- Хочу тебя познакомить со своей подругой. Думаю, она тебе понравится.

В конце коридора они остановились у открытой двери в другой кабинет – тот был поменьше и более уютным. Гриффин едва не выругался вслух, когда увидел присутствующих. Девушка не удивила его, разве что своей красотой. Миниатюрная, с вьющимися темными волосами, она была в белой юбке, белом корсете, и что-то было на ее шее. Не совсем ожерелье, больше было похоже на белый ошейник. Она сидела за небольшим столиком, напротив нее - мужчина в черном костюме. Мужчина был единственным, из-за кого Гриффин чуть не выругался. Привлекательный, он был одет во все черное, не считая белого квадратика на шее. Между ними стояла шахматная доска. Девушка повернула голову и широко улыбнулась Кингсли и Гриффину, у которого внезапно возникли проблемы с дыханием.

Мужчина, который, по-видимому, был священником, откинулся на спинку кресла и изогнул бровь глядя на Кингсли, одновременно снисходительно и интимно.

- Pardon moi, mon ami, - обратился Кингсли к белокурому священнику. - Могу я одолжить твою зверушку на несколько минут? S’il vous plait?

- Oui. Emmanez. Elle perd le match sur le but a nouveau, - ответил священник, как показалось Гриффину, на безупречном французском. Он не бегло говорил, но понял большую часть предложения. - Да, забери ее. Она нарочно проигрывает. Снова.

- Элль? - обратился Кингсли и поманил пальцем девушку. - Viens ici.

Девушка встала и перегнулась через шахматную доску, чтобы поцеловать белокурого священника в губы. Он что-то прошептал ей, что-то, что заставило ее улыбнуться. Она что-то ответила ему, и тот одобрительно кивнул.

- Тридцать минут, - сказал священник. - Будь хорошей девочкой с Кинглси, Элеонор.

- Да, Сэр.

Девушка, Элеонор, подошла к Кингсли и сделала реверанс.

Кингсли погладил девушку по щеке и сделал несколько шагов назад. Гриффин и Элеонор последовали за ним, и Гриффин заметил, что она с таким же любопытством изучает его, как и он ее.

- Я Гриффин, - обратился он к ней. - Гриффин Фиске.

Обычно он никогда не говорил своей фамилии. Слишком много людей в городе знали, что у него есть деньги, прежде чем он произнесет ее. Но по какой-то причине он хотел произвести впечатление на девушку.

- Гриффин. Клевое имя. Ты, должно быть, играл в лакросс.

Он негромко рассмеялся. Смышленая. Узнавала учеников частных школ только по внешнему виду.

- Ты не похожа на Элеонор, - прошептал он, не понимая, почему ему нужно было понизить голос.

- Я ненавижу свое имя. Измени его для меня, - прошептала она в ответ и улыбнулась.

У нее была великолепная улыбка, широкая и бесстрашная, и каждый раз, когда она улыбалась, в ее глазах вспыхивал некий опасный огонек.

- Как насчет просто Нор? Или Нора? Так сексуальнее.

Она кивнула.

- Мне нравится. Пойду завтра в суд и изменю его. Конечно, если Блонди разрешит.

- Блонди? Священник внизу?

- Ага. Он принимает решения. Все.

- Он... священник? Типа настоящий?

- Да. Сексуально, не правда ли?

- Очень. Но ты ведь знаешь, что католическим священникам запрещено заниматься сексом с потрясающе красивыми девушками, как ты.

Элеонор... Нора... кем бы она ни была, она смеялась, и Гриффин понял, что ее смех был еще сексуальнее, чем смех Кингсли - низкий и гортанный, и Гриффин внезапно представил, как толкает ее к стене, запускает руку под юбку и становится новым лучшим другом ее клитору.

- В Стране Чудес эти правила не действуют. Нравится здесь?

- Это Страна Чудес? - спросил Гриффин, рассматривая убранство коридора. – Ты Алиса?

- Нет, это ты Алиса, Новичок, - ответила она.

Гриффин еще раз рассмотрел ее с головы до ног, изучая ее убийственные изгибы, затянутые в белое.

- Тогда ты, наверное, Белый Кролик, - сказал он, решив, что отныне он последует куда угодно за ее маленьким хвостиком.

- Non. Я Белый Кролик. - Кингсли открыл дверь. - Она Бармаглот.

Элеонор игриво оскалила зубки и исчезла в комнате.

Он действительно был в Стране Чудес? Спросил себя Гриффин. Или в аду?

Гриффин вошел в комнату вслед за ними и застыл, как вкопанный.

Определенно в Аду.

- Твою мать, - выдохнул Грфиин и осмотрелся.

Он предположил, что это спальня, в центре комнаты он увидел кованую кровать с балдахином, застеленную красными и черным шелковыми простынями. Но это была не спальня. Вдоль стен висели флоггеры и плети, трости и паддлы. Он слышал о подобных местах, но никогда не думал, что в таком роскошном таунхаусе на Манхэттене есть собственная темница.

Все трое на мгновение погрузились в молчание. Гриффин почувствовал, как Кингсли и Элеонор наслаждались его широко распахнутыми от удивления глазами. Никто не издал ни звука до тех пор, пока Кинг не поднял руку и щелкнул пальцами у уха Элеонор. Она сразу же повернулась к Кингсли и встала перед ним, опустив взгляд.

- Гриффин, ты спрашивал меня, почему меня это все волнует. Позволь показать. В какой-то момент мне может потребоваться твоя помощь.

Помощь? С этой великолепной девушкой?

- Да, конечно. Все что ты захочешь, пока она не возражает.

Кингсли рассмеялся и приподнял голову Элеонор за подбородок.

- Она не возражает, пока я не скажу ей возражать. Не так ли?

Элеонор кивнула.

- Oui, Monseiur.

- “Très bien. Теперь разденься mais... - Кингсли посмотрел вниз. У нее на ногах были сапоги по колено, почти такие же, как у него, за исключением того, что кожа была не черной, а белой. - Оставь сапоги.

Немедленно Элеонор поняла руки к груди и начала расстегивать корсет. Как только тот упал на пол, за ним последовала белоснежная блуза, она сняла юбку и белые трусики с небрежной быстротой. Гриффин видел много обнаженных женщин, но редко они могли похвастаться естественной красотой тела. Полные груди, округлые бедра и ни капли стыда - святая троица идеала в женщине.

Кингсли, казалось, думал так же. Он подошел к Элеонор и поцеловал ее в шею, в то местечко, где она встречалась с плечом, снял свой жакет, позволив ему присоединиться к ее одежде на полу. Он приказал ей на французском, и она подошла к краю кровати.

Минуту или две Кингсли снова насвистывал Alouette, пока ходил по периметру комнаты, изучая различные предметы, висящие на стене или лежащие на столах. Гриффин слышал истории о Кингсли Эдже. Мужчина был своего рода легендой в Нью-Йорке. Все знали, что он собрал самые сексуальные извращения, которые только можно купить за деньги. А самого Кингсли легко можно принять за самого сексуального мужчину, которого Гриффин когда-либо видел. В своих сапогах для верховой езды, идеально сидящих брюках, белой рубашке и вышитом жилете он выглядел как некто с обложки одного из этих глупых романов, которые он видел в книжном магазине аэропорта. Но он сомневался, что мужчины в этих книгах когда-либо делали те вещи, которые, вероятно, делает Кингсли.

Кинг выбрал какую-то черную веревку, которая была лишь два фута длиной и устрашающий на первый взгляд флоггер с длинными кожаными ремнями и сердцевидными узлами на концах. Бросив флоггер на кровать, Кингсли встал позади Элеонор и взял ее запястья в свою руку. На ее правое запястье он накинул петлю черной веревки.

- Это веревочные манжеты, - объяснил Кинсгли и перекинул конец веревки через верхнюю перекладину балдахина. - Как китайская ловушка для пальцев. Чем больше Элеонор сопротивляется, тем сильнее они обхватывают ее запястья.

Он закрепил ее левое запястье, и теперь Элеонор стояла с высоко поднятыми над головой руками, прикрепленными к кровати. Кингсли взял флоггер с постели, и Элеонор повернулась лицом к Гриффину. Улыбнувшись, девушка дернула за манжеты, затягивая их на запястьях по собственному желанию.

- Есть определенная техника для тщательной хорошей порки, - сказал Кингсли, отступив на два шага назад от обнаженного тела Элеонор. – Если ты настроен на длительную порку, то лучше начать с мягких ударов, чтобы уменьшить чувствительность кожи. У нас нет столько времени сегодня, поскольку нашу Элеонор одолжили нам ненадолго. Потому мы не будем заморачиваться с тонкостями. Элеонор, так или иначе, приедается щепетильность. Не так ли, chérie?