— Почему бы тебе не рассказать мне, что ты делаешь со мной, рабыня? Почему я позволил тебе себя порезать?

Но я не могу отвести взгляд. Даже когда он расстегивает ремень и вытягивает его из петель, я зачарованно продолжаю смотреть на надпись, которая пересекает низ его живота.

— Помутнение рассудка? Возможно, ты хотел, чтобы я страдала от порезов, несмотря на то, что в этом случае тебе придется носить на себе то, чего ты не хочешь — мое имя. Не думаю, что ты бы сделал это, если бы я не согласилась.

Чары пропадают, когда он шагает вперед. Я едва могу сосредоточиться на его руке, которой он толкает мою голову и прижимает ее к столбу.

— Ты думаешь, мне нужно твое разрешение, чтобы сделать то, что хочу? — огонь опаляет мое плечо, заставляя резко втянуть в себя воздух. Мой разум призывает меня сопротивляться и бороться, чтобы попытаться сбежать. Рациональная же часть меня подсказывает, что если я пошевелюсь, то боль станет намного сильнее.

Вверх и вниз, а затем снова вверх и еще раз вниз. Порезы уже сказали мне то, что я не могу увидеть. Этот ублюдок вырезал на мне букву "м". Она вероятно в четыре раза меньше предыдущей, но тем не менее, она есть.

— Ты, сукин сын! — я сглатываю очередной комок в горле, и слезы затуманивают мое зрение.

Снова появляется эта улыбка.

— Моя мать была прекрасной, большое спасибо. Добрейшая душа. Ничего общего со мной или моим отцом.

Я вздрагиваю, его скальпель продолжает вызывать опасения. Он прижимает его плоскую сторону к порезу, скользя острием по краю. Я украдкой наблюдаю, как он размазывает кровь. Под его руководством лезвие перемещается, оставляя за собой влажную дорожку, ведущую к моей шее.

— Ты все еще хочешь умереть? — металл понемногу приближается к моему горлу, пока я пытаюсь заставить себя посмотреть на него. На мгновение наши глаза встречаются, он останавливается и прижимает острие скальпеля до тех пор, пока я не чувствую легкий укол.

— Я по–прежнему хочу, чтобы ты поцеловал меня, — возражаю я, не в состоянии ответить на его вопрос, — но не как животное, которым ты был до этого. Я хочу, чтобы ты сделал это правильно, — я закрываю рот, но только для того, чтобы открыть его снова. — И я оставлю букву "д" на твоем плече. Я сделаю это, когда ты закончишь.

Господин качает головой. Его лицо подсказывает мне, что он в ярости, но что–то неуловимое мелькает в его взгляде. Удивление? Я могу только надеяться, что каким–то образом сломаю его, несмотря на суровую внешность. Я уже начала терять надежду.

— Я ничего тебе не должен. Единственная "д", соединяющая нас — это мой член (прим. пер.: dick — пер., как член) в твоей киске. Это все. О… — он улыбается, — и смерть (прим. пер.: death — пер., как смерть). Это тоже "д".

Я начинаю шипеть, когда он в очередной раз касается меня скальпелем.

— Ты, бл*дь, можешь прекратить вонзаться в меня этой штукой? Я не твоя проклятая разделочная доска! — я отворачиваю свое лицо подальше от него, зная, что собираюсь навлечь на себя ох*енную кучу неприятностей. Я просто не могу устоять перед тем, чтобы не вызвать у него возмущение. Если он не собирается показать мне себя с хорошей стороны, то я собираюсь увидеть, насколько плохой может оказаться его темное "я". — Мне это больше не нравится. Если ты не предложишь мне что–нибудь еще, что–то взамен нежности, то боюсь, мне не подходят твои варварские методы, и придется положить этому конец. Я нахожу твое лечение довольно скучным.

Пожалуйста, не позволяй ему ударить меня… или того хуже.

Я вовремя поднимаю глаза, чтобы увидеть, как шок растворяется в настоящем гневе. Даже ярости.

— Я тебе наскучил? Действительно? Я не знал, что это долбаный отпуск, рабыня. Сейчас давай определимся! Ну что, приступим? Мы начнем с имиджа. Женщины меняют его, когда едут в отпуск, верно? — он собирает мои волосы в кулак, и я замираю, когда лезвие размещается в месте его захвата.

— О, Боже! Пожалуйста, Господин, — умоляю я. — Не делай этого. Не…

Моя голова дергается, и я ощущаю, как дрожат мои губы, когда вижу, как длинные локоны свободно болтаются в его руках. Я почти не могу в это поверить. Он срезал мои гребаные волосы своим скальпелем!

— О, это только начало отпуска, любимая. Лучше молчи, если не хочешь быть изрезанной в процессе.

Из меня вырываются рыдания, когда оставшаяся длина падает к подбородку, и он собирает в кулак еще больше волос. О чем я только думала, когда решила на него надавить? О том, что он может быть хорошим? В этом человеке нет хорошего. Ничего. Он чертов монстр. Сам Дьявол.

Я пытаюсь пошевелиться, чтобы избавиться от его захвата, но бежать некуда.

— Еще чуть–чуть. А потом мы можем перейти к массажу. Женщины его любят, верно? Я думаю, что плеть выполнит эту работу на отлично.

— Я ненавижу тебя, — выдыхаю я. — Я говорила это и раньше, но на этот раз я действительно серьезна. Никогда за всю свою жизнь я не ненавидела кого–то так же сильно!

Господин отрезает последние длинные локоны и поднимает их к моим глазам, чтобы я смогла посмотреть.

— Если ты ненавидишь меня, тогда мы наконец сможем чего–нибудь достигнуть, — волосы падают, и он приближается, обхватывая руками мое лицо. Маски сняты, и я отворачиваюсь в отвращении. Это ловушка. Я замираю, когда он наклоняется ближе и прижимается губами к моим. В этом поцелуе нет привычной жестокости, лишь нежность и желание меня задобрить.

Чего–нибудь достигнуть? Я стою неподвижно, разрываясь между желанием укусить его за язык и попытаться понять, что, черт возьми, происходит. Мои эмоции воюют друг с другом, пытаясь решить, есть ли в его поступке какой–то скрытый мотив. Я уже ни в чем не уверена. Я видела его довольное выражение лица, прежде чем он меня поцеловал. И из того, что он сказал, выходит, словно он пытается преподать мне урок, но какой?

— Поцелуй меня, рабыня. Тебе понадобится все утешение, которое ты можешь получить, прежде чем я начну тебя развязывать, — его губы снова прижимаются к моим, как и его тело. Металл впивается в спину, большие ладони сжимают мою задницу, и все исчезает. Я оказываюсь поднятой так, что ноги обвивают его талию, пока одна из его рук скользит вверх, замирая на моей пояснице.

Кончик его языка скользит по моему, но я не отвечаю. Вместо этого я остаюсь совершенно неподвижной, без всякого энтузиазма. Жизненная энергия, которая протекает сквозь меня, заставляет мои глаза закрыться, в то время как я пытаюсь скрыть свою реакцию. Я чувствую, как по моему лицу текут слезы, когда его грубая щека скользит по моей. Бл*дь, даже после того, что он сделал, я все еще ему отвечаю. Я не могу понять его. Все во мне умоляет принять участие в процессе.

Поцелуй углубляется, в то время как его пальцы впиваются в мою плоть. Его твердый член скользит по моей попке, и я страстно желаю начать двигаться с ним в такт. Вся потребность концентрируется на том, что находится подо мной. Прежде чем осознаю, что делаю, я целую его в ответ. Удовольствие и голод возвращают меня к жизни, заставляя зашевелиться. Я открываю глаза и смотрю на незнакомца перед собой. Не думаю, что могу заставить себя ему сопротивляться.

Мои зубы впиваются в нижнюю губу Господина, и я отстраняюсь, пробуя на вкус его кровь. Я ожидаю появление монстра, но все, что я получаю — рычание, сопровождаемое улыбкой, которая растягивает его губы. Кровь стекает по подбородку, и он облизывает ранку, пока я дрожу от страха и похоти.

— Ты прокусил мою губу дважды, — вклиниваюсь я. — Я полагаю, что мы почти в расчете. Если ты развяжешь меня, то я оставлю свою метку на твоем плече, и мы будем квиты. А потом я уеду. Я готова вернуться домой.

Поцелуй затуманил мой мозг. Какого черта я это говорю? Он не собирается меня отпускать. Я это знаю.

— Ты — храбрая, рабыня, — он снова облизывает губу, размазывая кровь, и свободной рукой вытирает подбородок. — Ты — единственная, кто заставил меня истекать кровью. Единственная, кому я добровольно это позволил. Ты думаешь, что после этого я позволю тебе сбежать?