Теи села на ближайшую скамью, посадила меня себе на колени, как ребенка, и запела. В этой песне почти не было смысла. Слова переплетались, сливались, разлетались, кружились и сплетались вновь, и вместе с ними я то воспаряла к облакам, то плавно опускалась до самой земли, чтобы тут же взлететь на вершину блаженства. Слезы высохли; в душу снизошло спокойствие. Я прижалась лицом к огромной мягкой груди и, едва не засыпая, вдыхала ее нежнейший, тончайший аромат. Удивительно, такие большие люди – и такие безупречно прекрасные! В голове стало чисто и свежо, печаль ушла. Теи осторожно ссадила меня с колен. Я поерзала, устраиваясь поудобнее на скамье из металлических прутьев, рассчитанной совсем на другие ягодицы. Она положила руку мне на голову, защищая от солнца, что било в затылок. Я вновь могла думать и принялась закидывать Теи вопросами, на которые она без удовольствия, но обстоятельно отвечала.
3.
Так я поселилась в Высоком доме. Обезьянка выиграла эту битву, заслужила место подле нанья. Испугайся я при виде Теривага, будь скромнее, и он со своим напарником если не убил бы меня на каменном столе, то уж точно успел бы вскрыть заживо прежде, чем взял анализ крови. Со всех континентов кромлехи доставляют им людей, которые чем-либо отличаются от остальных. Нашедшие меня жители степи сами не имели дела с нанья, только слышали о живущих на небе больших белокожих существах. Меня они сочли одной из них – я же была выше их, светлее лицом и одета по-другому – и решили доставить к ближайшему месту телепортации, чтобы я вернулась к своим, тем более, что служители кромлеха могли щедро им заплатить.
Я называю этот способ перемещения телепортацией, поскольку наньянское слово, его обозначающее, не поддается переводу. Возможно, оно и не наньянское даже. Либо нанья позаимствовали его у какой-то иной цивилизации, либо оно просто настолько древнее, что первоначальное значение забылось.
Охраняющие кромлех люди в ожерельях из клыков выполняют приказ нанья и регулярно поставляют в лабораторию младенцев с необычными болезнями и взрослых, которые чем-либо выделяются из общей массы: слишком долго живут, слишком быстро выздоравливают, чересчур умны или непроходимо тупы. Сами они, конечно, не имеют понятия о том, какому делу служат. Может быть, именно из этой работы, преследующей исключительно научную цель и оставшейся загадочной для тех, кто ее выполняет, и родится позже ритуал жертвоприношения.
Для чего Териваг убивает людей и исследует их тела? Кем являются нанья, что считают себя вправе относиться к людям как к подопытным мышам? Я не успела спросить об этом Теи до того, как мне снова стало плохо. Однако, случайно или нет, мне уже удалось угадать истину.
…Сейчас, полутора годами позднее, лежа под внушающим ужас небом Европы, я осознаю, какими светлыми были месяцы, проведенные рядом с нанья. Остались в прошлом растерянность, и страх, и тоска по дому. Со слезами и смехом вспоминаю, как едва не сошла с ума, стараясь осознать жуткую правду: что я и есть продукт экспериментов древних богов. Тогда меня почти не удивило инопланетное происхождение нанья, намного сложнее было свыкнуться с тем, что я попала в собственное, совсем незнакомое прошлое. Постепенно, на протяжении всех этих месяцев, передо мною вырисовывалась величественная картина реальности, о которой большинство людей двадцать первого века (увижу ли я их когда-нибудь?) даже не догадывается. Что тут творится, в прошлом! Мимо самого интересного я, к счастью, пролетела в тумане, и мне нравится думать о тех неприятностях, которые в будущем ожидают Бероэса. А неприятности ему обеспечены, он сам об этом постарается! Я смеюсь, глядя сквозь кроны деревьев в небо, где знакомые созвездия еще не похожи на самих себя. Аэль просыпается, поворачивается ко мне. «Все спокойно, спи!» – шепчу я, и он тут же уходит в сон…
Это очень страшно, когда сказка становится реальностью. Излюбленный сюжет желтых телеканалов оказался правдой. Но еще долгое время я, рыжеволосая лулу, любимица великого Анту, не могла поверить, что живу среди богов – тех самых, что были повелителями Земли задолго до того, как люди научились писать. Это не может быть правдой, это не может быть на самом деле! Честное слово, пару раз я собиралась кинуться вниз головой с парапета Высокого дома и этим доказать, что он лишь галлюцинация. Остановил меня не столько страх смерти, сколько любопытство. Если нанья действительно существуют, то я единственная из семи миллиардов своих современников знаю всю правду о прошлом!
В этом месте рассуждений у меня каждый раз возникало, да и до сих пор возникает сомнение: а наше ли это прошлое? Вдруг это параллельный мир, не настоящая Земля? Отец Анту однажды обронил, что живых миров множество и есть по меньшей мере две планеты – копии Земли не только по основным показателям: размерам, массе, удаленности от звезды, составу атмосферы, – но и по формам жизни. И все же я видела карту планеты, над которой парит Высокий дом, и, если принять, что выводы некоторых современных мне исследователей верны, то сомнений быть не может никаких. Я на Земле. За сорок или даже больше тысяч лет до собственного рождения.
В первый же день я заболела. Волшебная песня Теи помогла лишь на пару часов. Она поспешила. Мне следовало постепенно привыкать к новому языку и к новым возможностям мозга. Ей действительно пришлось, уж не знаю каким образом, изменить его структуру, иначе я просто не смогла бы понимать язык нанья, не смогла бы связать двух слов на нем. Увидев, что я на удивление хорошо справляюсь, она решила сразу провести допрос. Что будет дальше, ее не волновало. Предполагалось, что после допроса меня заберет Териваг. А вместо этого великий Анту, правитель Высокого дома, взял меня под свою защиту. Жаль, ему не хватило чуткости, чтобы вовремя остановить беседу. Мой подстегиваемый стрессом перенапрягшийся мозг вскипел, и на несколько дней я погрузилась в пучину бреда. Впрочем, чему удивляться! Сколько попугайчиков и морских свинок гибнет у нас от внезапного испуга, переохлаждения или голода! Я для нанья – как редкий экземпляр того же попугайчика: ценное животное, но животное же!
Однако теперь Теи прекрасно обо мне заботилась. Как бы далеко ни ушли от нас нанья, их женщины сохранили остатки материнского инстинкта и способность к сочувствию. Ведь Теи вовсе не обязательно было искать платье для лулу, которая скоро должна умереть. Выдала бы какую-нибудь простыню, и сойдет на несколько часов. А она слетала на землю, в поселок работников-лулу, и велела сшить одежду.
В бреду я все порывалась встать и почистить зубы. Мозг отчего-то зацепился за этот пунктик и рождал безумные образы, которые мучили и мучили меня: то я обнаруживала у себя бивни мамонта, то с ужасом ощущала, как из верхней челюсти со скрипом вырастают клыки саблезубого тигра. Снизойдя к моим стенаниям, Теи еще раз спустилась в поселок лулу и привезла оттуда набор тонких расщепленных палочек, которыми местные люди выковыривают остатки еды из зубов. Сами нанья давным-давно избавились от всех стоматологических проблем. Они вообще, кажется, ничем не болеют. И моются они раз в месяц, и едят раз в несколько суток. Зато сколько едят! Фрукты и овощи поглощают за обедом сотнями штук (впрочем, учитывая размеры плодов местных культурных растений, это неудивительно), жареную и вареную рыбу, моллюсков – килограммами и запивают все это кувшинами кислого вина, подслащенного медом. Несколько племен лулу живут в лесах только для того, чтобы собирать орехи к столу нанья. Зато мяса на столе почти не встретишь. Специально для меня запекают какую-нибудь лесную птицу или поросенка, да и то не чаще раза в месяц. Первое время Теи пыталась приучить меня есть насекомых (нанья их очень любят), но в конце концов смирилась с тем, что для меня это неприемлемо.
Четыре дня я провела в забытьи и еще неделю потом пролежала в огромной кровати. Сражение со стрессом окончилось моей победой: мозг адаптировался, не только ничего не потерял, но и приобрел новые качества, о которых прежде я не могла и мечтать. Отныне все, что я видела и слышала, запоминалось с первого раза, укладывалось на специальные полочки в голове и извлекалось по первому требованию. Книги нанья, впрочем, так и остались для меня загадкой. Мне позволялось читать все что захочу, вот только разобраться в них я чаще всего не могла. У нанья столько понятий, о которых мы не имеем представления! Платон вряд ли понял бы что-нибудь в аэродинамике или там, не знаю, в теории струн; местным лулу никогда не объяснишь, что такое гуманизм; как ни увеличивай емкость мозга, мне не понять философию нанья. Для этого надо прожить среди них хотя бы десяток лет, да и то многое останется тайной за семью печатями. Вместе с тем у меня часто возникает ощущение, что и боги не способны разобраться в истории, которую я им рассказываю. Они хорошо знакомы с физиологией лулу, а психология до сего дня, кажется, мало их интересовала. Тем более что я веду речь о том, что только будет, и в их больших головах это будущее укладывается с трудом.
