Потиций пожал плечами, благо боль в вывернутых руках уже утихла.

– Я могу запрятать Фасцина под тунику, где его никто не увидит.

– Под тунику? – Ромул рассмеялся. – Волки не носят туник!

– Но что мы наденем?

Ромул и Рем переглянулись и расхохотались, а потом откинули головы назад и завыли.

Прежде чем близнецы сочли, что Потиций в достаточной степени овладел волчьими повадками, пришла зима, а поскольку их затея не очень-то годилась для холодной, сырой погоды, было решено повременить до тепла. Наконец в окрестности Семи холмов пришла долгожданная весна. Теплым безоблачным утром компания отправилась на охоту. Близнецы уже несколько дней выслеживали волка, обнаружили его логово и вот теперь напали на него. Ромул убил зверя копьем, после чего они на каменной глыбе, превращенной по такому случаю в жертвенник, сняли шкуру, омыли руки в волчьей крови и порезали шкуру на полоски, которые повязали себе на бедра, щиколотки и запястья, оставив остальное в руках. Потицию казалось, что он ощущает жизненную силу зверя, которая исходит из теплой эластичной шкуры.

Бегать нагишом по холмам Потиций уже привык, потому как уже не раз проделывал это с Ромулом и Ремом (правда, по ночам и подальше от поселений). Но, пряча лицо под волчьей мордой, он до сих пор испытывал странные ощущения. Глядя сквозь прорези, зная, что он не похож на себя, и воображая, какой свирепый вид он сейчас имеет, юноша чувствовал прилив сил. Он ощущал, что его связь о окружающим миром изменилась, как будто эта маска не только преобразила его внешне, но и одарила нечеловеческими способностями.

Они бегали по холмам и долинам, от поселка к поселку, завывая, рыча и размахивая полосками окровавленной кожи. Всякий раз, когда им попадалась девушка, они бежали прямо на нее, соревнуясь, кто первый настигнет ее и ударит своим ремешком. Они были как бы волками, а девушки – как бы овечками: во всяком случае, они, как овцы, выходили по своим утренним делам в основном не поодиночке, а группами. При появлении «оборотней» некоторые из них визжали, другие покатывались со смеха.

Никогда в жизни Потиций не делал ничего столь волнующего, и его плоть, понятное дело, возбудилась. Возможно, иных девиц его торчавшее и качавшееся мужское достоинство пугало больше, чем ремешки из волчьей шкуры, хотя одновременно и забавляло. Во всяком случае, они хоть и делали вид, будто отводят глаза, но на самом деле косились на него с немалым интересом. Ромул же и Рем, углядев торчавший фаллос приятеля, стали еще пуще привлекать к нему внимание, со смехом и криками указывая на него ремешками из волчьей шкуры.

– Зря ты оставил амулет дома сегодня, – прошептал Ромул. – Может быть, болтайся у тебя золотой фаллос на шее, не стал бы болтаться тот, что между ног.

– Кончай прикрываться, – вымолвил, задыхаясь от смеха, Рем. – Лучше повяжи на свою штуковину волчий ремешок – то-то и между ног у тебя заведется волчья сила.

Насмеявшись досыта, близнецы отстали от него, и вся троица снова принялась гоняться за визжавшими девушками.

Как близнецы и предвидели, это происшествие сделалось предметом разговора во всем Риме. В тот же вечер отец Потиция обсуждал его в кругу самых близких – со своей женой, сыном, дочерьми и сестрами.

– Три юнца, обнаженные, если не считать волчьих шкур и масок, прикрывающих их трусливые лица, бегали по Семи холмам, пугая всех, кто попадался на их пути, – возмутительная наглость, вот как это называется!

– Неужели никто не попытался их остановить? – спросила мать Потиция.

– Несколько старейшин решились было сделать им замечание, но мерзавцы стали кружить вокруг бедных стариков со звериным воем и напугали их до полусмерти. Ну а когда им на помощь пришли мужчины помоложе, негодяи сбежали – их и след простыл.

– Но как они выглядели, муж? Неужели их никто не мог опознать?

– Мне-то откуда знать, я их не видел. А вы?

Потиций отвел глаза и промолчал. А когда одна из дочерей заговорила, нервно прикусил губу.

– Я видела их, отец. Шла навестить подругу на Виминал, когда они с воем и рычанием пронеслись через деревню.

Лицо отца одеревенело.

– Кто-нибудь из них приставал к тебе?

Она покраснела.

– Нет, отец! Разве что…

– Говори, дочка!

– У каждого из них было что-то вроде ремня, по-моему, узкая полоска, вырезанная из волчьей шкуры. Они щелкали этими ремешками в воздухе, как маленькими кнутами, и… И они…

– Продолжай!..

– Всякий раз, когда они встречали девушку или молодую женщину, они ударяли ее этим ремнем.

– Ударяли?

– Да, отец. – Она покраснела еще больше. – По груди.

– И тебя, дочка, тоже ударили по груди?

– Я… Я не помню, отец. Это было так страшно, что я ничего не запомнила.

«Лгунья!» – захотелось сказать Потицию. Сам-то он отчетливо запомнил этот момент и ничуть не сомневался, что сестрица тоже запомнила, поскольку, когда Рем хлестнул ее по груди, она ничуть не испугалась, а сама погналась за ним, норовя шлепнуть по голому заду.

Ему едва удалось скрыть ухмылку.

Отец Потиция покачал головой:

– Как я уже говорил, это возмутительно! Но еще возмутительнее то, что не все разделяют наше негодование.

– Что ты имеешь в виду, отец? – спросил Потиций.

– Я только что говорил со старшим Пинарием. Похоже, что это происшествие его забавляет! Представь себе, он говорил, что возмущаются случившимся только занудные старики, а молодые люди завидуют этим диким волчатам, да и девушки от них без ума. Ты ведь не завидуешь им, правда, Потиций?

– Я? Конечно нет, отец.

Потиций нервно коснулся амулета на шее. Он надел его, как только вернулся домой в тот вечер, желая, чтобы Фасцин был рядом с ним. Сейчас он успокоил свою совесть мыслью о том, что не так уж и солгал отцу, – не может же человек завидовать сам себе.

– И ты, дочка, не восхищаешься этими смутьянами, правда?

– Конечно нет, отец. Я презираю их!

– Хорошо. Другие могут хвалить этих дикарей, но наша семья обязана соответствовать самым высоким требованиям. Потиции показывают пример всему Риму. Вообще-то, так должны вести себя и Пинарии, но я боюсь, что наши родичи забыли о том, какие обязанности накладывает на них высокое положение. – Он покачал головой. – Но вот ведь что интересно – беспутных мальчишек было трое. Насчет двоих волчат сомневаться не приходится, это Ромул с Ремом. Но кто третий? Какого невинного юношу эти паршивцы, приемыши свинопаса, втянули в свою отвратительную игру?

Он в упор посмотрел на побледневшего Потиция.

– Как ты думаешь, сын, может, это твой кузен, юный Пинарий?

Потиций сглотнул комок в горле:

– Нет, отец. Я совершенно уверен, что это не Пинарий.

Отец хмыкнул и бросил на него проницательный взгляд.

– Хорошо. Достаточно об этом. У меня есть кое-что более важное, что стоит обсудить. И ты имеешь отношение к этому, сынок.

– Да, отец?

Потицию с трудом удалось скрыть облегчение в связи со сменой темы.

Старший Потиций прокашлялся:

– Как жрецы Геркулеса, мы играем в обществе очень важную роль. Люди с уважением прислушиваются к нашим суждениям о явлениях божественной природы. Но когда дело доходит до толкования воли богов и нуменов, есть многое, чему нам следует поучиться. Скажи мне, сынок, когда у земледельца высыхает колодец, кого он зовет, чтобы умиротворить злобного нумена, иссушившего источник? Когда рыбак хочет найти новое место для ловли, кого он призывает, чтобы обозначить границы на реке и прочитать молитву, задабривающую духа воды? Когда удар молнии поражает быка, к кому пастух обращается за советом, чтобы определить, проклято ли пораженное мясо и следует ли ему быть поглощенным огнем на алтаре, или же его можно благословить и с удовольствием подать на семейный стол?

– Если люди могут позволить себе это, то они зовут гадателя-этруска, из тех, кого этруски называют гаруспиками, – ответил сын.