утром, проснувшись лежа в постели, он ясно обнаружит утечку информации.

Утечка информации… Совсем не обязательно ей появиться в результате действий

посторонних лиц или собственной оплошности. Достаточно периодически думать о ней,

чтобы вселить ее в бессознательную память другого. А потом ожидай невольную фразу о

5

любовнице, о которой знаешь ты один. С одним условием, конечно, что не бредишь ты во сне,

называя имя Татьяны… Но это исключено, иначе, учитывая откровенный Женечки характер,

втайне умолчанием такая информация в ее головке не удержалась бы ни на минуту, спал он в

это время или не спал! Язык же просто невольно произнес, а значит это неспроста. И если бы

человек не был настолько глух к природе, то пользовался бы этим, пользовался…

Роберт бросил промывать собственные косточки, прислушался к ровному дыханию

супруги. Стало не по себе. Лучше пусть Женечка об этом ничего не знает. Живет, как живется,

без волнений, а он уж как-нибудь справится со своими чувствами. Хорошо, что это не главное

в жизни. Главное – преимущественный виртуальный соперник повседневного – творчество,

приносящее ни с чем не сравнимую полноту личной жизни.

Вообще, что такое личная жизнь? Совершенно не понятная штука. Если рассматривать ее с

понятия привычного советского термина – она хамски унизительна хотя бы потому, что

формальна, и заставляет лицемерить в самом сокровенном, приобщаясь к коллективному

образу жизни. Ничего личного, индивидуального. Если видеть в этом закрытую для

постороннего вмешательства интимность мыслей и желаний, то тогда можно сразу на личной

жизни, какая у них с Женечкой была, поставить точку.

В причине разобраться было невозможно, как Роберт ни старайся, с какой стороны не

подходи – деловой, любовной, сексуальной… Объяснить себе даже по отдельности – было

просто невозможно. Единственно, к какому выводу можно было бы прийти – это то, что сама

жизнь, как ни крути, со временем поставит все на свои места.

Он посмотрел на Женечку, на гладкое сонное личико и вдруг ярко представил себе ее

загнанные беспомощные черты, трагическую преувеличенную печаль… «И станет тогда твоя

тайная жизнь твоей личной», – подумал Роберт, грустно улыбнулся, как будто и на самом деле

пришел к такому решению, с усмешкой раскрыв неизбежное своему прототипу.

И заснул.

Глава 2

Москва, Назаров

Лайнер мягко приземлился на посадочную полосу аэропорта Шереметьево-1. Рабочие в

комбинезонах подкатили трап, к нему спокойной походкой подошли мужчины в униформе с

золотыми звездами в петлицах, и два официальных лица в костюмах «тройка» при галстуках

– встречающие и сопровождающие прибывших. Со стороны аэровокзала отделился

автовагончик, жужжа трансмиссией, направился к самолету для перевозки пассажиров к

выходу в город. Все, как и должно быть, все родное располагало встрече, невольно вызывая

радость. Назаров заметил ее на лицах прибывших, но не смог принять чужое чувство,

осознать возбуждение, неожиданно возникшее вокруг, оно казалось неуместным, фальшивым.

Наоборот, немного чего-то недоставало. Он взял дипломат с навешенным на ручку ярлыком с

надписью «in cabin»* , который почему-то до сих пор не снял, направился за всеми к выходу.

Переступив порог, на секунду остановился, прищурившись от яркого теплого солнца. Внизу у

основания трапа двое в штатском не удивили, это то, чего не хватало, они уместны и не были

фальшивыми, не отвечали настроению прилетевших. Назарова они не расстроили и не

обрадовали, как и заранее, должно быть, было предусмотрено, что лежало где-то у него

внутри и вот сейчас последовательно воплощалось в очевидность, ни малейшим явлением не

трогая чувств.

6

Мужчины в костюмах дружно и неспешно шагнули навстречу, как только Назаров ступил

на бетонный настил посадочной полосы. Один из них протянул руку и, судя по выражению

лица, не для приятного знакомства, уверенно взял профессора под руку и, уводя в сторону как

для интимного разговора, жестко доложил:

– Назаров Владимир Александрович, вам необходимо пройти с нами.

Назаров ответил спокойно и невозмутимо:

– Я согласен, но…

– Мы все учли…

Они молча шли к стеклянному входу в помещение вокзала, вошли в зал. Открылась

щемящая обстановка отъезда в Майами, за спиной оставался стеклянный фронтон

Шереметьево-1. Он увидел, как направился к регистрационному входу, обогнув барьер из

никелированных труб, толкнул дверь ногой и боком вошел в ярко освещенный зал. На втором

этаже буфет. Там он выпил рюмочку коньяку с черным кофе. Сразу перед входом находилась

стойка с весами, у которой образовалась небольшая очередь, справа в глубине виднелись

турникеты и застекленные кабинки с пограничниками, слева пассажиры заполняли, стоя за

конторками, бланки деклараций. Изящные на вид девицы в синих форменных жакетах

оформляли билеты, здоровый мужик в комбинезоне снимал очередную поклажу, чемоданы,

ящики, аккуратно навешивал бирки и выстраивал багаж. Очередь к регистрации медленно

двигалась и вызывала у профессора нетерпеливое раздражение. Потом, наконец, получив

номерок и прицепив его к ручке дипломата, стал пробиваться вдоль стойки к таможенному

контролю. На этот раз под руки своих сопровождающих этот путь они прошли

беспрепятственно. Перед ними расступались. Изящная красавица в элегантной униформе с

золотыми звездами в петлицах предупредительно распахнула стойку, пропуская их, кивнула

головой в сторону двери помещения отгороженного от зала. Они вошли и мужчина, подавший

возле трапа руку, наконец, представился:

– Комитет Государственной Безопасности, подполковник Горин Петр Васильевич. Будьте

добры, откройте ваш кейс.

Назаров открыл, взял плотную кожаную папку с надписью «Практическое пособие –

изменение генотипа склонного к террору» и подал ее Петру Васильевичу.

– Вас интересует это?

– Да. Нас интересует это. И вы тоже. Назаров Владимир Александрович, вы задержаны по

обвинению в передаче документации секретного оружия государственным представителям

США. Окончательное решение будет вам предъявлено по завершении следствия.

– Я согласен, но позвольте мне повидаться с семьей.

– Мы это предусмотрели, уважаемый профессор. Но вам неизвестен один нюанс. Ваша

жена с сыном сейчас находится не в Москве, а в Харькове у своих родственников. Вам дается

трое суток, чтобы посетить знакомых в Москве и повидать семью в Харькове. В вашем

распоряжении машина «Второго таксопарка» из Харькова круглосуточно. Машину менять

запрещается. Водитель может быть другой. Вскоре мы с вами снова встретимся.

Назаров ни движением, ни выражением лица не проявил подавленность. Ему и самому

была не понятна своя холодность и отчужденность в кульминационный момент. Ему не

надевали наручники, его вежливо вывели на улицу к стоянке такси и посадили на переднее

сидение. Машина действительно была Харьковская. Таксисту приказали отвезти Владимира

Александровича, куда он скажет, поскольку профессор только что из Майами и должен

вовремя вручить жене зарубежный подарок. В Харькове профессор также может посетить

этот адрес, Петр Васильевич протянул таксисту визитку.

– А это на мелкие расходы. Все указания клиента беспрекословно выполнять, – строго

сказал он, небрежно бросив на колени водителя сверток. – Владимир Александрович,

7

самолетом вам лететь в Харьков не предусмотрено. Да и вас это будет связывать, – добавил он

и, отдав честь, захлопнул дверь машины.

Поведение майора КГБ было настолько странным, что даже таксист, видавший виды на

своем тернистом шоферском пути, не смог воздержаться от комментариев: