Из трех человек, которых Малькольму предстояло опекать в этот вечер, он был менее всего уверен в Гае Пендергасте. Самонадеянный репортер продолжал наивно верить в свою неуязвимость, то и дело предлагая совершенно безумные планы «поисков», на которые Малькольм, Даг и Марго накладывали вето, иногда под угрозой применения силы. В результате Пендергаст был единственным, кто проболтал всю дорогу из Сполдергейта, пытаясь выведать у ученых их тактику на вечер и подшучивая над их настороженным молчанием.

Наконец они подъехали к знаменитому клубному зданию Роберта Смирка, выстроенному в 1836 году и обреченному на гибель от попадания немецкой бомбы в 1940-м. Малькольм приказал кучеру ждать их в течение часа и вошел в клуб. Знаменитый «Карлтон» был расположен в самом сердце Лондона, между ультрамодной Сент-Джеймс-сквер и Карлтон-Хаус-террас.

Малькольма здесь знали — как и во всех клубах для джентльменов, расположенных на Пэлл-Мэлл или Ватерлоо-плейс. В свое время он добился членства в каждом из них, и теперь это порой оказывало ему неоценимую услугу в работе гида. Он кивком приветствовал швейцара и представил своих гостей (слегка изменив фамилию Костенко с целью придания ей более* английского звучания), потом провел их в знакомый, пропахший дорогим табаком зал — заповедную территорию лондонской элиты мужского пола. В интерьере помещения преобладали темные цвета и красное дерево. Зато здесь не было ни намека на дамские рюшечки, приятные глазу безделушки или женский щебет, обойтись без которых дома джентльмену, как правило, не удается. Малькольм и его друзья оставили в гардеробе свои высокие вечерние цилиндры, трости и перчатки, хотя сумку с журналом и АПВО, сославшись на причины делового характера, Малькольм захватил с собой.

— Я предложил бы, джентльмены, — объявил он своим подопечным, — начать с одной из комнат для игр, где мы наверняка найдем себе стол для ломбера.

Со всех сторон люди были погружены в разговоры — где веселые и непринужденные, прерываемые смехом, где конфиденциально деловые. Воздух был наполнен гулом голосов, густым, как добрый портвейн, и серо-голубыми клубами табачного дыма. Кое-где в руках виднелись номера сомнительных изданий вроде «Жемчужины» — одно время весьма популярного порнографического журнала.

— …собрание Теософического общества, сегодня вечером? — спрашивал у своего спутника проходящий мимо джентльмен.

— Где, здесь? Нет, я этого не знал. Что за интригующее собрание джентльменов, хотя, должен заметить, им стоило бы скорее избавиться от этой гадкой мадам Блаватской!

Оба джентльмена рассмеялись и направились к роскошной лестнице, ведущей на второй этаж клуба. Малькольм задержался, раздумывая, стоит ли ему довериться своим инстинктам.

— В чем дело? — поинтересовался Пендергаст.

— Эти джентльмены упомянули о заседании Теософического общества, имеющем место здесь сегодня вечером.

Пендергаст нахмурился.

— Каком заседании?

— Теософического общества. Одной из самых известных своими изысканиями в области оккультных наук организаций Лондона.

— Кучка психов, несомненно, — усмехнулся Пендергаст. — Жаль, что доктор Фероз не смогла приехать с нами, а?

— Вы тоже пришли к той же мысли, что и я, Мур? — старательно понизив голос, спросил Мелвин. — Что наш приятель может состоять его членом, а? Уважаемый доктор, говорите? Любой медик мог увлекаться подобными собраниями.

— Вот именно. Мне кажется, нам не мешало бы посетить сегодняшнее собрание.

Они пристроились к компании джентльменов, направлявшихся к той же лестнице. Судя по обрывкам разговоров, они, возможно, являлись членами Теософического общества:

— …разговаривал как-то с парнем из Америки, из какого-то хлопкопрядильного города в Южной Каролине. Уверял меня, что сам разговаривал с пожилым джентльменом, который пробуждал мертвых.

— Ох, не надо, вздор какой! Одно дело — обсуждать возможность общения с ушедшими из этого мира. Я видел, что может творить настоящий медиум на сеансах спиритизма, но чтобы будить мертвых? Вздор и чепуха! Уж не скажете ли вы еще, что этот янки объявил себя Иисусом Христом?

Малькольм сделал незаметное движение рукой, включая свой журнал на запись с миниатюрной камеры, замаскированной под булавку в галстуке. Одновременно он не отставал от джентльменов, с любопытством прислушиваясь к их разговору Так они все вместе пересекли вестибюль и подошли к лестнице.

— Нет, нет, — возражал первый джентльмен. — Разумеется, пробуждал не в буквальном смысле этого слова, но пробуждал души умерших, видите ли, с целью общения с ними. Без всякого медиума или таинственных таблиц, передающих нам всякую невнятицу. Чтобы добиться этого, ему хватало веревки, на которой вешали человека, — он укладывал ее кольцом вокруг могилы того типа, с которым хотел пообщаться, и бормотал что-то этакое на латыни… не помню точно, что именно, но после этого дух бедолаги возникал в петле — и вуаля! Можете говорить в свое удовольствие до первых петухов. Ну конечно, дух не может покинуть пределов веревочной петли..

— И вас не смущает тот факт, что этот янки вас разыгрывал?

Негромкий смешок донесся до Малькольма сквозь клубы табачного дыма.

— Нет, уверяю вас, он говорил совершенно серьезно. Осмелюсь утверждать, этот парень из высшего света и искренне верил в то, что говорил.

Малькольм как раз собирался ступить на нижнюю ступеньку, когда его окликнули по имени:

— Ба, да это ведь Мур, не так ли?

Неожиданный оклик заставил Малькольма обернуться. Он обнаружил, что смотрит в улыбающиеся голубые глаза джентльмена, которого вроде бы помнил, но весьма смутно. Это был молодой человек лет двадцати трех, одетый по последней моде, с волнистыми темными волосами. Лучистые голубые глаза и светлая кожа выдавали в нем ирландца.

— Так вы Малькольм Мур, верно? — повторил тот с хитрой улыбкой Нотки дублинского произношения в голосе показались Малькольму знакомыми. Похоже, ему полагалось знать этого дружелюбно улыбающегося молодого человека.

— Совершенно верно, но, боюсь, вы имеете передо мой преимущество, сэр.

— Меня зовут О’Доунетт, Бивин О’Доунетт. Мы с вами встречались, дай Бог памяти, где-то с год назад, на летних скачках в Аскоте. — Весело прищурившись, мистер О’Доунетт усмехнулся. Звук вышел на редкость добродушный. — Видите ли, мне хорошо запомнились обстоятельства встречи. Мы с вами ставили на одну и ту же дохлую клячу, которая ухитрилась прийти последней.

Имя и лицо наконец всплыли в памяти Малькольма.

— Ну конечно! Мистер О’Доунетт, рад встрече с вами! — Они сердечно пожали друг другу руки, при этом Малькольм внутренне поморщился, вспомнив их знакомство. У него тоже был неплохой повод вспомнить ту скачку. Он сделал ту проигрышную ставку по просьбе своего тогдашнего клиента, миллионера, считавшего себя великим экспертом во всем, что касалось спорта, и в особенности скачек. Малькольм предупреждал этого идиота не ставить на эту лошадь, хорошо зная ее послужной список за предыдущие скачки, но, как говорится, клиент всегда прав… Оба — Малькольм и этот молодой ирландец, О’Доунетт, — проигрались с треском.

Малькольм представил своего нежданного знакомого своим гостям.

— Мистер О’Доунетт, позвольте представить вам мистера Конроя Мелвина и мистера Гая Пендергаста из Лондона, а также доктора Костена из Америки.

— Рад познакомиться с вами, джентльмены, — улыбнулся О’Доунетт, обменявшись с ними рукопожатиями. — Кстати, — добавил он, — где вы все это время пропадали, а, Мур? Ах, подождите, вспоминаю, вы же из Вест-Индии, так что колесите по всему свету. Знаете, я вам даже завидую.

Малькольм отчаянно пытался вспомнить про О’Доунетта хоть что-нибудь, кроме той неудачной ставки на скачках.

— А вы? — немного неуверенно спросил он.

— Ах, я-то? Ну, как говорится, фортуна то улыбается, то хмурится. Но мне удалось опубликовать сборник поэзии. Скажем честно, довольно тоненький, но все же опубликовал. — Глаза его озорно блеснули, на этот раз с явной самоиронией. — Так, всякий друидический вздор, ни капельки не похожий на серьезную поэзию, которую я предпочитаю, зато продается. Видит Бог, продается. Этот кельтский ренессанс еще сделает из нас, дублинцев, настоящих джентльменов. — Он снова подмигнул. Малькольм тоже улыбнулся.