В самом коридоре никого не было, и только по звуку я смог понять, где надо искать ушедших: негромкий шорох и шёпот доносился с лестницы, прерываясь и потом снова возникая, расползаясь еле слышным эхо по паркетному полу и закоулкам коридора. Я медленно и осторожно начал приближаться, шум становился яснее и разборчивее, можно стало даже понять отдельные слова и фразы, но общий смысл был ещё трудноуловим, и я двинулся дальше.
Они стояли за стеной, у лестничной площадки, и тихо говорили, и лучше был слышен голос мужчины. – «Ну не надо, пустите, я сейчас уйду отсюда.» – «Зачем тебе уходить, разве тебе здесь плохо, глупенькая, разве я не говорил тебе, что всё это ради тебя, а семья – ну что семья?» – «Какой вы, однако, опасный, я и не знала. А та учительница из двадцатой школы?» – «Господи, да кто тебе сказал такую чушь, это всё неправда: если что и было, то так – поверхностно.» – «А ребёнок – тоже поверхностно?» – «Та пойми: если она со мной была не против, то наверняка ещё с кем-то. Не надо сваливать на меня одного. Да и когда всё было? Год назад, и даже больше.» – «А я ещё что-то слышала; какой вы донжуан, так что: здесь номер не пройдёт. И не старайтесь.» – «Солнышко, я же не просто так, ты пойми, я и жениться могу: в случае чего.» – «Слышали мы эти сказки, слышали уже не один раз, только больше в них не верим.» – «А какие у меня возможности – ты знаешь? Я ведь не просто какой-то там, у меня отец – знаешь кто?» – «Слышала, слышала.» – «Ну чего ты здесь достигнешь? Лет в пятьдесят станешь завучем – если повезёт и не сожрёт кто-то ещё, и это предел желаний?» – «Я люблю школу.» – «Этого мало. Милая: надо, чтобы и она тебя любила. Или ты всю жизнь хочешь потратить на сопливых школяров, и чтобы потом – лет в шестьдесят – тебя вышибли на пенсию? Ну а за границей ты была?» – «Пока нет.» – «И никогда не будешь. Потому что люди делятся на две категории: те, на ком ездят, и те, кто ездят. И я могу тебе помочь попасть во вторую группу.» – «Не надо, не хочу я никуда попадать, отстаньте вы с вашими предложениями.» – «Ну зачем так грубо, я говорю совершенно серьёзно, и многие были бы счастливы оказаться на твоём месте, ну что ты сопротивляешься, как малолетняя дурочка, ну дай…» – За стеной зашуршало, раздался негромкий крик, и потом хлопнула пощёчина, и прямо на меня выскочила растрёпанная учительница, поправляя на бегу кофточку; сзади донеслось тяжёлое злое сопение, и следующим выбежал неудачливый донжуан, держась ладонью за багровую щёку. – «А вы что здесь делаете? Какое право вы имели стоять здесь и подслушивать? Да я вас, да я тебя…» – Он сжал кулак и поднёс к моему лицу, и неясно было, чем может закончиться неожиданное нападение, но далеко по коридору открылась дверь учительской, и по реакции стоящего передо мной я понял, что кто-то быстро приближается к нам.
Это была завуч, перехватившая по пути молодую учительницу и насильно тащившая её за руку в нашу сторону. Донжуан слегка расслабился, но когда завуч оказалась рядом, снова взбеленился. – «Такое-то уважение ваши сотрудники оказывают вышестоящей инстанции, так они нас горячо любят, и после всего вы хотите получить аттестацию на высшем уровне?! Так знайте: ничего вы не получите. Я уж позабочусь, и ваша школа лишится не только что высшего разряда, но и перестанет быть специальной!» – «Ну зачем вы так?» – «Да: какие у нас там были планы? Построить бассейн? Считайте, что вы его уже лишились – в луже можете плавать, или в канаве под забором!» – «Зачем так строго, Сергей Николаевич? Мы сейчас всё обсудим, и тихо всё решим.» – «А этот: кто такой и что он здесь делает?» – Он грубо ткнул пальцем мне в грудь, и я постарался осторожно отвести его руку, но он зацепился пальцами за рукав и схватился уже двумя руками за кисть моей правой руки, и какое-то время мы осторожно боролись, проверяя, у кого крепче кисти рук. Я оказался сильнее, и он отступил, разозлившись ещё больше. – «Нет, вы видели?! Да я тебя…» – «Сергей Николаевич, это свой человек, он пришёл от А.» – «А кто такой А.?» – «Как же – вы разве не слышали? Большой человек на телевидении, да и с нашим министерством имеет контакты.» – «Я не от А.» – Возможно, я делал глупость, но мне надоело мелкое жульничество и притворство, заставлявшее по каким-то странным сомнительным причинам поступаться правдой и справедливостью. Завуч опешила, она широко раскрыла глаза и странно глядела на меня: можно было подумать, что она сейчас ударит или сожрёт меня. – «От кого же вы?» – «От своей газеты. И сам от себя. Прежде всего.» – «Так что ж вы мне тут…» – «Разве я говорил, что от А.?» – «Да если б я знала, разве я стала бы…» – «Ну как, можно бить?» – Мужчина стал похож на крысу, он был явно разозлён и готов ко многому, и я понял, что мой визит в школу подходит к концу, и надо ещё суметь выкрутиться и не попасть в неожиданную историю, случайную и не обещающую ничего хорошего. – «Я сам уйду.» – Они выжидательно стояли и сумрачно – особенно завуч – смотрели на меня. – «А как быть с этой?» – «Увы, мадам, увы: вы либо договариваетесь с ней, либо мои обещания превратятся в реальность… Так, а этот что здесь ждёт? Может, позвать Виктора Семёновича?» – Я сразу представил большую жирную обезьяну, и понял, что долго мне не выстоять, помочь же учительнице я не мог ничем: она должна была сама определить своё будущее, и либо расстаться со школой, либо согласиться с тем, что ей предлагалось, и в любом случае я оставался в стороне. Я быстро зашел в кабинет, схватил сумку, лежавшую на одном из шкафов, и не прощаясь с ничего не понимающими сотрапезниками, выбежал в коридор и мимо тихо беседующей троицы побежал к выходу.
Только на следующий день я решил продолжить поиски: после пьянки накануне следовало собрать и проанализировать полученную информацию, и кроме того, тягостное впечатление от школы оставляло слишком сильный след и отпечаток, чтобы в этот же день встречаться и с бывшим учителем. Я был рад, что не проболтался завучу о нём, и почти наверняка она не могла помешать мне найти его теперь и получить недостающее; уже поздно вечером я позвонил к нему домой и договорился о встрече утром, почти ничего не раскрывая и ни о чём не расспрашивая, чтобы не пугать напрасно. Излишняя таинственность и недомолвки начинали злить меня, но тем интереснее выглядел процесс, и это обещало хороший результат, непредсказуемый и не до конца определимый. Насколько я теперь понимал, завуч была связана с А., то есть с тем человеком, на объективность и доброе отношение которого я вряд ли мог рассчитывать, и истина лежала глубже – на более низком основании – и старый учитель безусловно имел к этому прямое отношение. Но даже факты, добытые в школе, давали кое-что новое и заставляли пристальнее подойти к некоторым направлениям: надо было заняться учёбой Р. в школе, его отношениями с друзьями и особенно с отцом, слишком тёмной и неясной фигурой. Реакция завуча заставляла о многом задуматься, и если я совершенно случайно попал в цель и его отец действительно служил в спецслужбе, то ситуация становилась сложной и загадочной: получалось, что отец и сын находились с разных сторон баррикады, что, естественно, не могло не сказаться на их личных отношениях. Но об этом почему-то нигде не упоминалось, и по крайней мере одну сенсацию я мог сделать реальностью.
Учитель жил далеко от школы, хотя тоже в центре города, но не сразу я отыскал нужный мне переулок и дом в глубине двора, серый и закопчённый от старости и пыли. Очень непросто было разобраться в различных указаниях и советах, которые я получал от случайных прохожих, посылавших меня совершенно в разные стороны, и когда я всё-таки обнаружил переулок и добрался до здания, то опаздывал почти на полчаса. Внутри он был тоже загажен, и когда я поднимался по лестнице на четвёртый этаж, требовалось внимательно следить, чтобы никуда не вляпаться и не испачкать пиджак о стены с суровыми и неприличными надписями, прославлениями одних спортивных обществ и оскорблениями других, не менее известных. Жизнь – судя по всему – бурлила здесь и оставляла яркие следы особенно на стенах, и желательно было как можно быстрее миновать открытую местность, чтобы не столкнуться с другими проявлениями, не такими мирными.
