной силе леса. Счастье тому, с кем лесные колдуны в дружбе, горе – с кем они враждуют.

Нашта плавно спустилась с горы, подошла к Хисаму.

– Великая, – проговорил тот дрожащими губами. – Прости мои дерзкие слова. Я же не знал, кто ты. Я клянусь служить тебе и никогда больше не осмелюсь…

– Ну и дурак будешь, если не осмелишься. – Нашта покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за бунчук.

Подбежали знахарки: старуха Азёра и тётка Айса, подхватили Нашту под руки, повели к раскинутой лекарской палатке.

– Что встал? – крикнула Айса Хисаму. – Видишь же, худо твоей зазнобе. Эх, мужики, такую девку жалеть надо, в пясточке ненькать, а вы ею горы ломаете. Ничего–то вы не понимаете, учить вас ещё и учить.

* * *

Ризорх и Уйлюк медленно шли вдоль чудовищного завала, образовавшегося на месте бывшей дороги. Где прежде могли ехать три повозки в ряд, теперь сумел бы пробраться разве что опытный скалолаз. А чтобы расчистить дорогу, нужен был труд сотен рабов и годы времени.

– Войска Катума не скоро появятся по эту сторону гор, – произнёс Ризорх, оглядывая нагромождение обломков. – Если он захочет вернуться в родные степи, ему придётся ползти воровскими тропами.

Уйлюк молча слушал, как и положено почтительному сыну.

– Горные Стражи держались благодаря золотым скрепам. Когда утёсы повалились, скрепы лопнули, и вся их колдовская сила исчезла. Годятся они только в переплавку, но это чистое золото, какого не умеют готовить нигде, кроме Намана. Их не так трудно достать оттуда: когда упал первый Страж, мы спустили с обрыва на прочных верёвках людей с молотами, и они за день вынули из скалы первые шесть скрепов. Теперь стало возможно достать и остальные. Мы решили, что золото второго Стража должно принадлежать вам. Зевены сражались с нами бок о бок, они были храбрей других, а добыча их не так велика. А потом вам надо уходить отсюда. Не думаю, что в ближайшие годы через перевал будет ходить много людей, готовых платить мыту. В степи сейчас стало просторно, вам будет где жить. Мы уйдём завтра с утра. Дорога предстоит дальняя, нужно успеть до осенних дождей.

– Мы нагоним вас прежде, чем вы дойдёте до Лита. До самого Атцеля наши пути будут идти вместе. Потом мы повернём на свои старые кочёвки. Это не так далеко от ваших мест, но до тех пор, пока моё слово что–то значит для людей, зевены будут появляться у засек только как друзья.

Колдуны подошли к лекарской палатке. После боёв в Номе в отряде было много раненых. Их везли на тряских телегах, и ночью они лежали там же. В самой палатке жили знахарки, там готовились целебные снадобья, а больные появлялись под её пологом лишь в особых случаях. Но сейчас перед палаткой стоял Хисам. В левой руке бунчук, правая на рукояти сабли. Нашта впала в забытьё, не успев забрать бунчук у сотника, и Хисам продолжал стоять, словно на страже у ханского шатра. Только воины Катума должны были стоять, не сморгнув, как неживые, а взгляд Хисама никто не мог бы назвать мёртвым.

– Как она? – спросил Ризорх.

Ханский телохранитель не ответил бы даже на вопрос первого советника, что имеет право входить в белый шатёр в любое время дня и ночи. Хисам тоже не повернул головы, но тихо сказал:

– Она спит. Знахарки усыпили её. Тётушка Азёра сказала, что утром она проснётся здоровой.

– Хорошо. Иди и ты отдыхай. Бунчук отдай лекаркам, они положат его около постели.