Для этого требовалось лишь достаточное количество подобных помещений, роботов и платформ. При условии, что энергии хватает, а у людей на планете нет необходимости заниматься чем-то еще, все это реально выполнимо.

Здесь никто не выращивал урожаи и не распределял пищу. Но это не имело значения, ведь почти не осталось бодрствующих, которых надо кормить. Никто не руководил сложной и переменчивой паутиной глобальной финансовой системы. Но и это не имело значения: не осталось чего-либо, напоминающего экономику. Отпала необходимость в транспортной инфраструктуре, потому что никто не путешествовал. Не было нужды в связи: никого не интересовала обстановка за пределами сектора. Не было нужды ни в чем, кроме абсолютно необходимого для выживания. Воздух для дыхания. Пайки и лекарства менее чем для полумиллиона человек. Немного нефти, последние оставшиеся струйки, чтобы поднимать в воздух вертолеты.

— Идет война, — сказал Да Силва. — И началась она, в той или иной форме, еще до того, как тебя заморозили. Но это не та война, о которой ты, наверное, подумал.

— И как в нее вписываются все эти спящие люди?

— А у них нет выбора, — отрезала Клаузен. — Они должны спать. Если они не будут спать, мы все умрем.

— Мы?..

— Ты, я. Мы все, — подтвердил Да Силва. — Человечество.

Они забрали Неро и труп из лазарета, расположенного несколькими этажами ниже морозильной камеры. Труп был уже упакован — обернутая в серебристый пластик мумия на больничной каталке. Неро оказался не мужчиной, как предполагал Гонт, а высокой и гибкой женщиной с открытым и дружелюбным лицом и копной рыжих кудряшек.

— Ты ведь новичок, верно? — спросила она, салютуя кофейной кружкой.

— Наверное, — неуверенно отозвался Гонт.

— К этому надо привыкнуть, уж я-то знаю. Я только через полгода сообразила: это не худшее, что могло со мной случиться. Но и ты со временем втянешься. — Одна рука Неро была забинтована и облачена в белую перчатку, пришпиленную к одежде английской булавкой. — От души советую: не возвращайся в ящик. — Тут она взглянула на Клаузен: — Вы ведь даете ему такой шанс?

— Конечно. Таковы условия сделки.

— Знаешь, мне иногда кажется, что сделка все только осложняет, — сказала Неро. — Не проще ли просто указывать им, что надо делать, и к черту сантименты.

— Ты бы сама не очень обрадовалась, не предоставь мы тебе выбора, — заметил Да Силва. Он уже снимал куртку, готовясь остаться.

— Да, но что я тогда знала? Сейчас мне эти прошедшие шесть месяцев кажутся половиной жизни.

— Когда тебя заморозили? — спросил Гонт.

— В две тысячи девяносто втором. Я одна из первых ста миллионов.

— Гонт тебя опередил, — сообщила Клаузен. — Он был одним из избранных. Те самые избранные, первые двести тысяч.

— Ничего себе! Вот это рывочек на старте. — Неро прищурилась. — Значит, он не в курсе? Насколько мне помнится, тогда они еще не знали, во что вляпались.

— Большинство не знало, — согласилась Клаузен.

— Чего не знало? — вскинулся Гонт.

— Спячка была прикрытием, даже тогда, — пояснила Неро. — Тебе продали обманку. Никакой прорыв к бессмертию тебе не светил, сколько бы ты ни спал.

— Не понимаю. Так вы утверждаете, что все это было мошенничеством?

— Вроде того, — сказала Неро. — Не заработать деньги для кого-то, а начать процесс укладывания всего человечества в спячку. Его предполагали начать в малом масштабе, чтобы оставалось время преодолеть несовершенство технологии. Если бы знающие люди открыто объявили о своих планах, им бы никто не поверил. А если бы поверили, во всем мире началась бы паника. Поэтому они начали с избранных, постепенно разворачивая операцию. Сперва двести тысяч. Затем полмиллиона. Потом миллион, и так далее. — Она сделала паузу. — А внешне жизнь шла своим чередом. Им удалось хранить тайну лет тридцать. Но потом поползли слухи, что спячка — это нечто большее.

— Да и драконы сильно подгадили, — добавил Да Силва. — Их существование всегда было нелегко объяснить.

— Ко времени моей заморозки, — продолжила Неро, — большинство уже знало, каков расклад. Если мы не отправимся спать, миру придет конец. И согласие на анабиоз стало нашим моральным долгом. Вариантов имелось всего два — или спячка, или эвтаназия. Я выбрала заморозку, но немало моих друзей предпочли пилюлю. Решили, что определенность смерти предпочтительнее лотереи пребывания в ящике… — Она впилась взглядом в глаза Гонта. — И об этой части сделки я тоже знала. О том, что в любой момент меня могут разбудить и сделать надсмотрщиком. Но вероятность этого была исчезающе мала. Никогда не думала, что мне выпадет такая судьба.

— Никто не думал, — буркнула Клаузен.

— А с ним что случилось? — спросил Гонт, кивнув на завернутое в фольгу тело.

— Гименес погиб, когда на восьмом этаже прорвало паровую трубу. Вряд ли он успел что-то почувствовать: все произошло внезапно. Я, конечно, спустилась туда как смогла быстро. Перекрыла утечку пара и смогла дотащить Гименеса до лазарета.

— Неро сама получила ожог, когда тащила сюда Гименеса, — сказал Да Силва.

— Ничего, поправлюсь. Только сейчас с трудом орудую отверткой.

— Мне Гименеса жаль, — сказала Клаузен.

— А ты его не жалей. Если честно, то ему никогда здесь не нравилось. Он считал, что принял неправильное решение, когда остался с нами, а не вернулся в ящик. Я, конечно, пыталась его переубедить, но тщетно. — Неро провела здоровой рукой по кудряшкам. — Не скажу, что я с ним не ладила. Зато сейчас ему точно лучше, чем было.

— Он же мертв?! — удивился Гонт.

— Технически — да. Но после несчастного случая я сделала ему полную очистку крови и накачала его криопротектором. У нас здесь нет свободных ячеек, но мы сможем поместить его в ящик на главной платформе.

— В мой ящик, — уточнил Гонт.

— Есть и другие ячейки, — возразил Да Силва. — То, что Гименеса заморозят, не помешает тебе последовать за ним, будь твоя воля.

— Если Гименес был таким несчастным, то что вам мешало заморозить его раньше?

— Так дела не делаются, — заявила Клаузен. — Это был его выбор. К тому же мы вложили немало времени и труда, чтобы его обучить, помочь влиться в команду. Думаешь, мы согласились бы пустить все эти усилия коту под хвост только потому, что он передумал?

— Он всегда честно вкалывал, — напомнила Неро. — И команду никогда не подводил. И то, что произошло с ним на восьмом, было несчастным случаем.

— Никогда в этом не сомневался, — подтвердил Да Силва. — Он был хорошим парнем. Жаль только, что не смог до конца освоиться.

— Возможно, теперь для него все сложится к лучшему, — сказала Неро. — Билет в грядущее в один конец. Смотрителем он уже отработал, и, надеюсь, следующее его пробуждение произойдет в лучшем мире, когда мы выиграем войну и сможем проснуться снова. Я уверена, что в будущем его сумеют залатать.

— Похоже, под конец он все-таки добился выгодной сделки, — заметил Гонт.

— Единственная хорошая сделка — остаться живым, — возразила Неро. — Чем мы сейчас все и занимаемся. Что бы вокруг ни происходило, мы живы, мы дышим, мы мыслим. И мы не замороженные тела в ящиках, существующие лишь от одного мгновения к следующему. — Она пожала плечами. — Я так думаю, вот и все. Если хочешь вернуться в ящик, чтобы лямку тянул кто-то другой, то не позволяй мне тебя отговаривать. — Она посмотрела на Да Силву. — Ты здесь справишься один, пока я подлечусь?

— Если с чем-то не смогу разобраться, то дам тебе знать, — ответил Да Силва.

Неро и Да Силва прошлись по контрольному списку. — Неро хотела убедиться, что сменщик полностью готов. Потом они распрощались. Гонт не знал, на какой срок коллеги оставляют Да Силву одного — на недели или месяцы. Но тот вроде бы не возражал против такой судьбы, как будто длительные одиночные дежурства время от времени были для них чем-то вполне ожидаемым. Если вспомнить, что до смерти Гименеса здесь дежурили всего двое, то Гонт не мог понять, почему бы им просто-напросто не разбудить еще одного спящего — в компанию Да Силве.