Алехан был прав и не прав одновременно: власть она действительно укрепляла, только и после коронации отдыхать не собиралась и славы за свою жертвенность не снискала, потому что почти никто об этом не узнал.

Григорий вздохнул:

– Ладно, потерплю.

Вздыхал потому, что Екатерина с пяти утра уж на ногах и за работой, столько бумаг за день прочитывает, пишет или диктует, что диву даешься.

Алексей Орлов удивлялся другому: Екатерина действовала так, словно все предвидела заранее, словно была готова к правлению. Пусть не ведала об истинном положении дел, но знала, что должен делать правитель. Постепенно он понял, что так и было: Екатерина была готова стать императрицей, и для нее властвовать не значило блистать на балу или гарцевать перед гвардией – она готовилась именно править.

Орловых пятеро, Гришка самый смазливый, Алехан не хуже, но у него шрам через все лицо, кабы не это, ни за что не упустил бы место рядом с Екатериной. Но самый главный среди братьев – старший Иван, как он скажет, так и будет. Недаром даже во время переворота он в стороне стоял, чтобы, если все провалится, суметь вытащить младших.

Однажды Алексей высказал свои сомнения Ивану; тот некоторое время думал, потом вздохнул:

– Она все правильно делает. Катерине, если сейчас свою власть не упрочить, долго не продержать. Но мыслю, что не только на первое время она делами заниматься будет. Катя баба умная, ей не просто корону, ей настоящую власть подавай, а власть, она не в балах да развлечениях, а в том, чтобы по ее было во всем. И придется с этим мириться. Гришке передай, что начнет выкобениваться, Екатерина его живо от себя погонит.

Алехан хмыкнул:

– Она Гришке, точно деревенская баба своему мужику, послушна.

– Только в постели. А в делах он никто, и скажи, чтоб не лез. Пусть не корит – она умней него в сотню раз. Скинут Катю, и нам не удержаться.

– Кто скинет? Гвардия не допустит!

– Гвардия? Гвардия первая же и скинет. Знаешь ли, что разговоры ведут, мол, раз Петра больше нет, так надобно Екатерине за Ивана Антоновича замуж идти, хватит уже баб на царствии.

– Чего?! Он же слабоумный да хилый!

– Зато законный правитель. А кому править и без того найдется – Бестужев, вон, копытом землю роет, Панин да еще толпа рвется в советчиках быть.

Беседовали еще долго, но главное Иван сказал, когда Алексей уже собрался уходить, почти у двери окликнул:

– Слышь, Алехан, Катя пришла надолго, нутром чую, что надолго. Только ей помочь надо. В постели пусть уж ее Гришка ублажает – он на большее не годится, ленив больно мозгами шевелить. А ты помогай делом, ей такая помощь куда нужней будет. Понял?

– Жениться Гришке на ней надо, тогда никуда не денется.

– Дураки вы оба! Баба и та вас умней. Какой из Гришки император? А сделает такую глупость, так и саму вон скинут, неужто не понятно? Вы лучше следите, чтоб рядом кто ловкий да занятный не оказался…

– Есть один… Сам Гришка и привел. Потемкин, тоже Григорий. Ловкий шельмец, статный, не хуже нашего братца, и сообразительный не в пример нашему.

– Надо постараться, чтоб его отправили куда с поручением. Подальше да подольше. И за гвардией следи: им дурные мысли, что тараканы, в головы лезут.

Иван Орлов был прав во всем: и в том, что в гвардейских полках снова началось брожение – они поверили, что могут диктовать волю государям; к тому же переворот произошел слишком быстро и легко, хотелось еще чего-нибудь, кого-нибудь на трон посадить, чью-нибудь судьбу решить…

Ивана Антоновича, императора, еще младенцем свергнутого и посаженного в крепость Елизаветой Петровной, почему-то считали русским. Вот уж в ком русской крови не было, считай, вовсе, так это в Иване Антоновиче! Сын Антона Ульриха Брауншвейгского и Анны Леопольдовны, он был еще менее русским, чем свергнутый и убитый Петр III. Но Ивана Антоновича в гвардии звали Иванушкой, считали обиженным и безвредным (потому как дурачок), а обиженным на Руси всегда сочувствовали. Мало кто из болтунов задумывался, что править такой император не сможет, а еще о том, каково было бы Екатерине с таким мужем. Много лет мучаясь из-за тяжелого нрава Петра, Екатерина ни за что не согласилась бы выйти замуж за человека, всю жизнь проведшего без людей в камере крепости.

Тем не менее в гвардии действительно велись разговоры о восстановлении справедливости: мол, чего ради переворот совершали, чтобы немка или ее сынок на троне сидели, а русский император в крепости гнил. Как-то забывалось, что гвардейские полки и привели когда-то на трон дочь Петра Великого Елизавету Петровну, а для этого свергли Ивана Антоновича и его родителей.

Но Алехана больше беспокоило соседство с императрицей Григория Потемкина. Этот малоросс вылез как-то вдруг, оказался занятным малым, ловко подражавшим чужим голосам, был очень сообразителен и прекрасно образован. Екатерине с ним интересно, поговорить есть о чем, не то что с Гришкой Орловым, к тому же Потемкин легко мог и остроумием блеснуть… Иван прав – это опасно, и Потемкина надо срочно куда-то отправить.

Григорий Орлов выслушал брата хмуро, кивнул:

– Сам о том думал. Больно часто Гриць подле Кати оказывается.

Потому, когда Екатерина задумалась, кого отправить в Швецию с сообщением о событиях в России, Орлов, не задумываясь, предложил своего приятеля Потемкина, втайне надеясь, что тот провалится (все же не дипломат), попадет в опалу и уберется подальше. Императрица согласилась:

– Григорий Александрович справится, я думаю.

Потемкин поехал с ответственным заданием. Отношения со Швецией напряженные: посягательство на жизнь Петра III шведы запросто могли расценить как посягательство и на шведский трон тоже, ведь именно Петр должен был наследовать его.

Екатерина после переворота произвела Потемкина в подпоручики, пожаловала 400 душ и 10 000 рублей, потому как знала, что гвардейцы вечно в долгах. Красивый, рослый, веселый и остроумный, он прекрасно пел и заражал всех вокруг своей жизненной энергией. Таких приятно иметь рядом. Слишком приятно, чтобы соперники могли спать спокойно.

Григорий Потемкин по протекции Григория Орлова отправился с серьезным поручением в Стокгольм.

И ко всеобщему удивлению оказался там на высоте. Когда шведский король показал прибывшему из Петербурга курьеру захваченные в боях с русскими трофеи со словами, мол, вот сколько наши войска у ваших захватили, Потемкин не смутился и отвечал, что русские в ответ взяли городов немало, коими владеют и отдавать не собираются.

Вообще же он вел себя дружелюбно, весело, был обаятелен и надолго запомнился шведам. Да… если уж вот такие богатыри Екатерину к власти привели, то у них едва ли отберешь…

Медлительность убийственная! Екатерину возмущало неспешное движение дел что в Сенате, что вокруг нее самой. Сердилась, бывало пыхтела, но открытых разносов не устраивала, все пытаясь осторожно подтолкнуть к действию, но чтоб без обид.

«Александр Иванович! – писала она генерал-прокурору Сената Глебову. – Ужасная медлительность в Сенате всех дел принуждает меня вам приказать, чтоб в пятницу, то есть послезавтра, слушан был проект о ревизии господина Теплова, причем и ему быть также надлежит».

Григорий заглянул через плечо, усмехнулся:

– Что ты, Катя, с ними разговоры разводишь? Прикрикнула, чтобы завтра все было, тотчас и побежали бы меры принимать.

Она вздохнула, принимаясь за вторую записку:

– Голоса лишусь, потому как не приучены каждый день и споро работать, кричать каждый день придется. А потом и к крику привыкнут, перестанут внимание обращать.

– А ты их в Сибирь… Сибирь – она бо-ольшая… много сенаторов поместится.

– Эх, Гриша, не наказывать, а воспитывать надо, чтобы работать научились вовремя да решительно. А то у нас только в Сибирь решительно и отправляют. Всех погоню, кто дело делать станет?

Орлов снова пристроился читать то, что пишет императрица. На сей раз записка статс-секретарю Елагину, с ним можно иначе, он спор, да все одно. Тянучку любит: как не подтолкнешь, так дело валяться почти законченным месяцами может.