И в этот вечер до меня наконец дошло, что так продолжаться больше не может, что главное — это измениться самой, а тогда и жизнь переменится.

С такими мыслями я легла спать, согнав Багратиона с дивана и устроив его на кресле.

Я очнулась от воспоминаний, как будто выплыла на поверхность. Сигарета давно догорела, я выбросила окурок в снег и ощутила, что страшно замерзла. По часам выходило, что я сижу на морозе минут сорок. Руки и ноги задеревенели, пора было подниматься, ловить кота и принимать решение, что делать дальше.

Я попрыгала на месте, потопала ногами и заглянула в подвальное окошко, позвав Багратиона. Он выскочил тотчас же, как видно, уже нагулялся и боялся меня пропустить. С котом-то все было тип-топ, он послушно нырнул в сумку, а вот куда теперь податься, я не имела ни малейшего понятия. Возвращаться домой было опасно. Я представила себя на месте Маргариты. Надо полагать, я здорово ее отметелила. Сама я этого не помню, потому что перед глазами стояла белая пелена ярости. Нужно надеяться на лучшее, то есть на то, что я не нанесла ей никаких серьезных увечий, в самом деле, что я, Шварценеггер, что ли, чтобы людей голыми руками калечить?

Не подумайте, что мне стало жалко Маргариту, нет, за то, что эта стерва хотела сделать, я и сейчас придушила бы ее собственными руками, но тогда пришлось бы иметь дело с милицией, а это мне совершенно ни к чему. Боюсь, что теперь Марго от меня не отстанет. Возьмет в поликлинике справку о. побоях, призовет в свидетели соседей… Но, так или иначе, нам с ней вместе в одной квартире больше не жить, я за себя не ручаюсь. Опять же, у них трения с Багратионом.

Однако не сидеть же в этом заплеванном дворе вечность. Я подхватила свои торбы, и ноги сами вынесли меня на проспект. Там было не очень скользко и не так холодно. Мы шли не быстро, потому что Багратион был достаточно тяжел, да еще и сумка с вещами оттягивала руку.

Внезапно дорогу нам перегородила выезжающая из проема между домами огромная фура. Не то у водителя заглох мотор, не то он выскочил на минуту за сигаретами, но фура застряла на дороге, перегородив пешеходное движение. Прохожие обходили ее спереди, меня же какой-то бес толкнул обойти фуру сзади. Обогнув продуктовый ларек, я нос к носу столкнулась с какой-то девицей, которая летела, не разбирая дороги. Мы с ней хором поскользнулись на замерзшей луже, и, поскольку у меня обе руки были заняты сумками, я упала, двинув при этом девицу сумкой под коленки. Она свалилась рядом со мной с негодующим воплем:

— Ты что, рехнулась, чего за людей хватаешься, пьянь хроническая?

— Сама такая! — немедленно отреагировала я. Девица открыла было рот, чтобы обложить меня по всем правилам, но вдруг глаза ее округлились, и она недоверчиво спросила:

— Сонька? — и откинула капюшон коротенькой норковой шубки.

Голос ее был мне удивительно знаком, я вгляделась и не поверила своим глазам:

— Ленка, Ленка Коломийцева…

— Сонька Золотая Ручка! — в полном восторге заорала она. — Ну надо же, какая встреча!

Мы валялись на подтаявшем снегу и хохотали, а продавщица из ларька смотрела на нас в полном обалдении. Наконец Ленка оглянулась по сторонам и поднялась на ноги.

— Слушай, Сонька, сколько же мы не виделись? — бормотала она. — Года два, точно?

— Три, — подумав, сказала я, — больше трех лет.

Ленка Коломийцева когда-то была моей школьной подругой, не близкой, а так, приятельницей. Откровенно говоря, близких подруг у меня не было, самой закадычной подружкой всегда была мама… Но все же в школе мы много времени проводили с Ленкой и еще с одной девочкой, Надей Ведерниковой. Потом окончили школу и первое время встречались, пока не затянула каждую новая институтская компания. Три года назад все встретились на вечеринке, которую устроил наш одноклассник, вернувшийся со стажировки из Бельгии, обещали звонить друг другу, но как-то закрутились и позабыли, а потом у меня заболела мама…

— Неужели три года? — поразилась Ленка. — Слушай, если мы сейчас разбежимся, то еще три года не встретимся, так? Ты куда идешь?

Тут она заметила мою дорожную сумку и клеенчатую кошелку. Брови ее удивленно поползли вверх, но Ленка ничего не сказала, только окинула меня внимательным взглядом.

— Да так, иду вот… — Внезапно мне стало стыдно за свою поношенную дубленку и вообще за весь свой унылый и несчастный вид.

Вот именно, последний год от меня прямо разило несчастьем, поэтому люди и шарахались, как от чумной.

— Вот что, Сонька, — деловито сказала Лена, — я так понимаю, что ты особенно никуда не торопишься…

И хотя я терпеть не могу, когда меня жалеют, мне совершенно не захотелось врать ей, что у меня масса дел. Ленка взглянула на крошечные золотые часики и весело сообщила, что ей тоже некуда спешить, потому что все равно она уже опоздала, после чего потянула меня в ближайшее кафе.

Кафе имело, на мой взгляд, два больших преимущества: в помещении его было тепло и мало народу. Во всем остальном оно было самое обычное, недорогое. Мы взяли кофе и пирожные, потом Ленка прихватила еще пару бутербродов с ветчиной. Я выбрала самый дальний столик, чтобы девушка за стойкой не заметила сумку с котом, впрочем, она и так не особенно нами интересовалась, увлекшись разгадыванием кроссворда.

Лена взяла у меня сумку и удивилась, что у меня такие холодные руки. Она снова испытующе поглядела на меня, потом села напротив и сказала очень серьезно:

— Сонька, ты плохо выглядишь. Ты не обижайся, я ведь не для того говорю, чтобы тебя обидеть, а просто констатирую факт. У тебя неприятности?

— Вроде того. — Я отвернулась.

— Тогда вот что! — Ленка сорвалась с места, полетела к стойке и вернулась через три минуты с двумя рюмками коньяка. — Вот тебе лекарство!

Я глотнула коньяк, и в желудке сразу же стало горячо и приятно. Ушла противная дрожь, которая начала сотрясать меня во дворе возле подвального окошка, больше того, коньяк растопил комок ярости, что сидел у меня в желудке после разборки с Маргаритой. Я откусила бутерброд и неожиданно для себя рассказала Ленке все про смерть мамы и про то, как отвратительно стал после нее относиться ко мне отчим.

— Гад какой! — энергично высказалась Ленка. — Года не прошло, а он бабу постороннюю в дом привел, родной дочери покойной не постеснялся!

Дальше я очень кратко, не вдаваясь в подробности, рассказала про прабабку Соню.

— Ой, как интересно! — Ленка схватила последний бутерброд с колбасой. — Говоришь, вы с ней похожи? Ну надо же…

Она взмахнула бутербродом, колбаса соскочила, но упасть на пол не успела, потому что длинная черная молния бросилась из сумки, и колбаса исчезла.

— Ой! — завизжала Ленка. — Кто это у тебя там?

— Тише ты, не ори! — рассердилась я. — А то нас выгонят. Кот это, зовут Багратион, бабы Сони наследство. Из-за него у меня проблемы.

— Они тебя выгнали? — несмотря на выпитый коньяк, Ленка соображала быстро.

— Я сама ушла, не могу там больше, убью эту стерву!

— Рассказывай! — Ленка отхлебнула кофе. — Только подробно…

С появлением в доме Багратиона жизнь моя значительно осложнилась. Не сказать что до этого путь мой был усыпан чайными розами, но теперь Маргарита возненавидела меня окончательно и, как видно, приняла решение извести меня не мытьем, так катаньем. Кот, надо сказать, вел себя вполне прилично, покойная бабушка Софья приучила его к чистоте и порядку. Он, правда, за неделю полностью изодрал обивку на диване, но она и так была старая. Когти Багратион точил о косяк двери, я ему этого не запрещала. В еде он был непривередлив, ел то же, что и я, иногда я баловала его кошачьими консервами. Багратион с негодованием отверг ванночку, наполненную рваными газетами, и дал понять, что будет справлять нужду на улице. Совершенно случайно я обнаружила ту самую кучу песка в подвале и с тех пор два раза в день выносила Багратиона на прогулку. Он никогда не удалялся надолго. Вообще, по моим наблюдениям, кот понимал человеческую речь, не зря баба Соня с ним разговаривала.