Муж свернул газету и отложил ее в сторону. Он был странно оживлен и приветливо улыбался ей.

– Тебе нравится за городом? – спросил он. – В таком случае летом я отвезу тебя в Северн-Парк в Уилтшире. Думаю, тебе там понравится.

– Мне нужно кое-что вам сказать, – с жаром подхватила она. – Надо было сказать этого с самого начала, пока вы еще не женились на мне. На самом деле мне вообще не надо было приходить к вам. Я все время притворялась.

– О, – воскликнул он, опершись подбородком на согнутую в локте руку и устремив на нее прямой взгляд синих глаз. – Момент истины?

– Не смейтесь, Майлз, – с упреком сказала она. – Вам будет не до смеха, когда я все расскажу. Может быть, вы даже меня выгоните. Уверена, что вам захочется это сделать.

Он промолчал, но его глаза продолжали улыбаться.

– Я вам никакая не родственница, – выпалила она, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Она не собиралась говорить этого, не сейчас по крайней мере. Абигайль набрала воздуха, чтобы продолжать.

– Вот тут вы не правы, – спокойно проговорил он. – Вы моя жена.

– Кроме этого, – ответила Эбби. Боже, какие же синие были у него глаза! Как бы ей хотелось, чтобы он смотрел на нее! Слава Богу, было темно в ту ночь, когда он… Она ощутила, как краска заливает лицо. – Так вот, – неуклюже продолжила она, – мы состоим в очень дальнем родстве, Майлз. Я не имела права называться вашей кузиной.

– Это твой самый тяжкий грех? – улыбаясь, осведомился он.

Нет, это еще не все, совсем не все. Но она струсила. Может быть, лучше совсем ничего не говорить? Никто ничего не знает. Когда умер отец, она стала единственной хранительницей тайны. Наверное, ему не обязательно знать? А что, если бы и ей никто ничего не рассказал? Ведь тогда на ней не могло быть греха? Она ведь не знала бы, что обманывает мужа?

– Нет, – возразила она, – есть еще кое-что. Нас гораздо больше..

– Больше таких, как ты? – спросил он, перегнувшись через стол, чтобы взять ее за руку. Пока он не дотронулся до нее, Эбби не подозревала, что ее ладони холодны как лед. – У твоих родителей была тройня или даже четыре ребенка-близнеца?

– Боже упаси, – воскликнула она, – нет, но есть еще Борис, Би и Клара.

– Расскажи мне о них, – попросил граф. Он снова говорил с ней, как с ребенком, отеческим тоном. Он поудобнее устроился на стуле, сложив руки под подбородком.

– Борис – это мой брат, – начала она, сглотнув. Это было не совсем правдой, но у нее не хватило смелости во всем признаться. Надо было все рассказать, как она вообще и собиралась это сделать, как только села за стол, как только взглянула на него. – Беатрис и Клара – мои сводные сестры. Они еще совсем крошки. Это дети моего отца от второго брака, моя мачеха… – Она взяла со стола вилку и начала бездумно вертеть ее в руках. – Она ушла. – Это не ложь, это полуправда, подумала Эбби.

– Где теперь эти дети? – поинтересовался граф.

– Би и Клара? – переспросила Эбби. – Они у своей двоюродной бабушки в Бате. Она взяла их только потому, что не было другого выхода. Эта женщина придерживается твердого убеждения, что дети должны вести себя так, чтобы их было видно, но не слышно.

– Ты любишь их? – спросил Майлз.

Она опустила глаза на свои руки и отложила вилку. К ее удивлению, на тарелке не осталось ничего, кроме крошек.

– Они как будто мои собственные дети, – призналась она. – Когда их мать сбе… ушла, забота о них легла на мои плечи, потому что отец был… ну, нездоров. Во мне что-то оборвалось, когда я посадила их на поезд в Бат. У них не было счастливого детства, но я хотя бы любила их, позволяла им пачкаться, кричать и бегать, когда им вздумается.

– Твой брат получил наследство, – нахмурился Майлз, – и не стал заботиться о тебе и сестрах?

– О, у него не было толком никакого наследства, кроме долгов. Отец был… болен, как я уже говорила. Он болел очень долго и не мог расплатиться с кредиторами. Мы продали все, но и этого оказалось недостаточно. Борис живет где-то в Лондоне, но я редко его вижу. Он преисполнен желания быстро разбогатеть.

– Он игрок? – осведомился граф.

– Он хочет выплатить наши долги, – пояснила она. – Он всегда хотел быть лучше отца… Так вот, отец болел, и у Бориса не было возможности заниматься любимым делом.

Граф молча взирал на нее.

– Майлз, – проговорила она, снова берясь за вилку, – я подумала… когда вы сделали мне предложение, я решила… Господи, все знают, что вы богаты, как Крез. – Она в смятении взглянула на него и покраснела. – Вот то, что вы должны обо мне знать. Иногда я говорю не подумав. Я не хотела этого говорить, ваше материальное положение меня не касается.

– Касается, – возразил Майлз, – ты стала женой человека, о котором все говорят, что он богат, как Крез. Что ты хочешь, чтобы я сделал для твоих сестер и брата, Эбби?

– OI – Она подняла, на него умоляющий взгляд. – Я хочу, чтобы они жили со мной, Майлз, Я имею в виду девочек. Я мечтаю, чтобы они вернулись ко мне. В Северн-Парке у вас большой дом? Бьюсь об заклад, это так и есть. Вам не придется с ними встречаться, я сделаю так, что вы не будете их видеть. И обещаю, что их содержание не обойдется слишком дорого. Они не привыкли к богатству и не будут требовать много. И я не жду, что вы отправите их в дорогую школу. Я, честно говоря, вообще не хочу отправлять их в пансион, лучше я сама буду их учить.

– Эбби. – Он снова накрыл ее руку своей, поглаживая ладонь теплыми пальцами. – Прекрати спорить сама с собой. Естественно, мы должны взять твоих сестер к себе. Твоя тетушка не будет возражать?

– Нет-нет, – быстро ответила она. – Она ясно дала понять, что берет их только из сострадания. Они могут приехать, Майлз? Вы не будете возражать?

Он улыбнулся и крепко сжал ее руку.

– О Боже! – воскликнула она, глядя на мужа, но не видя его. – Да, конечно, конечно. Странно, как я раньше до этого не додумалась. Лучше и быть не может. Если бы у этой идеи были руки, она давно уже щелкнула бы меня по носу.

Граф развеселился.

– Этот угорь, – проговорила она, – эта жаба, эта змея. Вы ведь понимаете, что это к ней, а не ко мне он приставал. Он знал, что меня лучше не трогать. Как только он впервые попытался игриво мне улыбнуться, я сказала, что, если это повторится, я выбью ему зубы.

Граф запрокинул голову и разразился смехом.

– Эбби, – с трудом выговорил он, – ты этого не делала. Ты просто не способна на такой неучтивый поступок. Но о чем, если не секрет, о чем ты говоришь?

– О мистере Гилле, – пояснила она. – Он приставал к Лоре, потому что она очень хорошенькая и так боится потерять место, что не осмелилась дать ему отпор.

– А тебя все-таки уволили?

– Я сказала ему, что если… – Она запнулась и покраснела. – Я потребовала отстать от нее, и на следующий же день меня обвинили в том, что я строго глазки их сыну, и выгнали. Если бы вы хоть раз увидели Хэмфри Гилла, Майлз, вы бы поняли, как я возмутилась, услышав подобное заявление. Сама мысль об этом невозможна! Это было бы смешно, если бы не было так грустно!

– А что ты имела в виду под «лучше и быть не может»? – поинтересовался граф. – Что же должно было щелкнуть тебя по носу невидимым кулаком?

– Лора, гувернантка, – начала Эбби. – Она может закончить обучение детей и уйти из этого ужасного дома и его похотливого хозяина. Вам не кажется, Майлз, что это прекрасная идея? Можно я попрошу ее?

Она думала, что он откажет. Майлз некоторое время задумчиво рассматривал ее. И эта тишина была гораздо красноречивее любых слов. О Боже, подумала Абигайль, ведь она дала себе слово вести себя скромно хотя бы несколько дней. Но она уже начала болтать вовсю!

Майлз выглядел так, как в тот первый раз – неужели с тех пор прошло всего три дня? – и так, как он выглядел в тот день, когда повел ее за покупками: он был красив, безупречен и недоступен. Трудно было поверить в то, что это тот же самый мужчина, который проделывал с ней ночью такие удивительные вещи! Абигайль почувствовала, как краска заливает шею.