Уходит вслед за остальными, но уже навстречу валит толпа. Нестройный говор. Сперанский и Тюха осторожно подходят к трупу, становятся с обеих сторон на корточки и жадно рассматривают. Есть что-то звериное в их позах и вытянутых шеях.

Сперанский (таинственно, со зловещей убедительностью) . Мертвый! Глаз нету!

Тюха (сквозь все морщинки его лица, превращая его в хаос, проступает неудержимый последний смех) . Молчи! Молчи! (Зажимает рот рукою.)

Сперанский. А лицо спокойное, посмотрите, Антон Егорович. Оттого, что узнал правду!

Тюха (фыркает) . Какая же у него… смешная… рожа! (Смеется.) Рожа!

Смеется. Смех прорывается сквозь пальцы, растет, становится неудержимым и переходит в визг. Вваливается толпа, закрывая собою труп, Сперанского и Тюху. На монастыре поднимается звон колоколов, как на Пасхе, и одновременно все поет тысячью голосов.

Толпа. « Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Христос…»

Липа (бросаясь в толпу, поет) . Христос воскресе…

Толпа валит, заполняя все. Раскрытые рты, округлившиеся, расширенные глаза. Пронзительно кричат кликуши, порченые, бесноватые. Мгновенный крик: «задавили!». Замирающий откуда-то смех Тюхи. Победное пение растет, ширится, переходит в дикий рев, покрывая собою все остальное. Колокола.

Толпа (ревет) . «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Христос воскресе…»

Занавес