Помогая Елизавете раздеваться перед сном, Кэт качала головой:
– Вы, конечно, великолепны, но как бы не пострадать из-за излишнего внимания к вам, а не к королеве…
Елизавета фыркнула:
– Мария будет дурой, если позволит мне остаться при дворе, я перебью у нее всех женихов.
– Каких женихов?!
– Ну-у… будут же… При дворе не должно быть ни одной женщины красивей и ярче королевы! Это надо запомнить.
И снова Кэтрин и Парри переглянулись между собой. Неужели Елизавета надеется когда-нибудь стать королевой? Хотя… королевских дворов в Европе множество, совсем необязательно это должен быть Лондон.
– Да, Ваше Высочество, когда вы выйдете замуж… Договорить Кэт не успела, принцесса фыркнула, как рассерженная кошка:
– Замуж?! Я не собираюсь замуж!
Кэтрин подумала, что с таким нравом найти мужа действительно будет непросто.
Коронация прошла с немыслимым размахом, казалось, Мария норовит затмить все предыдущее, виденное лондонцами, чтобы выкорчевать из их памяти прежних королев.
Но для Елизаветы самым страшным явилось не это намерение старшей сестры, хочет блистать, пусть себе… Хуже, что Мария стала требовать от нее присутствия на католических мессах. Нельзя сказать, что тогда Елизавета была столь же твердой протестанткой, сколь Мария паписткой, но нажима на себя она уж, конечно, не потерпела, потому чем больше давила старшая сестра, тем сильнее внутренне склонялась к вере своей матери младшая. Но жертвовать своей головой не спешила, поэтому сделала вид, что подчиняется и одновременно горячо умоляла отпустить ее в любимый Хэтфилд, подальше от королевского двора.
Конечно, о желании держаться подальше речи не шло, но это явно подразумевалось. Поскольку такая просьба отвечала и желаниям Марии, которой было уже не под силу ежедневно видеть молодую и полную жизни младшую сестру как напоминание о собственных немалых летах, Елизавету отпустили в ее имение. Мария сумела удержаться от того, чтобы последовать совету противников Елизаветы и вообще заключить ее в Тауэр или выдать замуж за кого-нибудь уж очень далекого. Для Тауэра вины у младшей сестры не находилось, подвергать ее опале было опасно для собственного положения на троне, протестантская Англия этого не простила бы, а выдать замуж прежде собственной свадьбы означало унизить саму себя. Пусть поживет в захолустье, – решила Мария. – Пройдет время, и вина найдется.
Она оказалась права, при желании вину всегда можно найти, даже если ее нет в помине. Елизавета была виновата перед королевой уже самим фактом своего существования, тем, что ради ее матери король Генрих когда-то развелся с матерью Марии! Этой вины вполне хватало, а найти ту, за которую последует плаха, дело времени.
Нет, даже отъезд в Хэтфилд ее не спас. Елизавета могла уехать в любую глушь, зарыться с головой в хэтвилдские сугробы, залезть в мышиные норы старого замка, ее все равно вытащили бы на свет!
Ее именем был организован новый заговор, и никого не волновало, желает ли она сама быть заговорщицей. Елизавета могла стать королевой, следовательно, нашлись те, кто пожелал таковой ее сделать, но при этом став королем. Согласие самой принцессы мало волновало заговорщиков, они были убеждены, что, почувствовав вкус власти, вчерашняя незаконнорожденная согласится на все. Пока не согласна? Это только пока… Тем послушней будет потом.
Потом были мрачные закрытые покои Уайт-холла, где ее допрашивали час за часом, день за днем, пытаясь выдавить (хорошо хоть не выбить!) признание, что знала о заговоре и действительно была его центром. Это было время на самом острие ножа, скажи она лишнее даже не слово, а один звук, и участь решена. Мать Елизаветы Анну Болейн запросто казнили за подозрение в измене королю, дочь обвиняли в организации заговора против законной королевы.
– Томас Уайт сознался в Вашем участии в заговоре…
– Нет! Я ни в чем не виновна, это оговор!
– Зачем ему Вас оговаривать?
– Это вы у него и спросите!
Через несколько дней мучений:
– По приказу королевы Вас препровождают в Тауэр! Елизавета от таких слов едва не потеряла сознание.
Сквозь туман почти беспамятства она потребовала встречи с сестрой или хотя бы возможности ей написать…
– Я не виновата перед королевой. Она не примет на себя грех казни безвинной!
Ответом был насмешливый взгляд:
– Подчинитесь, леди, это все, что Вы сейчас можете сделать. Леди Джейн казнена вместе со своим скороспелым супругом.
И снова стены плыли перед глазами, а потолок рушился. Джейн, просидевшая совсем не по своей воле на троне всего девять дней и не успевшая насладиться ни единым мигом власти, поплатилась за чужие амбиции своей головой!
Господи, неужели в следующий раз топор со свистом опустится на ее шею?! Елизавета была готова броситься на колени перед Марией, умоляя сестру поверить, что она не виновна в заговоре, ведь использовать ее имя можно и без согласия. Но королева слушать не желала, в ней взыграла давняя ненависть – Елизавета, отродье шлюхи, жить не должна! Но разве ее вина, что родилась не долгожданным сыном, а дочерью?! За что ей это проклятие?! Казненная мать тащила за собой и дочь…
И вот в дождливое хмурое Вербное воскресенье за ней с грохотом захлопнулась дверь камеры…
Можно сколько угодно кричать о своей невиновности, стучать в дверь, рвать на себе волосы… Она узница Тауэра, отсюда не выходят на волю. Тем более те, кто мешает королевам властвовать, те, чье имя является угрозой возникновения бунта самим своим наличием.
Елизавета бессильно опустилась на жесткое сиденье. Но не отсутствие привычных удобств убивало ее, а невозможность оправдаться. Неужели ей суждено погибнуть вот так бесславно, изменницей, потерять голову просто из-за того, что кому-то вздумалось ее именем попытаться свергнуть королеву и не допустить в Англию испанцев!
Елизавете мало нравилось присутствие множества ярых католиков в Лондоне и то, что начало твориться в стране, но больше всего она желала спрятаться в свою норку и пересидеть весь этот кошмар. А уж платить собственной головой за чьи-то амбиции она не собиралась! Но сейчас ее желаниями не интересовались вовсе.
Лондон готовился к встрече будущего супруга английской королевы Марии Тюдор испанского инфанта Филиппа. Мария, казалось, забыла обо всем, кроме своего предстоящего замужества. Столько лет и столько раз она уже бывала обещана кому-то, но столько раз обещания отменялись… Даже за отца своего нынешнего жениха испанского короля Марию сватали еще ребенком. Теперь вот его сын… И ничего, что Филипп моложе своей супруги на целых одиннадцать лет, что у него физически уродливый сын, что он едва ли будет жить в Лондоне, ведь имеет и собственные земли в качестве наследника. Мария вознамерилась сделать Филиппа самым счастливым мужем на свете, она тоже добрая католичка и готова сложить к стопам супруга вместе со своим сердцем и Англию. Если тот окажется достоин…
Сама Англия была в ужасе. Их королем станет ненавистный испанец?! Зато ревностный католик – говорили одни. К тому же ревностный католик! – хватались за голову другие. Одна часть радовалась предстоящим мессам, другая ужасалась их проведению в Вестминстерском аббатстве. Англия поделилась надвое, но на стороне католической ее части теперь стояла королева, да еще и намеревалась выйти замуж за короля-католика!
Марии было не до Елизаветы, это принцесса понимала отлично.
Ее камера не мала, но рядом с леди Елизаветой, как ее теперь снова звали, не было Кэтрин Эшли, зато целыми днями находились шесть преданных Марии ревностных католичек, изводивших узницу своими мольбами о разумности и разговорами об адовых муках в случае неразумности.
К тому же за окном изо дня в день стучали молотки – строился эшафот. Зачем? Для нее?! Конечно, для нее, сомнений не оставалось. Что чувствовала мать, когда узнала, что ее ждет? Но она была виновата. Или нет?! – однажды обожгло сознание Елизаветы. Раньше, слыша о казни Анны Болейн, она не сомневалась, что в Тауэр не попадают невиновные, теперь прекрасно знала, что попадают, еще как попадают! Может, и Анна Болейн также металась, пытаясь доказать мужу свою невиновность, а потом просто умолить отпустить ее куда-нибудь далеко, чтобы ни словом, ни взглядом не напоминать королю о своем существовании? Король развелся со своей супругой и все же казнил ее. Тот, кто самим существованием на свете мешает королю (или королеве) должен быть казнен.
