Потиций, который теперь жил в собственной хижине на Палатине, неподалеку от близнецов, а домой заглядывал лишь навестить родных, вынужден был во время этих кратких визитов выслушивать отцовские сетования. Особенно задевало его упоминание о Холме бродяг, хотя тут крыть было нечем. Когда число последователей близнецов сильно возросло, пришлось думать, где их разместить, и лучшим местом оказался ранее безымянный холм прямо над торжищем – с его вершины был прекрасный обзор, а крутые склоны делали его самым защищенным местом в Риме. Этот холм стали называть Асилум, в честь воздвигнутого там святилища Асилея, бога – покровителя бродяг, беглецов и изгнанников, предоставлявшего убежище тем, кто не мог найти его нигде больше, – отсюда и Холм бродяг.

Как гаруспик и жрец Геркулеса, Потиций лично руководил церемонией освящения алтаря Асилея, поэтому резкие слова отца насчет Асилума и его обитателей прозвучали для него личным упреком.

Однако старший Потиций только начал свою тираду:

– И ты, мой сын, отправляешься с ними в эти вылазки? Ты участвуешь в грабеже!

– Я путешествую с Ромулом и Ремом как их гаруспик, отец. У речного брода прошу нуменов о благополучной переправе. При выборе дня и места сражения гадаю по внутренностям жертвенных птиц. Во время бурь смотрю на молнии как на знаки воли богов. Именно этому меня учили в Тарквинии.

– Но ты был наследственным жрецом Геркулеса, прежде чем стал гаруспиком. В первую очередь ты хранитель Ара Максима.

– Я знаю это, отец. Но подумай: Геркулес был сыном бога и героем народа. Таковы и Ромул с Ремом.

– Нет! Близнецы не более чем сироты, которых вырастили свинопас и шлюха. Они скорее похожи на Какуса, чем на Геркулеса.

– Отец!

– Подумай, сын, Геркулес спас людей и продолжил свой путь, не требуя награды. Какус убивал и воровал без зазрения совести. Кого из этих двух больше напоминают твои любимые близнецы?

Потиций ахнул, отмахиваясь от этих безрассудных слов. Если ему самому когда-то и приходили в голову подобные мысли, он прогнал их прочь, как только принял решение встать на сторону близнецов и связать с ними свою судьбу.

– А теперь, – не унимался отец, – они задумали окружить добрую часть Рима стеной выше и крепче частокола, защищавшего усадьбу Амулия в Альбе.

– Но, отец, что в этом плохого? Рим станет настоящим городом. Если на нас нападут, люди могут надежно укрыться за этими стенами.

– А с какой стати кто-нибудь стал бы нападать на честных и мирных жителей Рима, если не считать того факта, что близнецы навлекли на других кровопролитие и беды и принесли домой добычи больше, чем им требовалось? Да, жить на свете можно по-разному. Можно следовать путем, которого придерживались твои предки. Они мирно и честно торговали, оказывая гостеприимство пришельцам, не собирая богатств больше, чем нужно, чтобы жить в достатке, и стараясь не обижать ни людей, ни богов. Люди должны иметь возможность обменять то, что у них в избытке, на то, в чем у них нужда. Рим создавал всем для этого наилучшие условия, поэтому никто не был заинтересован в нападении на него. Поселение у Семи холмов существует с незапамятных времен, и никто, кроме Какуса, которого и человеком-то не назовешь, никогда его не тревожил. Тем более что мы не громоздили здесь горы сокровищ, а значит, не вызывали зависти жадных и буйных людей. Но есть и другой путь – путь таких людей, как Амулий и Ромул с Ремом. Они предпочитают отбирать силой то, что другие скопили тяжелым трудом. Да, таким путем можно быстро заполучить большие богатства, но он ведет к кровопролитию и гибели. Может, кому-то и нравится запугивать и грабить соседей, а за награбленное добро нанимать наемников, чтобы они помогали запугивать и грабить остальных. Но что случится, если доведенные до отчаяния соседи объединятся, чтобы отомстить обидчикам, или если другой, еще более сильный разбойник явится сюда с целью присвоить сокровища? Ты, наверное, скажешь, что как раз на этот случай нам и нужна крепкая стена. А я скажу, что это чушь! Неужели твоих близнецов ничему не научила даже их собственная победа над Амулием? Разве стены защитили Амулия? Разве спасли его наемники? Разве его сокровища купили ему хоть один глоток воздуха, когда Ромул перерезал ему горло?

Потиций покачал головой:

– Все, что ты говоришь, отец, имело бы смысл, если бы не та огромная разница, которая существует между Амулием и близнецами. Амулий утратил благоволение богов, фортуна отвернулась от него. А Ромула и Рема боги любят.

– Ты хочешь сказать, что ты тоже любишь их, мой сын!

– Нет, отец. Я говорю не как их друг, а как жрец и гаруспик. Боги любят близнецов – это непреложный факт. В каждом сражении, особенно в смертельной битве, должен быть победитель и побежденный. Ромул и Рем всегда побеждают. Это не могло бы происходить, если бы боги того не хотели. Ты с презрением говоришь о пути, который они избрали, а я говорю тебе, что их путь благословен богами. Как иначе можно объяснить их успех? Вот почему я следую за ними. Вот почему я использую все мои умения, чтобы пролить свет на путь, который лежит перед ними.

Отец умолк, не в состоянии опровергнуть слова сына.

По вопросу о необходимости строить стену близнецы были едины, но вот по вопросу о ее местоположении разошлись во мнениях. Ромул считал нужным обнести стеной Палатин. Рем настаивал на необходимости возвести ее южнее, вокруг Авентина. День за днем Потицию приходилось быть свидетелем их споров.

– Ты основываешься только на личных чувствах, брат, – говорил Рем. – Мы выросли на Палатине, вот тебе и хочется защитить его и сделать центром Рима. Но ведь на Палатине не живет никто, кроме пастушьих семей со стадами. Зачем строить стену для защиты овец? Или ты собираешься прогнать пастухов и застроить Палатин зданиями? Лучше оставить этот холм таким же диким и заброшенным, каким он был в пору нашего детства, и построить город в другом месте – к югу от Спинона. Это место самой природой предназначено для строительства: и к реке ближе, и есть куда расширяться. Рыночная площадь, соляные склады и скотобойни уже придвигаются к подножию Авентина. Вот этот холм, который нам и следует окружить стеной и начать на нем строительство города.

– Просто диву даюсь, брат, как здраво ты рассуждаешь, – рассмеялся Ромул.

Они вместе с Потицием и Пинарием прогуливались по Палатину. Небо было ослепительно-голубым, на горизонте скопились белые облака. Холм покрывала зеленая трава с пятнышками весенних цветов, но нигде не было видно ни одной пасущейся овцы. Всех их собрали в украшенные ветками можжевельника и лавровыми венками загоны по случаю празднования Палия – дня богини Палес. То там, то сям в небо устремлялись струйки дыма. Каждая семья соорудила в честь богини свой каменный алтарь, и сейчас, в качестве очистительной жертвы, на этих камнях жгли различные ароматические вещества: пригоршни серы, взлетавшей облачками голубого, как небо, дыма; веточки розмарина; лавр и можжевельник. За благовониями следовало подношение, состоявшее из стеблей бобов, смешанных с пеплом сожженных телячьих внутренностей, обрызганных конской кровью. Ветками можжевельника пастухи загоняли дым в загоны и стойла – предполагалось, что священный дым Палес сохранит животных здоровыми и плодовитыми. За жертвоприношением последует пир – пастухи будут есть просяные лепешки и пить из чаш теплое молоко, сбрызнутое пурпурным виноградным суслом.

– Все у тебя здраво, рассудительно, – повторил Ромул. – Но мы ведь не о здравом смысле ведем речь, а о строительстве города, пригодного для двух правителей. Ты вот говоришь, что я настаиваю на Палатине, потому что люблю это место. Да, так оно и есть! Люблю! И не понимаю, как ты, разгуливая по нему в такой праздник, как Палий, не ощущаешь святости этого места. Уверен, боги не случайно прибили нашу колыбель именно к склону Палатина. Здесь находится сердце Рима, и Палатин нужно обнести стеной хотя бы для того, чтобы почтить взлелеявший нас дом. Боги благословят наше начинание.