Захария 11:17. "Горе негодному пастуху, оставляющему стадо! меч на руку его и на правый глаз его! рука его совершенно иссохнет, и правый глаз его совершенно потускнет".
В общем и целом, Старый Завет рассматривает инвалидность как наказание за неправедные деяния, или как манифестация неудовлетворительного состояния души. А Книга Левит ещё и рассматривает в деталях, какое именно наказание и несчастье последует в результате того или иного греха. И перечисляет "профилактические меры": оставлять часть урожая на поле, чтобы бедняки могли собрать его для себя, а также "Не злословь глухого и пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему; бойся [Господа] Бога твоего. Я Господь [Бог ваш]".
Пожалуй, наиболее печально знаменит пассаж из Левита о том, кто может, а кто не может быть священником: "скажи Аарону: никто из семени твоего во [все] роды их, у которого [на теле] будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему; никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый, ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука, ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с повреждёнными ятрами".
Как-то так сложилось, что этот текст традиционно приводят в качестве доказательства негативного отношения к "повреждённым" людям в античном иудейском обществе. Тем не менее, всё не так однозначно. Сам по себе, текст запрещает именно священничество (то есть, принадлежность к элите того времени), деятельность в святилище, людям с определёнными повреждениями, но не говорит, что они должны быть исключены из духовной жизни общины. И тем более, не говорит, что они вообще являются изгоями в общине. Есть также точка зрения, что в этом пассаже перечисляются "канонические" патологии, без утверждения, что носители этих патологий являются в чём-то нечистыми или ущербными ("A Catholic Commentary on Holy Scripture", by Bernard Orchard at al).
Так или иначе, многие современные учёные растягивают вышеупомянутый пассаж из Книги Левита на всё Средневековье. О чём они забывают упоминать, так это о немалом количестве материалов от тринадцатого века (и раньше), содержащих папские диспенсации и решения судов на эту тему. То есть, теоретически тело священника должно было быть максимально совершенным воплощением человеческого облика. Практически же, античные каноны вовсе не мешали созданию более современных канонов. Например, Апостольская Конституция, датируемая IV-V веками, содержит пассаж, устанавливающий, что физические повреждения епископов не могут быть основанием для запрещения им исполнять свои обязанности. Сборник канонических декретов папы Григория IX от 1234 года, Liber extra, посвящает вопросам физических патологий и повреждений отдельный том (XX). Там совершенно ясно говорится, что физические патологии и повреждения могут закрыть путь священника к высшим церковным должностям, но в целом не закрывает для инвалидов возможность церковной карьеры.
Собственно, и в случае высших должностей могла быть запрошена и получена папская диспенсация, разрешающая в конкретном случае то, что запрещалось в общем смысле. Судя по документации, такие диспенсации запрашивались (и выдавались), но достаточно редко. Скорее всего, в общем и целом допуск на высшие иерархические ступени, в ряды церковной элиты, делался максимально сложным совершенно сознательно, и современники прекрасно это понимали.
Наилучшим показателем того, насколько инвалиды и носители патологий считались пригодными для церковной карьеры, являются правила приёма в средневековые университеты, где проходило обучение будущих священников. Правила поступления в средневековые университеты и колледжи Англии вообще не включают никаких ограничений по физическим признакам. Изредка встречаются упоминания об отказах в обучении по причине инвалидности или деформаций абитуриента (Оксфорд, 1400-й год, причина - неизлечимое заболевание и "тяжёлые телесные деформации"). Но вот в середине пятнадцатого века тот же Оксфорд не пожалел усилий устроить отдельное торжество по поводу посвящения в бакалавры двум выпускникам с синдромом карликовости, чтобы они не чувствовали себя униженными из-за малого роста на общей церемонии.
Что касается континентальной Европы, то достаточно известен Никазиус Воэдра, слепой от рождения, который сначала был спокойно зачислен в 1459 году в Лувенский университет, где получил квалификацию в теологии и искусстве, а затем - в университет в Кёльне, где он получил степень доктора канонического закона.
__________________
Новый Завет, в отличие от Старого, повествует не столько о наказаниях неправедных всякими физическими разнесчастьями, сколько об исцелениях. Духом Нового Завета стала надежда. Надежда на то, что на свете нет ничего непоправимого, и что несчастья, преследующие человека от рождения, могут оказаться возможностями испытать счастье преодоления их в будущем. Показательна притча о слепом от рождения человеке, по поводу которого Христу задали вопрос: виноват ли этот человек в том, что родился слепым, или во врождённой слепоте отпрыска виноваты родители?
Никто не виноват, ответил Иисус. Несчастный родился слепым, чтобы через него могло проявиться милосердие Бога. И исцелил слепого (От Иоанна, 9:2-3: "Ученики Его спросили у Него: Учитель! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но [это для] [того], чтобы на нем явились дела Божии").
Средневековые актёры этот эпизод просто обожали, как минимум - за его метафоричность, создающую обширное пространство для креативных сценариев. Но только ли в метафоре смысл этого момента? Как минимум, здесь имеется достаточно беспрецедентное заявление, что патология вовсе не является следствием греховности её носителя, и не выражается в качестве знака гнева Господнего. Почти идентична по смыслу и другая притча, об исцелении от паралича. Тем не менее, и Новый Завет не отрицал, что болезнь, патология, деформация могут быть и проявлением гнева Господнего. Не обязательно являются индикаторами, но могут ими являться.
И всё же - с чем мы имеем дело в Старом и Новом Заветах? С прямолинейными параллелями между проступком и наказанием, или с абсолютными метафорами? Для читателя просвещённого метафоричность Нового Завета очевидна. В нём св. Пётр исцеляет одной своей тенью, а св. Филипп - проповедями. В какой момент люди начали верить, что молитва и вера исцеляют вполне конкретные, реальные заболевания? В какой момент люди стали считать, что болезнь - это особое клеймо, которое Бог ставит на грешнике? На эту тему есть свои исследования, но в данном достаточно сосредоточиться на главном: на взаимоотношениях инвалида и окружающего его социума.
Старый Завет прямо запрещает людям с патологиями только один род занятий: священничество, то есть доступ к элитарным кругам общества того времени. Новый Завет и вовсе не запрещает инвалидам ничего, акцентируя внимание читателя на страстном желании исцеляемых стать лучше, совершеннее.
Таким образом, вывод напрашивается сам собой: знак равенства между грехом и физической ущербностью был поставлен вовсе не в базовой христианской литературе, а гораздо позже - более или менее современными нам трактователями этой литературы, убеждёнными в том, что во всех эпохах развития общества, которые были до них, лечение патологий было связано с религиозным понятием греха. "Еврейско-христианская традиция, доминирующая в Европе во время и после Средневековья, учит, что физическая ущербность людей является выражением неудовольствия Бога", - пишут Макельпранг и Салсгивер ("People with disabilities and social work", by R. W. Mackelprang and R. O. Salsgiver").
"Еврейско-христианская этика утверждает, что физический дефект - это комперсация греха", - вторит им Шари Тюре ("Disability and monstrosity: a look at literary distortions of handicapping conditions", by Shari Thurer). В эту короткую цитату уместились сразу две ошибки - обобщение и упрощение. Как мы видели, религиозные источники отнюдь не всегда связывали грех с физическими патологиями - это во-первых. А во-вторых, автор описывает "еврейско-христианское общество" как нечто одинаковое повсюду, статичное, не изменяющееся и бесконечное состояние.
