— Кто это? — спрашиваю я, указывая на девушку с цветом волос, который я даже не могу определить. Издали она выглядит обыкновенной блондинкой, но когда на её волосы падает луч света, проникающий из двери, их цвет становится почти белым, как будто они светятся. Я осознаю, что слишком пристально на неё глазею, но она этого не замечает. На самом деле она, кажется, вообще ничего не видит вокруг. Кэм берёт расписание из моих рук и указывает на дверь слева от меня. Но сейчас это неважно.

— Серьёзно, кто это? — спрашиваю я снова, потому что мне необходимо знать.

— Где? — Когда Кэм оборачивается, девушка уже ушла, исчезла в классе, в который мне нужно зайти. И я гадаю, не вообразил ли я её себе.

3

Лайла

Третья неделя школы, и я продолжаю носить одежду, которую выбрала для меня тётя Кейт. Но когда я, сидя на первой парте, поднимаю на уроке руку, меня продолжают не замечать, как будто я вовсе не существую.

Сегодня я хочу сидеть позади всех и выбираю место у окна. Я наблюдаю за улицей, пока не слышу своё имя — перекличка. Подняв руку и быстро опустив её обратно, я снова возвращаюсь к своему окну.

Оно выходит во внутренний двор, где в хорошую погоду все предпочитают обедать. Снаружи солнечно, а небо светло-голубого оттенка. Во дворе кто-то дурачится, и я уверена, что это первокурсники. Какая ирония.

Прекрасный день, беззаботные школьники, яркое солнце. Но к вечеру вполне может пойти сильный дождь. Ко мне подкрадываются до боли знакомые чёрные мысли, и я не понимаю, почему должна терпеть эту пытку. Почему я выжила? В закоулках памяти зашевелились воспоминания. Именно с того места, с которого они всегда начинаются.

На улице холодно. Мама поднимает воротник моего красного пальто и проверяет, застё гнуто ли оно на все пуговицы.

— Я не ребё нок, — протестую я и вырываюсь из е ё рук. В тринадцать лет я вполне способна и сама застегнуть своё пальто. Я всё ещ ё немного дуюсь из-за того , что моя подр ужка Тара не смогла пойти. П апа обходит наш серебристый внедорожник и , взглянув на нас, улыбается.

— Мне не позволено побыть джентльменом хотя бы один вечер? — фыркает папа. Я закатываю гла за, ведь он знает, что мама не из тех, кто будет сидеть и ждать, пока кто-нибудь откроет дверь.

— Прости , пожалуйста, — отвечает мама, и я не знаю точно, кому из нас с папой предназначалась эта фраза. Сне жинки кружатся вокруг нас в своё м беспорядочном танце, и мои родители быстро шагают вниз по улице. Я иду посередине . Когда я была меньше, мы обычно держались за руки, и родители меня раскач ивали. Я представляла, что лечу . Тротуар весь в выбоинах, а по другую сторону улицы тянется длинный се тчатый забор. Впервые я замечаю , что в центре Атланты могут быть такие трущобы.

— Лучше бы мы оставили машину н а парковке, — произносит мама в полголоса. Мы втроём прикрыли лица шарфами , прячась от ледяного ветра, поэтому я не слышу ответа папы. Каждый год мы ходим на « Щелкунчика » в « Атланта Сивик С ент е р » , и каждый год папа предпочитает не платить двенадцать долларов за подземную парковку Центра . В этом году было холоднее , че м обычно, и мама испытывала раздражение, но я думаю, она ворчит просто потому , что слишком любит папу, чтобы повышать на него голос.

— Почему ты не веселишься? — спрашивает папа, взяв меня за руку и од новременно кивнув маме. Она берёт меня за вторую руку.

— Ой, нет . — Я пытаюсь вернуть се бе свои руки. — Я больше не ребё нок.

Я невысокая для своего возраста, но, боже мой, я не маленькая девочка. Почему я должна постоянно напоминать им об этом? Они ведь присутствовали на всех моих тринадцати днях рождениях.

Они оба сжимают мои руки крепче, и я начинаю смеяться, когда оказываюсь в воздухе.

И в этот самый момент на дороге визжат шины. Совсем рядом с нами тормозит автомобиль .

— Отдай мне свой кошелё к, — скаля зубы, к нам направляется коренастый человек в чёрной куртке с капюшоном. М ама тянет меня себе за спину, поэтому я не могу разглядеть его лица. Её пальцы впиваются в моё плечо , и я не знаю точно, кто из нас дрожит — она или я. Моё сердце колотится так быстро, что мне становится больно, и перед глазами всё расплывается .

Я выныриваю из своих воспоминаний, когда новый ученик встаёт, чтобы представиться. Потому что по какой-то причине, рассказывая о том, что его отец служит в армии, и они часто переезжают и всё в таком роде, высокий темноволосый парень смотрит только на одного человека в комнате. На меня.

Зайдя домой, я нахожу записку от тёти Кейт. Ей было необходимо уехать в офис, а в холодильнике меня ждёт лазанья, оставшаяся со вчерашнего ужина. Я пыталась съесть обед на школьной лужайке под магнолией, но меня преследовало странное ощущение, что за мной кто-то наблюдает, из-за чего сейчас я очень голодна.

Новенький, что смотрел на меня в классе, очевидно, взволновал меня больше, чем я думала.

Я обедаю и делаю домашнее задание, пытаясь не замечать подступающее чувство глобального одиночества. Тётя Кейт пожертвовала ради меня столь многим: она работает на дому, что, вероятно, помешало ей сделать карьеру. Кроме того, она оплатила мне репетиторов, чтобы я могла не посещать школу и не подвергаться риску ещё одного приступа на публике. И всегда присутствовала на моих сеансах с терапевтом. Конечно, я смогу побыть несколько часов одна. Боже, мне ведь почти восемнадцать лет. В следующем году я буду учиться в Университете Джорджии или в Южно-Калифорнийском университете, если мне повезёт. И может быть, именно тогда я смогу избавиться от воспоминаний, которые меня преследуют. Смогу оставить сломанную, истерзанную версию себя позади.

У меня всё будет хорошо. Точно так же, как это было последние несколько месяцев.

Закончив делать домашнее задание, я улыбаюсь про себя и поднимаюсь с дивана. Я думаю о том, как много во мне уже изменилось. Сегодня в школе я даже улыбнулась Новенькому. И заметила, какой он милый. У него появилась небольшая ямочка на левой щеке, когда он улыбнулся в ответ.

Собрав тарелки, я иду в кухню. И вот тогда это и происходит. В сознании вспыхивает тот автомобиль, и вся моя тяжёлая работа над собой вылетает в трубу.

На меня обрушивается темнота, и, падая на кафельный пол, я смутно слышу ужасающе красивый звук бьющегося стекла. Надеюсь, вокруг не будет слишком много крови, когда вернётся тётя Кейт и обнаружит меня.

— Лайла, господи! — слышу я откуда-то издалека. Но не могу ответить.

Очнувшись, я обнаруживаю, что лежу вся взмокшая в своей кровати.

— Доброе утро, милая, — говорит тётя Кейт. Она склоняется надо мной и щупает мой лоб.

— Опять? — спрашиваю я, уже зная ответ.

— Да, и я до смерти испугалась, — отвечает она, присаживаясь на край кровати. — Ты можешь сегодня остаться дома.

— Нет, — отвечаю я и отбрасываю одеяло, удивляя нас обеих. — Я сказала, что буду ходить в школу в этом году, и я это сделаю.

Если я не смогу проучиться всего год в Старшей школе Хоуп Спрингс, то как, чёрт возьми, я проделаю это в колледже?