– А ну открывай! – проорала дверь.

Сколько я не делала вид, что меня нет, что я в душе, в плеере, в гробу в белых тапочках – дверь не прекращала звонить и стучать на все лады. Я превозмогла неожиданное отвращение к людям и отперла.

На пороге были представлены все мои школьные и дворовые подруги, а также и друзья. Народу было пугающе много, я даже испугалась, что меня сейчас начнут грабить или бить, но Полина протиснулась сквозь Наташек и протянула мне бутылку вина.

– Проходите, рада вас видеть, – заулыбалась я.

– И мы, и мы, – закивали присутствующие, с интересом осматривая меня со всех сторон.

– На мне узоров нету и цветы не растут, – возмутилась я.

– Ты и правда жила с мормоном? – высунулась из-за холодильника, в котором разочарованно копалась уже минут пять, Наташка намбер ван. Я осела на пол, как пожухлая листва.

– Познавательно уже то, что народу, да еще в таком количестве, известно о моем приезде. А уж про мормона я просто молчу! Я что – жила в шоу Трумена? Вы понатыкали в меня жучков?

– Твой братец вчера ночевал у моего брата, – прояснила суть вопроса Наташка намбер ту.

Вот так молниеносно и бесперебойно сработал наш дворовый телеграф. Как, впрочем, и всегда. Теперь надо только молиться, чтобы он не донес эту жуткую весть до пригородов Воронежа, где моя мама мирно взращивала укроп с кабачками.

– Выпей, – сочувственно протянул мне бокал какой-то миловидный парень с приятным, но совершенно незнакомым лицом.

Я приняла бокал и погрузилась в раздумья относительно того, как именно собираюсь жить в этом рассаднике сплетен и алкоголизма. Потом мысли унесли меня по какому-то Гольфстриму к Олегу Петровичу и я, опрокидывая в себя стопку за стопкой, рыдала, что по ужасному стечению обстоятельств никого лучше, нежнее и прекраснее этого изувера у меня не было и, наверное, не будет. Меня утешали, слезы горячими ручьями стекали за воротник, цвет лица неумолимо приближался к пионерскому галстуку, а я также неумолимо понимала, что жизнь моя кончена, а впереди ждет беспросветная череда унылых дней, среди которых потеряется моя молодость. Двадцать девять лет – возраст, в котором женщина уже должна проверять у кого-нибудь уроки, а мужа воспринимать, как непременный атрибут типа шифоньера. У меня же не было даже намека ни на то, ни на другое. Но самое страшное, что пройдет короткое лето, настанет сентябрь, мир вокруг станет ярким и разноцветным. И в день моего рождения, двадцать пятого числа, я в полном одиночестве и стерильности разменяю четвертый десяток.

К утру понедельника у меня закономерно и, при этом, невыносимо болела голова. Нервно захлебывающийся будильник сыграл на моих нервах траурный марш, я разлепила глаза и принялась судорожно искать отмазку для работы. Я редко пропускала этот неиссякаемый источник общения и наличности, но иногда все же лживо придуривалась, чтобы полежать в тишине и одиночестве. Померила температуру. Результат нулевой. В смысле, градус соответствовал средним показателям, что при условии тяжелого похмелья было удивительно. Позвоню и скажу, что кот разбил будильник.

– У тебя нет кота! – услышала я голос совести, очень похожий на Риммин.

– Ну и ладно. А тогда… Я не смогла проснуться, потому что мой мозг отказался приходить в себя!

– Тогда тебя пора вязать и паковать в дурдом, – оппонировала совесть. Я загрустила. Оставалась одна надежда на гороскоп. Вдруг он категорически запретит мне идти на работу? Я зашла в Интернет и на знакомом астрологическом сайте нашла-таки то, что мне пригодилось. Оказалось, что гороскоп для Весов на этот понедельник был самым что ни на есть пугающим. «Остерегайтесь негативных контактов, не принимайте судьбоносных решений, они могут испортить вам всю жизнь. Также воздержитесь от тяжелых физических нагрузок, возможно получение травмы». Конечно, судьбоносные решения не входили в программу моих рабочих полномочий. Но что такое есть моя работа секретаря, кроме как негативный контакт и тяжелая физическая нагрузка? Уж кто-кто, а Римка не сможет противостоять такому аргументу!

– Римка не сможет, а вот начальник отдела очень даже сможет. Еще не хватало сейчас потерять работу, – гадко аргументировал внутренний голос. Я со стоном добралась до кухни и со спокойствием зомби помешивала в турке кофе до тех пор, пока оно «совершенно неожиданно» не разлилось по всей газовой плите.

– Вот такая у меня реакция! – восхитилась я собственной ловкости. Плиту мыть не стала, оставила эту радость братцу. Собрала волю в кулак, глаза в кучку, тело в узел и пошкандыбала на работу.

От ВДНХ до Савеловской было даже ближе, чем от Юго-Западной, что порадовало бы меня в других обстоятельствах, но сегодня мозг отказывался выдавать даже простейшие импульсы типа «подойди к выходу, дура, тебе сейчас выходить». Что уж там говорить про анализ времени пути.

Может быть, именно моим тяжелым нравственным и физическим состоянием объясняется то, что происходило дальше. Очень возможно. Скорее всего, будучи в нормальном состоянии, я никогда не согласилась бы на такое безумие. Хотя, при умелом обращении из меня всегда можно было вить любые веревки. Не человек, а ходячее макраме, честное слово. В общем, непонятно, что именно заставило меня согласиться. Но по порядку. Я доковыляла до офиса, дважды чуть не попав под мчащуюся по развязке Дмитровского шоссе и Сущевского вала машину. Вдохнув привычный аромат выхлопных газов, я нырнула в нашу проходную и поднялась на старом дребезжащем лифте на десятый этаж.

– Приветик, ты опоздала, – порадовалась за меня охрана.

– И вам того же, – угрюмо отмахнулась я. Наверняка эти гады уже отметили в журнале прихода мой промах, так что штраф в десять долларов мне обеспечен.

– Ты не заболела? – озабоченно осмотрела меня Римма. Таня Дронова тряхнула рыжими кудрями и подсунула мне чашку кофе.

– Спасибо тебе, добрый человек, – искренне порадовалась я. Хоть кто-то догадался выразить сочувствие не в абстрактных формах, а в виде дымящейся кружки Нескафе.

Потягивая горькую жидкость, я мямлила в трубку стандартные приветствия, переключала звонящих на сотрудников, сотрудников на других сотрудников, иногда забывая, кто кого хотел и переключая звонки наугад в надежде, что абонент больше не перезвонит. Это, кстати, была достаточно популярная у нас в офисе забава. Негласное распоряжение руководство именно на нас, секретарей центрального отдела возлагало обязанности по сдерживанию клиентов со скандальными намерениями. Допустим, у меня поступал вот такой звонок:

– Девушка, соедините меня с кем-то, кто сможет мне внятно объяснить, почему на стендах напротив главного супермаркета в Сыктывкаре написано «Молочница» вместо «Доярка». Мой бренд называется «Доярка».

– Одну секундочку, я уточню, – вежливо и ласково отвечаю я. На самом деле я не только понятия не имею про пиар в Сыктывкаре и про то, кто этим занимается, но и про то, у кого это можно уточнить, тем более за секундочку. Я жду пару минут, потом подключаюсь снова.

– Ну, уточнили? – кипящим от возмущения голосом переспрашивает клиент.

– Будьте добры, назовите ваши реквизиты, номер договора и суть проблемы, – еще более ласково переспрашиваю я. Клиент отвечает еще раз все по второму кругу.

– Я Вася Иванов, ООО «Маслобойни Калинина», договор номер 322223, на стендах напротив главного супермаркета в Сыктывкаре написано «Молочница» вместо «Доярка». Мой бренд называется «Доярка».

– И что вы хотите? – спрашиваю я.

– Разобраться!

– Одну минуточку, – снова отключаюсь и пару минут полирую ногти я. Затем переключаю на любой внутренний номер. Что называется, на кого Бог пошлет. Если, например, сегодня пятое июня, я переключаю на внутренний номер 0506. Минут десять клиент и неопределенный сотрудник из какого-нибудь филиала выясняют, что их неправильно соединили, и они ничем не могут друг другу помочь. Сотрудник впервые слышит и о Доярке, и о Молочнице и о «Маслобойнях Калинина». Он вообще занимается сбором статистики и общественного мнения. А клиент, растеряв большую часть своего негодования, частенько уже не перезванивает. Но если даже и перезванивает, половина его возмущения уже потеряна. Тогда перехожу к плану «Б» и принимаюсь сочувствовать.