Додумать я не успел, мужчины подхватили женщину, один взял за руки, другой за ноги, подбежал третий и ухватил камень. Раскачав, они швырнули ее с такой силой, что она описала крутую дугу, прежде чем ее понесло вертикально вниз.
– Язычники! – выругался Сигизмунд, как истинный сын церкви. Он начал неуклюже слезать с коня. – Мы не можем допустить…
Камень, а затем и женщина перелетели через наши головы и с силой ударились о воду. Я крикнул:
– Куда, дурак? Утонешь!
– Я не позволю…
Я выругался куда злее, соскочил с коня, сделал два быстрых шага и нырнул вниз головой, ибо уже видел, что вода чистая, а дна так и вовсе не видно. Холодная вода обожгла, как огнем. Я поспешно заработал руками и ногами, поймал взглядом жертву.
Женщина опускалась быстро, ее несло вниз вдоль каменной стены, изо рта сразу потянулась струйка серебристых пузырьков. Тяжелый камень наконец ударился о дно, замедленно взметнулся серый песок. Из темной пещеры высунулась огромная рыба, похожая на мутировавшего сома. Я поспешно ринулся к камню, девушка увидела меня, глаза безумные от ужаса, открыла рот, оттуда вырвались серебристые пузыри величиной с кулак.
Я показал ей знаками, чтоб закрыла рот, дура, блондинка чертова, а сам, как блондин, попытался ударить мечом по веревке. Вода затормозила, лезвие лишь коснулось натянутой как струна веревки. Рыба высунулась до половины, пасть приоткрылась, я с холодком внутри увидел три ряда острейших, как иглы, зубов.
Еще дважды попробовал перерубить веревку, пока не догадался просунуть меч под веревку и пилить снизу к себе. Веревка лопнула нехотя, тоже как в замедленной съемке. Я ухватил женщину, с силой оттолкнулся от дна, и мы понеслись вверх. От удушья уже темнело в глазах. Дура-рыба выплыла из норы, я видел ее серое блестящее тело совсем близко, выставил меч, а когда приблизилась, уперся острием.
Чешуя рыбу защитила, но потом острие погрузилось по самую рукоять. Свет вверху разросся, мне показалось, что мы догоняем серебристые шарики воздуха, и когда грудь моя взорвалась в неистовом желании хватануть воздуха, мы вылетели на поверхность, я успел сделать глубокий выдох и даже полувдох, снова погрузился под воду, с усилием выдернул меч, но на этот раз высунулся уже умело, задышал, в два гребка подтащил женщину к берегу.
Сигизмунд орал и швырял в воду камнями.
– Рыба!.. Морской дракон!
– Не попади в глаз, – прохрипел я.
Женщина лежала на спине, я перевернул ее лицом вниз, подложив колено под живот, несколько раз нажал, из нее хлынула вода вперемешку с мелкими рачками и водорослями. Тут же я переложил ее на песок снова лицом вверх, начал делать искусственное дыхание рот в рот.
Сигизмунд перестал бросаться камнями, ибо морской дракон всплыл кверху брюхом, вокруг него расплылась, как нефтяная пленка, темная маслянистая жидкость. Женщина вздохнула и открыла глаза. Я замер, никогда еще не видел таких чистых лучистых глаз. Даже не обратил внимания, что она обнаженная, а то и вовсе голая, ибо женщину не одежда красит, а ее отсутствие…
– Теперь я понимаю, – сказал я, жадно хватая воздух широко раскрытым, как у той рыбы, ртом, – в чем замысел дьявола…
– В чем?
– А вот в этих бабах, – сообщил я.
– Соблазны?
Я перевел дух, объяснил:
– Еще какие! В моем мире… гм, в моем королевстве женщины весьма свободные особи. Чуть что не так – в рыло, а то и ногой в зубы. Нет, не мы им – они нам! Да сразу в рыло, ногой! Задней. У нас нет таких, чтобы вот так спасти, а она за тобой, как щенок, – преданно и счастливо… А что еще мужчине надо? Только, чтобы женщина восхищалась, смотрела снизу вверх.
Он смотрел на меня в задумчивости и печали. Потом перевел взгляд на спасенную. Она медленно приходила в себя, лицо все еще оставалось бледным, но молодость быстро берет верх, повернулась, окинула взглядом Сигизмунда, снова посмотрела на меня. Я увидел, что вот-вот это будет что-то вроде имплантинга или как его там, когда цыпленок или щенок считает мамой то, что увидит, когда впервые откроет глаза. Когда девушка обнаженная – это эротика, когда голая – уже порнография, но в этой есть то и другое, плюс нечто еще такое, что я тоже готов был разделить мир всего лишь на две категории: вот таких хорошеньких девушек и остальных уродов.
Я поднялся, холодный ветер в мокрой одежде пронизывал насквозь. Дрожь пробрала тело, я задрал голову, смотрел на высокий обрыв. Так уже собралась чертова тьма народу, все жестикулировали, верещали тонкими обезьяньими голосами и подобно бандарлогам суетливо указывали в нашу сторону.
– Надо подниматься наверх, – сказал я. – Но, сэр Сигизмунд, берите женщину на свое седло. Если сейчас же не въедем в город, меня разобьет насморк.
Он сказал с беспокойством:
– Почему я? Спасли вы…
– Я просто вместо тебя нырнул. В твоих бы доспехах… Словом, твоя идея, сам и расхлебывай!
Я свистнул, послышался грохот копыт, конь возник передо мной с горящими глазами и взлохмаченной гривой. Зубы, понятно, оскалены, у него шкура, как я уже понял, плотная, непроницаемая для воздуха, как у собаки, потому приходится раскрывать пасть, чтобы охладиться.
– Умница ты мой, – сказал я нежно и поцеловал в его нежные и мягкие, как протекторы КамАЗа, ноздри. – Я тебя люблю, золотце мое эпоксидное…
Конь жадно подышал мне в ухо, прежний хозяин не баловал его лаской, а ласку все животные любят, вон как спасенная жмется к Сигизмунду…
Я взлетел в седло, по очень крутому подъему поднялся наверх, не думал, что такое вообще возможно, но конь то ли выдвигал из копыт стальные клинья, то ли еще как, но мы поднялись наверх с такой же скоростью, как будто неслись по ровной степи.
Народу собралось не меньше трех десятков, но только человек пять из них крепкие мужики и при оружии, остальные же те, кого называют отцами города.
Они уставились на меня со страхом и возмущением, а я выпрямился в седле и сказал громко:
– Паладин Ричард Длинные Руки!.. Что был за обряд?
Они смотрели на меня так, как будто я показал им звезду шерифа и назвался агентом НКВД. Заговорил крупный дородный мужчина с сильным властным лицом, одетый тепло, несмотря на теплую погоду:
– Ежегодное приношение водяному богу!.. Чтобы река не пересыхала… Но как ты, дерзкий, осмелился…
Я вскинул руку, останавливая, сказал еще жестче:
– Ваш водяной бог убит. Спуститесь, он там кверху брюхом плавает. Что значит, сила Господня одержала верх и победила Зло его же оружием. Отныне рекомендую прекратить эти непотребства. По крайней мере до тех пор, пока не заведется в тех норах что-то еще. Или же сбрасывать таким же зрелищным образом рецидивистов, уголовников, клятвопреступников, гомосексуалистов, любителей кошек и других асоциальных… Рыбе все равно… Есть в вашем селе постоялый двор?
Они смотрели на меня обалдело, наконец один, посмышленее, указал в сторону домиков:
– Доблестный паладин, у нас не село, а город, которому три тысячи лет. Он даже был однажды столицей неведомого государства, а сейчас, конечно… но постоялый двор есть, вон тот дом с красной крышей! Видите?
– Отыщу, – заверил я. – Спасибо за сотрудничество!
Я повернул коня и послал рысью к домикам, где краснокрыший выглядел выше всех. Хотелось галопом, но сдерживался, хотя зубы уже начали выбивать дробь. У самых домов Сигизмунд нагнал, спасенная впереди, как Аленушка на Сером Волке, склонив голову на рыцарскую грудь. Рыцарский плащ Сигизмунда, вернее, тот, который он именовал рыцарским, старый, поношенный и без креста, купленный на постоялом дворе, укутывал ее с головы до ног.
Постоялый двор почти пуст, только у колодца женщина с натугой крутит ворот, а у коновязи мужик повязывает к морде коня торбу с зерном. Никто не вышел встречать, Сигизмунд разрывался между долгом соскочить первым, принять моего коня, помочь мне сойти и всячески заботиться, ибо в его ранге он должен выполнять и обязанности оруженосца, и в то же время не знал, что делать со спасенной.
