Последней в череде потомков По и Лары была девушка по имени Потиция, дочь Потиция. Ей, выросшей в торговом поселении, с раннего детства разрешалось бродить по окружающим окрестностям, и она облазила их вдоль и поперек. Реку, со всеми ее отмелями и омутами, девушка знала как свои пять пальцев. Она не раз переходила ее вброд, когда вода стояла низко, и переплывала в полноводье.

Ясное дело, что и Спинон, протекавший перед поселением, она исследовала до самого его истока – а начало он брал в болотистом озерце среди холмов. Болото кишело всякой живностью: лягушками, ящерицами, стрекозами, пауками, змеями, птицами. Ей нравилось наблюдать, как взлетает из камышей стая переполошившихся гусей или как описывают в небе круги белоснежные лебеди перед грациозной посадкой на воду.

По мере того как Потиция становилась старше, поиски уводили ее все дальше и дальше от поселения. Однажды, поднявшись выше по реке, она обнаружила горячие источники, но когда, возбужденная, прибежала домой, чтобы рассказать о своем открытии, оказалось, что ее отец уже знает про этот горячий ключ. На вопрос, откуда берется булькающая вода, Потиций ответил, что она кипятится на огне в подземном мире, но сколько ни искала его дочка вокруг, входа в это таинственное царство так и не нашла. Как-то раз горячий ключ иссяк, и, хотя вскоре забил снова, испуганные поселяне решили ублажить нумена подземного огня, соорудив рядом с источником алтарь и предложив ему подношения. Потиций лично занялся сооружением алтаря. Сначала с помощью быков подтащил к источнику здоровенный камень, а потом обтесал его до формы, показавшейся ему подходящей. Раз в году как жертву нумену на алтаре рассыпали соль, а потом разбрасывали ее над горячим источником. Пока это помогало – он больше не иссякал.

Любопытство, манившее Потицию все дальше от деревни, неминуемо увлекало ее вверх, к Семи холмам. Первый холм, который она покорила, высился сразу позади отцовской хижины. Его склон, обращенный к деревне, был настолько крут, что взобраться по нему не смогла бы даже самая упорная и целеустремленная девочка. Но на другом склоне холма она, путем проб и ошибок, нашла-таки тропку, ведущую на самую вершину. Вид оттуда открывался поразительный, захватывающий дух. Глядя в разные стороны, она видела и болотистое озеро, и лежащее внизу поселение, и окрестности горячего ключа, находившегося на краю большой равнины у изгиба Тибра. Устремляя взгляд за знакомые пределы, Потиция поняла, что мир гораздо шире, чем представлялось ей раньше. Река простиралась в обе стороны, насколько достигал ее взгляд, а далекий горизонт в любом направлении терялся в пурпурной дымке.

Один за другим Потиция одолела все Семь холмов. Они были выше, чем ближний к дому холм, но подняться на них было легче, если знать, в каком месте начинать подъем и каким путем следовать. Каждый холм имел какое-то отличие, присущее только ему. Один порос буковым лесом, другой был увенчан кольцом древних дубов, еще один зарос ивами и так далее. Своего имени у каждого холма еще не было, а все вместе они с незапамятных времен назывались просто Семью холмами. Правда, не так давно какой-то проходивший здешними краями странник в шутку назвал холмистую местность словом «рума», которым прежде называли женскую грудь или вымя дойных животных. Шутка понравилась, название прижилось и очень скоро стало привычным, ведь поселенцам уподобление неровностей земли частям тела представлялось вполне естественным.

На утесе, который находился прямо напротив поселка, за лугом, на дальней стороне Спинона, Потиция нашла пещеру. Поскольку она находилась в расщелине крутого склона и была укрыта низкорослым кустарником, обнаружить вход в нее было непросто: снизу отверстие казалось тенью, отбрасываемой скальным уступом. Упрямая девчонка решила проникнуть в пещеру, но убедилась, что спуститься в нее с вершины невозможно. Оставался подъем, требовавший незаурядного упорства, ловкости и отваги.

Несколько предпринятых на протяжения лета попыток закончились падениями и, соответственно, шишками, синяками, ссадинами и взбучками от матери, не одобрявшей рваные туники, расцарапанные ладони и ободранные коленки.

В конце концов Потиция сумела проникнуть в пещеру и сразу поняла, что дело стоило таких усилий. Пещера казалась ей огромной, да и на самом деле никак не уступала по размеру хижине ее семьи. Она уселась на выступ скалы, который образовывал естественную скамью, и положила руку на уступ, вполне способный послужить полкой. Пещера походила на дом, только сделанный не из веток, а из камня, и словно ждала, когда девочка предъявит на нее свои права. В отличие от горячих источников, о пещере в поселке никто не знал: Потиция оказалась первым человеком, которому удалось туда проникнуть.

Пещера стала ее тайным убежищем. В жаркие летние дни она убегала туда, чтобы вздремнуть. В сырые осенние дни сидела внутри, где было сухо и уютно, прислушиваясь к шуму бессильного перед камнем дождя.

Однако, по мере того как Потиция росла, изучение окрестностей отступало на второй план – ей следовало перенять у матери необходимые женские навыки, такие как приготовление пищи или плетение корзин из камыша. Судя по телесным признакам, Потиция приближалась к детородному возрасту. Мать посоветовала ей присмотреться к жившим по соседству юношам и решить, за кого бы она хотела выйти замуж.

В ознаменование наступления зрелости отец Потиции преподнес ей драгоценный подарок – амулет из желтого металла, именуемого золотом.

На протяжении десяти поколений золотой самородок, подаренный Таркетием Ларе, оставался в своем первозданном состоянии, ибо металл казался слишком мягким, чтобы его можно было обработать. Однако заезжий финикиец рассказал дедушке Потиции, что золото можно сплавить с другим драгоценным металлом, именуемым серебром. За немалую цену финикийский мастер придал самородку форму в соответствии с указаниями деда. По финикийским меркам, изделие получилось грубым, но в глазах Потиции оно было настоящим чудом.

Приспособленный висеть на кожаном шнурке амулет приобрел вид крылатого фаллоса. Отец называл его Фасцином и говорил, что он способствует плодовитости, оберегает женщин и младенцев при родах и защищает от сглаза.

Хотя Потиция расспрашивала отца и внимательно слушала его ответы, она так и не поняла, то ли этот амулет действительно являлся Фасцином, то ли Фасцин обитал в нем, то ли он лишь изображал Фасцина, как идолы финикийцев изображают их богов. Однако отсутствие четкого понимания сущности амулета вовсе не помешало Потиции, надев его, почувствовать себя взрослой.

Она уже не была девчонкой с ободранными коленками и грязными ногами, беззаботно болтающейся по кажущемуся ей огромным, но на деле маленькому миру Румы. Правда, и повзрослев, Потиция сохранила в себе ребяческое ощущение чуда и нежную тоску по миру детства, в котором мало чего стоит бояться и который сулит так много открытий.

До недавних пор этот мир оставался местом, где незнакомцы встречались в доброй компании и где Потиция могла растить детей, не беспокоясь за их безопасность, позволяя им бродить где хочется, как делала в детстве сама. Но теперь все изменилось. Мир стал мрачным и опасным. Родители не спускали с детей глаз, и даже взрослые не решались бродить по Руме в одиночку.

Появление монстра Какуса изменило все.

Первой его увидела Потиция в тот день, когда шла к реке с корзинкой белья. При виде страшилища девушка пронзительно завизжала, бросила корзину и помчалась в селение, преследуемая чудищем, издававшим жуткие звуки, от которых у нее мурашки пробегали по коже.

«Какус! Какус!» – еще долго звенело у нее в ушах.

Но надо же такому случиться: когда силы ее уже были на исходе и она не могла больше бежать, эта жуткая образина отказалась от погони. Сомнений не было – произошло чудо, и спас ее, конечно же, Фасцин, только Фасцин, и никто, кроме Фасцина. Недаром она всю дорогу, до самой деревни, сжимала на бегу амулет, умоляя Фасцина о защите и шепча вслух: «Спаси меня! Спаси меня, Фасцин!»