Но стало ещё уютнее, когда шкаф занял своё место в углу, стол с креслицами расставили посреди комнаты, а обе скамеечки – возле печки.

– Как чудесно жить! – произнёс Ниссе. – Даже не представлял, что можно так устроиться.

Бертиль тоже подумал, что здесь хорошо, гораздо лучше, чем у него наверху.

Они уселись в креслица и стали беседовать.

– Да, не помешало бы и себя привести в порядок, – сказал Ниссе. – А то я ужасно грязный.

– А почему бы нам не выкупаться? – предложил Бертиль.

И вот уже чашечка из-под желе быстро наполнилась чистой, тёплой водой, клочок старого, рваного махрового полотенца превратился в чудесную банную простыню, и хотя немного воды расплескалось на лестнице, всё же той, что осталась, хватило, чтобы помыться. Бертиль и Ниссе быстро сбросили одежду и залезли в лохань. Вот здорово!

– Потри мне спинку, – попросил Ниссе.

И Бертиль с удовольствием сделал это. Потом Ниссе тёр спинку Бертилю, а после они стали плескаться, да так, что пролили воду на пол. Но это было не страшно – коврик они отодвинули в сторону, а вода быстро высохла. Потом оба закутались в банные простыни, уселись на скамеечках возле горящей печки и стали рассказывать друг другу обо всём на свете. А чуть позже Бертиль сбегал наверх, принёс сахар и маленький-премаленький кусочек яблока, который они испекли на огне.

Но тут Бертиль вспомнил, что мама с папой вот-вот должны вернуться, и поспешил одеться. Ниссе тоже стал одеваться.

– Вот было бы здорово, если бы ты поднялся со мной наверх… – размечтался Бертиль. – Ты бы мог спрятаться у меня под рубашкой, и мама с папой тебя не заметили бы.

Это предложение показалось Ниссе необыкновенно заманчивым.

– Я буду сидеть тихо, как мышка! – пообещал он.

– Что случилось? Почему у тебя мокрые волосы? – спросила мама, когда вся семья уже сидела за обеденным столом.

– А я купался, – ответил Бертиль.

– Купался? – переспросила мама. – Где же ты купался?

– В этой вот чашечке, – сказал Бертиль, хихикая, и показал на чашечку с желе, которая стояла посреди стола.

Мама с папой решили, что он шутит.

– Как хорошо, что Бертиль снова весел, – обрадовался папа.

– Бедный мой мальчик, – вздохнула мама. – Жаль, что он целыми днями один.

Бертиль почувствовал, как под рубашкой у него что-то шевельнулось. Такое тёплое-тёплое.

– Не расстраивайся, мама, – сказал он. – Мне ужасно весело, когда я один.

И, сунув указательный палец под рубашку, Бертиль осторожно погладил по головке Крошку Нильса Карлсона.

У меня болит нога, болит уже целый год. И уже ровно год я лежу в постели. Наверно, поэтому моя мама так печальна. Ясное дело, всё из-за моей ноги. Однажды я даже слышал, как мама говорила папе:

– Знаешь, по-моему, Йоран уже никогда больше не сможет ходить.

Ясное дело, она не думала, что я услышу её слова. И вот целыми днями я лежу в кровати, читаю, рисую либо что-нибудь строю с помощью своего конструктора. А когда начинает смеркаться, мама приходит и говорит:

– Зажжём лампу, или хочешь, как всегда, посумерничать?

Я отвечаю, что хочу, как всегда, посумерничать. И мама снова уходит в кухню. Вот тут-то и стучит в окно господин Лильонкваст. Он живёт в стране Сумерек, в стране между Светом и Тьмой. Ещё она называется Страна, Которой Нет. Каждый вечер сопровождаю я господина Лильонкваста в страну между Светом и Тьмой.

Никогда не забуду, как он взял меня с собой туда в первый раз. Тем более что произошло это в тот самый день, когда мама сказала папе, что я никогда больше не смогу ходить. Вот как всё это было.

Смеркалось. В углах сгустился мрак. Зажигать лампу мне не хотелось: ведь я только-только услышал, о чём мама сказала папе. Я лежал и думал: неужто я и вправду никогда больше не смогу ходить? Ещё я думал про удочку, которую мне подарили на день рождения и, быть может, которой мне никогда не придётся удить рыбу. Мне кажется, я даже всплакнул. И вот тут-то в окно постучали.

Мы живём на четвёртом этаже в доме на улице Карлбергсвеген. Поэтому я и удивился. Ну и ну! Кто бы это мог забраться так высоко и постучать в окно? Ну конечно же это был господин Лильон кваст, он, и никто иной. Он прошёл прямо через окно, хотя оно было закрыто. То был очень маленький человечек в клетчатом костюмчике и в высоком чёрном цилиндре. Он снял цилиндр и поклонился. Я тоже поклонился, насколько это возможно, когда лежишь в кровати.

– Меня зовут Лильонкваст, Букет Лилий, – представился человечек в цилиндре. – По вечерам я брожу по карнизам и заглядываю в окна, чтобы узнать, нет ли в городе детей, которые захотят отправиться со мной в страну между Светом и Тьмой. Может, ты хочешь?

– Я никуда не смогу с вами отправиться, – ответил я, – ведь у меня болит нога.

Тогда господин Лильонкваст подошёл ко мне и, взяв за руку, сказал:

– Это не имеет ни малейшего значения. Ни малейшего значения в стране между Светом и Тьмой.

И мы шагнули из комнаты прямо через окно, даже не отворив его. Очутившись на карнизе, мы огляделись. Стокгольм погрузился в сумерки, мягкие, совершенно голубые сумерки. На улицах – ни души.

– А теперь летим! – сказал господин Лильонкваст.

И мы полетели. До самой башни церкви Святой Клары.

– Вот только перекинусь словечком с флюгерным петушком на колокольне, – добавил господин Лильонкваст.

Но петушка на месте не оказалось.

– В сумерки он отправляется на прогулку, – объяснил господин Лильонкваст. – Он облетает квартал вокруг церкви Святой Клары, чтобы посмотреть, нет ли там детей, которым просто необходимо попасть в страну между Светом и Тьмой. Летим дальше!

Мы приземлились в Крунубергском парке, где на деревьях росли красные и жёлтые карамельки.

– Ешь! – стал угощать меня господин Лильонкваст.

Так я и сделал. Никогда в жизни я не ел таких вкусных карамелек.

– Может, тебе хочется поводить трамвай? – спросил господин Лильонкваст.

– Я не умею. Да и никогда не пытался, – ответил я.

– Это не имеет ни малейшего значения, – повторил господин Лильонкваст. – Ни малейшего значения в стране между Светом и Тьмой.

И мы полетели на улицу Санкт-Эриксгатан. С передней площадки мы влезли на четвереньках в вагон. В трамвае людей не было, точнее, там не было людей обыкновенных. Зато там сидели удивительные старички и старушки. Их было много-премного.

– Все они из страны Сумерек, – сказал господин Лильонкваст.

В трамвае были и дети. Я узнал девочку из моей школы, когда ещё мог туда ходить. Она училась на класс младше. У неё всегда было такое доброе лицо, впрочем, оно таким и осталось.

– Она уже давно у нас, в стране между Светом и Тьмой, – сказал господин Лильонкваст.

Я повёл трамвай. Это оказалось совсем не трудно. Трамвай так грохотал, что в ушах звенело. Мы нигде не останавливались, потому что выходить никто не собирался. Мы просто катались, ведь вместе нам было весело. Мы въехали на Западный мост, и тут трамвай сошёл с рельсов и нырнул в воду.