– На счастье, – сказал я.

Обычно маги счастья не желают, поскольку разучились говорить искренне, но тут пожелание сказалось само, и, значит, так и сбудется. А покуда будущий счастливец дождался, когда с корабля привезут запасную одежду, и все зашагали по берегу прямиком к могиле Скорна.

– Там знак на берегу, – объяснял разбитной промышленник, – но поставлен странно, не для мореходов. С моря его плохо видать, да и невелик он. Вроде как меч в камень вделан, а для чего – не пойму. Но вделан на совесть – не вытащить. Должно, свинцом залито, а то я бы вытащил. Я бы и со свинцом вытащил, камень расколупать – дело недолгое, но зачем ломать? Люди старались, работали – стало быть, нужный знак. Понять бы, к чему он там…

Под эти разговоры дошли к могиле. Проводник подёргал рукоять, показывая, как крепко вделана сталь в камень. Остальные пятеро промышленников уважительно качали головами, но силу пытать не торопились.

– Свинцом залито, – уверенно повторил проводник.

– Что–то не вижу я тут свинца, – возразил Артемий, ухватил рукоять и одним движением выдернул меч из каменного плена.

– Ну ты силён! – восхитился проводник.

– И где тут свинец? – спросил Артемий. Затем он прислушался к чему–то и добавил: – Шапки–то скиньте. При могиле стоим.

– Откуда знаешь? – спросил кто–то.

– Меч нашептал. Воин тут похоронен, Скорном звали. Видать, из западных, у них есть такие имена. И меч так же зовут.

– А меч–то хорош, – произнёс промышленник постарше.

– Хорош, да к делу не гож. Куда он мне?

– С таким мечом тебя Чубарь в ватагу на раз возьмёт.

– Он–то возьмёт, а я пойду ли? Ушкуй – дело пагубное: бедных грабить да невинных убивать. Это не по мне. А так просто оружье дома держать – лишний соблазн.

– А ежели враги? – напомнил я.

– Такое в тёплых краях бывает, где жизнь полегче да побогаче. А тутошних рыбаков даже Чубарь не грабит. Вот я весной за гагачьим пухом хожу, летом и осенью зверя бью, моржовый клык добываю. Товар всё дорогой. А много ли с него прибытков? На юге он в цене поднимается, там и грабить начнут, там и меч понадобится. А тут гарпун нужнее. Так что, – Артемий поклонился могиле, – спасибо, брат Скорн, за подарок, но мне он не нужен. Всем хорош, да не ко двору пришёлся.

Артемий двумя руками, словно гарпуном замахивался, вздел меч и, не примериваясь, вбил его на прежнее место, только сталь скрежетнула.

– Зря, – сказал проводник. – Штука дорогая. Не нужен меч – продал бы или мне отдал. Уж я бы ему дело сыскал.

– Ты, Потапка, никак умом тронулся, – заметил пожилой промышленник. – На могиле взятое – продавать! Себе взять – можно, а за деньги продавать – грех. А уж тебе его дарить – и вовсе курам на смех. Не по руке он тебе. Хошь, вон – бери!

Потапка подёргал рукоять, сморщившись от натуги, потянул. Меч не шелохнулся. Старое заклятье, сомкнувшись, держало клинок, не желая отдавать оружие недостойным рукам.

– Как влитой! – сообщил Потапка, утирая пот. – Ты, Артёма, лось – такую дуру сначала вытащить, а потом обратно загнать!

– На коче, – веско произнёс Артемий, – распечатаем баклагу с фряжским, помянем человека. Пусть спит бестревожно.

– Это дело! – обрадовался Потап, сразу успокаиваясь.

– А ты как? – повернулся Артемий ко мне. – С нами пойдёшь или тут останешься, шербеты студить?

Раз совравши, потом правды не скажешь, приходится лгать дальше.

– Я бы с вами пошёл, – постно произнёс я. – Только я человек подневольный. Хватится меня хозяин, так с его словом не поспоришь. Поднимет в небо да и унесёт под свои светлые очи.

– Тяжёлая жизнь у вас на югах. У нас намного легче. А что, очи у твоего господина и впрямь светлые?

– Кто его знает? – пожав плечами, ответил я. – Ему в глаза смотреть боязно. Но величать нужно светлыми.

Разговор был закончен и начинал тяготить всех, поэтому я скорчил испуганную гримасу, прошептал: «Хозяин зовёт!» – и стал невидимым. Улетать на глазах у всех, нелепо размахивая руками и что–нибудь выкрикивая, не хотелось.

Промышленники смущённо потоптались, разглядывая из–под ладоней небосвод, но, ничего не высмотрев, направились к себе на корабль. Я глядел вслед и думал, что им и впрямь живётся легко. Сама жизнь на краю земли так непроста, что прочие трудности обходят её стороной. Счастлив человек, которому не нужен меч и у которого хватило разума отказаться от оружия, когда оно само легло ему в руку.

Оказавшись в одиночестве, я поднялся в воздух и полетел к дому. Не хотелось лишний раз возмущать Ось, но что делать, пешком я туда не доберусь даже в Артемьевой шубе, тем более что нет у меня при себе ни прыг–скока, ни волшебной баклажки. Летел я низенько и аккуратно. Анрат бы со смеху померла, глядя на мой полёт.

О том, что мне осталось сделать, я старался не думать.

* * *

После битвы на Медовом Носу молот Тора был поднят уцелевшими победителями. Они и определяли его судьбу. Все разумно решили, что никто не должен владеть столь опасным предметом. Молот поместили в специальное хранилище, и каждый из великих магов наложил на него заклятие, не позволяющее другим коснуться смертельного сокровища.

Вокруг великого артефакта было накручено столько посторонней волшбы, что найти его не составляло ни малейшего труда. Точно так же охранные заклинания великих магов – не преграда для того, кто действует, слившись с Осью.

Ось была неспокойна. Полотнища Покрова бились в вышине, искажая привычные токи магических сил; сполохи и зарницы озаряли ночное небо, жители Африки могли любоваться северным сиянием. Не так трудно было сломать мироздание, раздёргивая его на артефакты, куда сложнее собрать и отладить его заново.

Я смотрел на молот Тора и пытался на расстоянии определить, что он может. Больше всего меня тревожило, сможет ли его владелец летать не хуже великой ведьмы Анрат?

Знаменитый молот скорее походил на клевец, нежели на рабочий инструмент. Рукоять его отливала серебром, било чудилось отлитым из золота. Сочинители романов сообщают, что молот Тора хранится одновременно на Солнце и Луне. Как оно было в действительности, никто не узнает, Ашх никому не рассказал, где он умудрился добыть эту вещь. Молот Тора – средоточие и высшее проявление человеческой магии. Почему–то все считали, что он годится только на то, чтобы разрушать и в конечном счёте погубить мир. Пока люди думают так, у мира не будет никаких шансов уцелеть.

Любоваться молотом можно было долго и при этом не высмотреть ничего. Пришло время действовать.

Сложная вязь, облака и туман чужих заклинаний окутывали артефакт. Великие маги постарались на славу, защищая молот от любых попыток похитить его. Вот здесь потрудилась Анрат, это – кто–то незнакомый, эти захваты смастерил Кайхо, бывший моим соперником, когда меня избирали королём Истельна. Стыдно вспомнить, какие мелочи волновали меня в ту пору. Корона Истельна – вот уж о чём я не буду жалеть! А это кто постарался? Приятель Галиан! Уж, конечно, без тебя не обошлось, ты же у нас самый великий маг! Вот твои заклинания я и развею, чтобы беспрепятственно взять молот. Пусть это будет моим щелчком по твоему самолюбию. Когда молот исчезнет, сюда немедленно слетятся все великие, и каждый будет знать, кто допустил оплошку.

Рукоять удобно легла в ладонь. Молот оказался не слишком тяжёл, но самая его вескость, казалось, упрашивала: размахнись – и бей! Нет уж, милый, тобой и так лупили без толку, так что теперь и самые прозорливые не скажут, будем ли мы живы завтра. Тебе пока найдётся другое применение.

Взяв молот, я немедленно ушёл к себе. Совершенно не интересно лицезреть обманутых магов и наблюдать ту кутерьму, что начнётся здесь через пару секунд. Куда важнее в тишине и спокойствии осознать, чем молот может помочь мне в настоящую минуту.

Молот мог многое. Любой великий артефакт многое может. Но летать он не умел… не полагается молоткам летать по поднебесью. Оставалось надеяться на свои силы или просить помощи. А поскольку летаю я немногим лучше воробья, то на свои силы рассчитывать не приходится. Один, даже развеликий, маг всего сделать не может.