прищуре посмотрел на Майкла:

– Я тут что-то не понимаю, Майкл. Разве тебя не тянет к родственникам в Россию?

Майкл пожал плечами:

– Видно я не подвержен ностальгии, Джон. Родственников там я навещаю где-то раз в

два года. Видишь ли, моя профессия нейтрализует это чувство. Приходится много и далеко

передвигаться по делам издательства. Мой последний визит в Россию, как ты помнишь,

завершен книгой «На грани».

– Читал. Только странный псевдоним ты взял, приятель.

9

– Это не псевдоним. Это фамилия греческая моего племянника в России. Все, о чем

идет речь в этом романе, с его слов. Я прочитал его рукопись, когда был у него в гостях.

Там опубликовать это ему не разрешили коммунисты… А как ты находишь «Уникальное

убийство»?

– Не читал. Когда ты это написал?

– На прошлой неделе вышел в журнале. Первая часть. Прочти. Мне важно твое мнение,

как полицейского. Говорят, я выдал вариант для криминала.

– Ладно. Сегодня ознакомлюсь. Мона получает ваш журнал. Потом скажу.

В боковом кармане инспектора просигналил радиотелефон. Джон удивленно приподнял

бровь и приложил трубку к уху.

– Слушаю, инспектор Конрад. Где? Мм… Сейчас еду, – он спрятал телефон, с досадой

отвернулся к окну.

Майкл с усмешкой заметил:

– Кажется, Джон, тебе подвалила долгожданная работа.

– Тебе не кажется. Так и есть. У нас соскучиться не дадут. Убийство на Хибискус-роуд

630. Странно – в такое-то время! Черт! А я хотел расслабиться. Теперь накрылась моя

встреча с Моной. Хорошо. Приезжай. Получишь материал с первых рук.

– О`кей, я мигом, Джон. Только возьму фотокамеру. До встречи!

Припаркованная у входа в бар машина инспектора, взвизгнув, рванула с места и на

скорости скрылась за углом улицы.

*

Секретарша Мона жила одна на Вестфлагнер-стрит в фешенебельной квартире,

доставшейся ей от престарелых родителей, переехавших в скромный двухэтажный домик

на берегу океана. Неподалеку от дома на Вестфлагнер-стрит находилась автостоянка.

Здесь Джон, даже ночью приезжая к Моне, всегда оставлял машину, и это давно не

удивляло хозяев стоянки, благосклонно относившихся к инспектору.

Мона была намного моложе инспектора, и ей казалось, что разница в возрасте лишает

их связь всякой перспективы. А она мечтала о семье, она любила Джона и не скрывала

этого ни от кого. Даже шеф полиции, Билли Гроунд относился к этому так, если бы Мона

уже была замужем за Джоном.

Было еще рано и Мона, выпив для бодрости кофе, не спеша начала собираться в

управление. Она вспомнила, что Джон так и не пришел к ней вечером, как обещал, и на

работе вряд ли появится. Из отдела расследований сообщили, что он на выезде по

убийству на Хибискус-роуд.

Мона ощупью по привычке протянула руку за бюстгальтером на туалетном столике, но

с удивлением обнаружила, что его там не оказалось. Не было там и часов-браслета –

подарка Джона. Создавалось впечатление, словно ее перенесли в мир другой жизни. Тогда

она стала припоминать вчерашний вечер и нашла, что он необычно просто прошел в

сравнении с прошлыми днями. Вернулась домой рано, шеф отпустил ее, как это он часто

делал, когда работы во второй половине дня не предвиделось. Она пошаталась по

магазинам и супермаркетам и уже в пятом часу была дома. Вечером же не только не

смотрела телевизор, но даже по хозяйству ничего не делала, разделась и легла с

намерением проспать до самого утра. Она взяла книгу, как обычно почитать перед сном, и

заснула, обронив ее на пол. Куда же делись ее вещи? Что это – паранойя? Разве она

относилась к тем женщинам, которые бесятся от половой недостаточности из-за

отсутствия потенциального мужчины?

Мона в растерянности обыскала все вокруг, а в результате взяла свои старые часы и

надела другой бюстгальтер – время подгоняло, и раздумывать было некогда.

На работу все же она опоздала. Шеф, не поднимая головы от бумаг, кинул исподлобья

недовольный взгляд и пробурчал себе под нос:

– Как только Джон успевает одновременно ловить преступников и ублажать женщину

настолько, что ей не хватает времени явиться на работу вовремя! – при этом он не скрывал

10

своей благосклонности к любимой секретарше. В ней он ценил трезвый ум, умение

толково вести дела. Кроме того, Мона часто, участвуя в каком-нибудь разбирательстве,

неожиданно проявляла свое уникальное женское чутье…

– Простите, шеф… – спокойно с достоинством проговорила она.

– Конечно, милая, – сказал он, отрываясь от чтения, – что у тебя?

– Даже неловко вам это рассказывать.

– Ничего, мы люди свои. Что, может, Джон на этот раз подвел? Или ситуация приняла

затяжной характер?

Мона признательно улыбнулась.

– Браслет свой не смогла найти.

Гроунд изучающее посмотрел на Мону:

– Ты меня, милая, вдруг сочла за идиота. Что с тобой?

Мона слегка покраснела:

– Да нет. Я правду говорю – и еще a brassiere куда-то делся.

Гроунд неудержимо покатился со смеху.

– Постой, ты, наверное, сегодня не в себе и решила все свести к шутке, да? Хорошо.

Прощаю. Ты же знаешь, я тебе всегда прощаю. И даже не ревную, – заметил он, – не

только потому, что Джон мой приятель, нет…

– Да, шеф, черт возьми! Я говорю правду, – перебила она Гроунда.

Но продолжить ей не удалось. Гроунд снова грохнул в неудержимом смехе, обеими

руками отмахиваясь от Моны, и старое расшатанное кресло своим скрипом преданно

отвечало его резким движениям.

– Ну почему же, верю, милая, – подавив смех, успокоил он Мону, – я понял, что вы с

Джоном в этом деле дошли до ручки. Но ничего. Ты не волнуйся. Все придет в норму.

Пусть он только явится! Я ему сделаю вливание за такое отношение к моей любимой

секретарше. Я ему!.. Прикажу одну-две недели принимать сельдерей или женьшень, все

равно, можно и то, и другое одновременно. Так что, работай без проблем… – добавил он,

заметив наплыв слез на глазах у Моны.

– Билли, – овладев собой, сказала она серьезно после маленькой паузы, – странно, но

мне кажется все это очень подозрительным. Вы только послушайте. Вчера, когда ложилась

спать, я закрыла входную дверь не только на замок, но и на цепочку. А утром обнаружила,

что цепочка отброшена. Такое впечатление, будто ее открыли изнутри и, уходя, не смогли

вложить в паз, понимаете? И потом – пропажа…

– Успокойся. Это Джон. Это его штучки. Тут все просто: он не хотел будить свою

любимую женщину. Поняла?

Мона задумалась, молча достала из сейфа отчеты, начала печатать.

Конечно, у Джона были ключи, и он, несомненно, мог прийти среди ночи, когда она

спала. Но уж точно не смог бы удержаться от соблазна разбудить ее, по меньшей мере, для

любовных ласк. Не может быть, чтобы он овладел ею, и она этого не заметила бы. Вот

почему Гроунд так смеялся. Не только потому, что часами сидит за бумагами, отчего

поневоле будешь смеяться. Да потому, что это действительно смешно! Получается, что она

как холодная курица, не заметила, когда ее накрыл любимый мужчина. Чушь собачья. Да

все было бы так… если бы не дверная цепочка!

*

У дома стояла машина патрульного полицейского. Группу по расследованию убийств

Джон не заставил долго ждать. Его встретил молодой полицейский, распахнув перед ним

дверь квартиры.

В гостиной при свете еще не успевшего потускнеть завершающего дня он увидел

лежащего на полу мужчину средних лет застывшего в судорогах… Мужчина был одет в

шелковую пижаму и носки, рядом валялся стул, на котором он, очевидно, сидел за столом.

Разбитый бокал с пролитой на столе и полу жидкостью подсказывал эту мысль. На ковре

11

обозначилось мокрое пятно. Возле лица потерпевшего, искаженного предсмертными