ПАШКИН. Не знаю.

СТРОНЦИЛЛОВ. А вы не бойтесь, Он не слышит.

ПАШКИН. Как это?

СТРОНЦИЛЛОВ. А так – не слышит. Вы Всевышнего с гэбухой своей не путайте. Он прослушкой не занимается. И потом, это раньше: Каин, Авель, Авраам, Исаак – и все под контролем. А теперь вас тут шесть миллиардов, поди уследи.

ПАШКИН. За мной уследили.

СТРОНЦИЛЛОВ. Так это я же и уследил. Выборочное подключение к линии жизни. А сам Господь давно ничего не делает. Он свое сделал. Энтузиазм прошел; в человечестве разочаровался так, что и передать невозможно. Не в коня, говорит, корм. Прав?

ПАШКИН. Не знаю. Наверное…

СТРОНЦИЛЛОВ. Вот то-то. Брат на брата идет, страха истинного нет, руки заточены под воровство, двоемыслие ужасающее… А кто без двоемыслия – те вообще от конца света в двух шагах. Фанатиков как саранчи. А Он активистов на дух не переносит. Что ортодоксы, что фундаменталисты… одна цена. Инквизиция – тоже молодцы ребятки, пол-Европы изжарили во имя Отца и Сына.

ПАШКИН. Что же Он не вмешивается?

СТРОНЦИЛЛОВ. Он не милиция, чтобы вмешиваться! Он хотел одушевить материю – а дальше чтобы она сама… А материя из рук вырвалась. Он сказал: плодитесь и размножайтесь, а кто размножается быстрее всех, знаете? То-то и оно. Крысы и бацилльная палочка. А вы руки перед едой не моете.

ПАШКИН. Я сейчас…

СТРОНЦИЛЛОВ. Сидеть!

ПАШКИН. Сижу.

СТРОНЦИЛЛОВ. После знаменитой европейской чумы 1348 года Господь и захандрил по-настоящему. Сломался старик. Потом дарвинизм пошел – а Он уж сквозь пальцы на это… пускай, говорит, живут, как хотят… А после Первой мировой вообще забил на всё. И то сказать: до иприта и Хиросимы Господь додуматься не смог, это уж вы сами… (Стучит Пашкину пальцем по голове.) Развилась материя…

ПАШКИН. Хиросима – это не мы.

СТРОНЦИЛЛОВ. А кто?

ПАШКИН. Это американцы!

СТРОНЦИЛЛОВ. Пашкин! Господь таких подробностей не различает. Хиросима, Освенцим, Беломорканал – это Ему один черт! Огорчился Он, рефлексировать начал, как последний интеллигент, дела забросил. Атеистическую литературу читает, мазохист. В тоске насчет содеянного сильнейшей… Хотел, говорит, как лучше…

ПАШКИН. Кому говорит?

СТРОНЦИЛЛОВ. В том-то и дело – кому! Да кто Ему потом отвечает… Святых набежало ото всех конфессий, отрезали Всевышнего от рядовых ангелов; все подходы перекрыли, между собой за ухо Господне воюют. Молитвы идут со всех сторон, сами понимаете, взаимоуничтожающие… отсюда на иврите, оттуда на арабском – прошу представить обстановочку. Лоббирование идет в открытую: то харе кришна, а то и аллах акбар. Короче, бардак такой, что ни в сказке сказать. И вот этот ангел…

ПАШКИН. Какой?

СТРОНЦИЛЛОВ. О котором мы с вами фантазируем. Однажды он решает пробиться к Господу и рассказать ему всю правду… с примерами из жизни. Чтобы второе дыхание Всевышнему открыть. Чтобы снова Божья Воля была, а не дрязги межконфессиональные! Чтобы единым камертоном сферы небесные настроить – и человечество в чувство привести. Понимаете?

ПАШКИН. Типа – чтобы порядок был.

СТРОНЦИЛЛОВ. Типа того.

ПАШКИН. И что, получилось… пробиться?

СТРОНЦИЛЛОВ. Получилось. Пробился.

ПАШКИН. Вы видели Господа?

Пауза.

СТРОНЦИЛЛОВ. Причем тут я?

ПАШКИН. Так ведь…

СТРОНЦИЛЛОВ. Молчать! Ишь, губу раззявил.

ПАШКИН. Так ведь интересно.

СТРОНЦИЛЛОВ. Плевать я хотел на ваш интерес, Пашкин! Ваш интерес я себе представляю. Ада вы боитесь.

ПАШКИН. Боюсь.

СТРОНЦИЛЛОВ. Правильно делаете. Рассказать вам про ад, с картинками?

ПАШКИН. Не надо. Лучше давайте еще – про ангела…

СТРОНЦИЛЛОВ. Не ваше дело.

ПАШКИН. Хорошо. Тогда давайте про меня. Вы говорили – вроде есть возможности…

СТРОНЦИЛЛОВ. Говорил.

ПАШКИН. Так, может…

СТРОНЦИЛЛОВ. Может, может. Не суетитесь, Иван Андреевич. Договоримся. Зря я, что ли, битый час политинформацию вам делаю…

ПАШКИН. Спасибо! Вы мне с самого начала понравились.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, вы субъект! (Смеется.)

ПАШКИН (с готовностью подхихикивая). А то! (Тянется к бутылке.) Еще?

Но бутылка уже пуста. Пашкин ставит ее под стол и лезет в холодильник.

ПАШКИН. Шампанского?

СТРОНЦИЛЛОВ. Мне – чуть-чуть.

ПАШКИН. Залакировать… (Наливает два стакана, доверительно.) Давайте – за дружбу!

СТРОНЦИЛЛОВ. Между нами, что ли?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ. Не чокаясь.

Пьет. Включает радио, и в эфир врывается бодрое:

ПАШКИН. Выключите это! Пожалуйста.

СТРОНЦИЛЛОВ. Извините.

Стронцилллов выключает радио. Пауза.

ПАШКИН. Расскажите мне…

СТРОНЦИЛЛОВ. Про условия содержания? Вот! – взрослый разговор, другое дело. Рассказываю. Решением первой инстанции вам было предписано смотреть вашу собственную жизнь. Многократно, до конца вечности, с замедленными повторами самых стыдных минут. Исправить ничего нельзя, попросить нельзя; закрыть глаза тоже нельзя, только смотреть… Безъязыкий дух в страдании. Но я в принципе договорился, и вашу сволочную жизнь вам покажут только один раз, причем самые стыдные минуты – на быстрой перемотке. Плюс к этому, по нашей дружбе, я попрошу, чтобы вам давали немного сна.

ПАШКИН. Зачем вы так сказали?

СТРОНЦИЛЛОВ. Как?

ПАШКИН. Про сволочную жизнь. У меня не сволочная жизнь… была.

СТРОНЦИЛЛОВ. А какая же, по-вашему?

ПАШКИН. По-разному было. Но хорошим человеком я тоже бывал.

СТРОНЦИЛЛОВ. Вот интересно. Это когда же?

ПАШКИН (подумав). В детстве.

СТРОНЦИЛЛОВ. Это когда кузнечикам лапки отрывали?

ПАШКИН. Нет. Когда отрывал лапки, я был дурак любознательный. А вот когда мама болела, я посуду мыл. Правда-правда. Мыл посуду и в магазин ходил. Жалко ее было.

СТРОНЦИЛЛОВ. Всё?

ПАШКИН. Нет. Еще за сестру в глаз дал однажды… одному. И другому дал. А еще – когда любил, был ничего себе… дурной. Сам удивлялся.

СТРОНЦИЛЛОВ. Жену любил?

ПАШКИН. Нет, какую жену… Нет, жену тоже любил, но как-то уже… А вот на «картошке» была одна девочка…

СТРОНЦИЛЛОВ. Брагина Ольга?

ПАШКИН. Да.

СТРОНЦИЛЛОВ. Была, действительно. Что же вы на ней не женились?

ПАШКИН. Не знаю. (Подумав.) Дурак!

СТРОНЦИЛЛОВ. Дурак. (Заглядывает в бумаги, удивленно.) Любила она вас за что-то!

ПАШКИН. А можно мне будет ту «картошку» – без перемотки посмотреть? Все как было. С повторами…

СТРОНЦИЛЛОВ. Я попрошу.

ПАШКИН. Только с повторами, ладно?

СТРОНЦИЛЛОВ. Иван Андреевич! Просмотр дней, проведенных вами совместно с Брагиной Ольгой Владимировной, обещаю регулярный, в режиме реального времени, с многократными повторами.

ПАШКИН. До конца вечности?

СТРОНЦИЛЛОВ. Не меньше.

ПАШКИН. Эх! Ну, тогда… (наливает) можно – и файлом…

Пьет.

СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, вы субъект… Вы даже не представляете, какой вы субъект.

ПАШКИН. Ну почему? Представляю.

СТРОНЦИЛЛОВ. А вот и нет. Вы – субъект договора…

ПАШКИН. Какого договора?

СТРОНЦИЛЛОВ. Сейчас узнаете. Потому что он – уже в подъезде.

ПАШКИН. Кто в подъезде?

Стронциллов не отвечает, и через несколько секунд раздается звонок в дверь.

СТРОНЦИЛЛОВ. Вы что, не слышите? Звонят.

ПАШКИН. Кто это?

СТРОНЦИЛЛОВ. А вы откройте дверь, Иван Андреевич, и увидите.

ПАШКИН. Это – за мной?

СТРОНЦИЛЛОВ. Еще нет. Не заставляйте меня вставать.