А в 1793 и 1795 состоялись 2‑й и 3‑й разделы Польши – и в состав России вошло уже почти миллионное еврейство Литвы, Подолии и Волыни. И этот вход его в объём России был – не скоро осознанным – крупнейшим историческим событием, много затем повлиявшим и на судьбу России, и на судьбу восточно-европейского еврейства.
Вот оно было собрано «после многовековых странствий под один кров, в одну великую общину»[127].
В сильно теперь расширенном крае еврейского проживания поднялись всё те же вопросы. Евреи получили права купечества и мещанства, каких не имели в Польше, получили права равного участия в сословно-городском самоуправлении, – но должны были разделить и ограничения тех сословий: не переселяться в города внутренних губерний России и быть выселенными из деревень?
При огромном теперь объёме еврейского населения – российской администрации уже не представлялось выходом прикрыть оставление евреев в деревнях – правом «временного посещения» их. «Жгучий вопрос… Экономическая обстановка не мирилась с пребыванием чрезмерного числа торгово-промышленных людей среди крестьян»[128].
Для облегчения проблемы многие малые местечки были приравнены к городам – и так открывалась легальная возможность евреям оставаться жить там. Но при многочислии еврейского населения в сельской местности и сгущённости в городах это не было решением.
Казалось: евреям естественно теперь переселяться в обширную и малонаселённую Новороссию, которую Екатерина вот открыла им? И новопоселенцам предоставлялись льготы. Однако эти льготы «не были способны вызвать среди евреев колонизационное движение. Освобождение поселенцев от подати не казалось заманчивым» для такого переезда, даже оно[129].
Тогда в 1794 Екатерина решилась побудить евреев к переселению мерами противоположными: приступить к выселению евреев из деревень в города. В то же время она решила обложить всё еврейское население двойной податью по сравнению с той, которую платили христиане. (Такую подать уже давно платили старообрядцы; но в отношении евреев тот закон оказался и не эффективным и не длительным.)
То были – из последних распоряжений Екатерины. С конца 1796 воцарился Павел I. О нём Еврейская Энциклопедия заключает: «Гневное царствование Павла I прошло для евреев благополучно… Все акты Павла I о евреях свидетельствуют, что государь относился к еврейскому населению с терпимостью и расположением»; «когда сталкивались интересы евреев и христиан, Павел I отнюдь не брал христиан под свою защиту против евреев». И если он в 1797 и приказал «принять меры к ограничению власти евреев и духовенства над крестьянами», то это «в сущности не было обращено против евреев, – оно было направлено в защиту крестьянства». Павел же «признал за хасидизмом право на открытое существование»[130]. Павел распространил еврейское право купечества и мещанства также и на Курляндскую губернию (не-польское наследие, и не входившее затем в «черту оседлости»). Одно за другим он последовательно отклонил ходатайства христианских общин Ковны, Каменец-Подольска, Киева, Вильны («евреям дана воля возрастать над христианами») о выселении евреев из их городов[131].
В наследие Павлу досталось упрямое сопротивление польских помещиков всякому изменению их прав, в том числе и над евреями, и права суда над ними, какие они имели в Польше, и ещё злоупотребляли ими без границ. Так, в жалобе бердичевских евреев на князя Радзивила писалось: «Чтобы иметь своё богослужение, долженствуем платить деньги тем, коим князь отдаёт в аренду нашу веру»; а о бывшем фаворите Екатерины Зориче – что он «оставил без платежа один только воздух»[132]. (При Польше иные местечки и города были владельческие – и владелец устанавливал свои дополнительные произвольные поборы с жителей.)
С первых же годов Павла разразились сильные голоды в Белоруссии, особенно в Минской губернии. Гавриил Романович Державин, тогда сенатор, был уполномочен поехать на место, выяснить причины голода и устранить его – притом не было ему дано средств на закупку хлеба, но дано право отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи.
Державин, не только наш выдающийся поэт, но и незаурядный государственный деятель, оставил свидетельства уникальные и ярко изложенные. Рассмотрим их.
Голод, обнаруженный Державиным, оказался – крайний. Как он пишет: «приехав в Белоруссию, самолично дознал великий недостаток у поселян в хлебе… самый сильный голод, что питались почти все пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп»; крестьяне «тощи и бледны, как мёртвые». «В отвращение чего, разведав у кого у богатых владельцев в запасных магазейнах есть хлеб», – взял заимообразно и раздал бедным, а имение одного польского графа, «усмотря таковое немилосердое сдирство», приказал взять в опеку. «Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки или, лучше сказать, от жестокого равнодушия к человечеству: употребило все способы к прокормлению крестьян, достав хлеба от соседственных губерний. А как… чрез два месяца поспевала жатва, то… пресек голод». Разъезжая по губернии, Державин «привёл в такой страх» предводителей, исправников, что дворянство «сделало комплот или стачку и послало на Державина оклеветание к Императору»[133].
Державин нашёл, что пьянством крестьян пользовались еврейские винокуры: «Также сведав, что Жиды, из своего корыстолюбия, выманивая у крестьян хлеб попойками, обращают оный паки в вино и тем оголожают, приказал винокуренные заводы их в деревне Лёзне [Лиозно] запретить». Одновременно «собрал сведения от благоразумнейших обывателей» и от дворян, купечества и поселян «относительно образа жизни Жидов, их промыслов, обманов и всех ухищрений и уловок, коими… оголожают глупых и бедных поселян, и какими средствами можно оборонить от них несмысленную чернь, а им доставить честное и не зазорное пропитание… учинить полезными гражданами»[134].
Многие злоупотребления польских помещиков и еврейских арендаторов Державин в следующие за тем осенние месяцы описал во «Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев», которое и подал ко вниманию императора и высших сановников государства. «Мнение» это, весьма широкое по охвату, вбирающее и оценку наследованных от Польши порядков, и возможные способы преодоления крестьянской нищеты, и особенности тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его при сравнениях с Пруссией и Цесарией (Австрией), и далее с весьма подробной практической разработкой предполагаемых мер, – представляет собой интерес как первое по времени свидетельство просвещённого и государственного русского человека о состоянии еврейской жизни в России – ещё в те ранние годы, когда Россия только что включила евреев в массе.
«Мнение» состоит из двух частей – 1‑я: Вообще о белорусских обитателях (в отзывах на «Мнение» мы почти и не встречаем упоминаний этой существенной части); и 2‑я: О Евреях.
Державин начал с того, что земледелие в Белоруссии вообще допоследне запущено. Тамошние крестьяне «ленивы в работах, не проворны, чужды от всех промыслов и нерадетельны в земледелии». Из года в год они «едят хлеб не веянный, весною колотуху или из оржаной муки болтушку», летом «довольствуются, с небольшою пересыпкою какого-нибудь жита, изрубленными и сваренными травами… так бывают истощены, что с нуждою шатаются»[135].
А здешние польские помещики «не суть домостроительны, управляют имениями… не сами, но через арендаторов», польский обычай, а в аренде «нет общих правил, коими бы охранялись как крестьяне от отягощения, так и хозяйственная часть от расстройки», и «многие любостяжательные арендаторы… крестьян изнурительными работами и налогами приводят в беднейшее состояние и превращают… в бобыли», и аренда эта тем разрушительней, что она кратковременна, на год – на три, и арендатор спешит «извлечь свою корысть… не сожалея о истощении» имения[136].