- Ну, вот, откуда она взялась, такая, как ты думаешь? А? Мыкола?- посмотрев ей вслед, спросил мелко дрожащего диверсанта Алексей. - Что такое страх вообще не знает. Умница, красавица, да еще с такими способностями. За что нам так повезло? Ведь не достойны мы все ее, мне это сразу понятно стало, как только увидел
в первый раз. В долг дали? Только бы уберечь, не дать пропасть напрасно. А ты видел ее. Понял Мыкола?
Он подошел к нему, расстегнул наручники, бросил их на пол. Недоверчиво глядя на контрразведчика, Мыкола стал осторожно растирать запястья. Алексей усмехнулся и, открыв ящик стола, указал на лежащий там большой охотничий нож.
- Время помолиться тебе дать? Или как мужчина умереть хочешь? - спросил он, демонстрируя свои голые руки. - Бери, не стесняйся.
Несостоявшийся диверсант вскочил на ноги, схватил нож -
и тут же взвыл от жестокой невыносимой боли. Но даже этот истошный утробный крик не смог заглушить противный хруст беспощадно ломаемого сустава.
- Молодец, послушный мальчик, - спокойно сказал Алексей. - “Пальчики” свои на холодном оружии оставил. Вот ведь кто у нас лейтенанта убил, оказывается. Надо парня посмертно к награде представить.
ДАША И ИГОРЬ. СИМФЕРОПОЛЬ, КРЫМ, РОССИЯ
Специальная группа силовой поддержки “Евпатий Коловрат” в тот день, к сожалению, не сумела избежать потерь. Примерно в 18 часов, тяжело раненный старший лейтенант Игорь Соболев в коматозном состоянии был доставлен в военный госпиталь имени святителя Луки. Его сразу же прооперировали, но, по честному признанию врачей, шансов выжить у него практически не было. Уже поздно ночью, надев на входе синие бахилы и завязав волосы легким платком, Даша прошла в реанимационную палату. Посмотрела на бледное, отмеченное печатью смерти, лицо лежащего в кровати молодого мужчины, на подключичный катетер и системы для переливания крови на обеих руках, и печально покачала головой.
- Не надо его мучить, - сказала она пожилой медсестре.
Та подняла голову, вздохнула, собрала использованные шприцы и вышла из палаты.
- Ты сейчас должен слышать меня, Игорь, - тихо сказала Даша.
- Это Ты? - не открывая глаз, ровным безучастным голосом спросил раненый. - Я, наверное, умираю?
- Да, Игорь. Смерть уже стоит около тебя. Не бойся, солдат.
И поверь мне, таким, как ты, лучше умереть, чем жить инвалидом. Если хочешь, я могу побыть рядом с тобой, чтобы помочь перейти через эту черту.
- Да, я хочу, пожалуйста, не уходи.
Даша села рядом и осторожно взяла его за руку.
- Я вспоминаю сейчас о первой встрече с Тобой, - прошептал Игорь. - И о том, как совсем недавно мы летали в Прагу… Я не знал, кто Ты, но сразу, как только увидел, влюбился в Тебя…
- Я знаю.
- Но раньше ведь нельзя было об этом говорить?
- Да нельзя. И не нужно.
- А сейчас?
- Сейчас тебе можно все.
- Как странно… Мне кажется, что такое уже однажды было со мной. Когда-то давно… Перед тем, как мне умереть… Какая-то девушка рядом… Много крови вокруг… И раны в груди и на голове.
- Нет, Игорь, тогда все было не так, совершенно иначе. И сейчас, на пороге смерти, ты, если очень захочешь, сможешь вспомнить тот день. Ты хочешь попробовать? Это совсем нетрудно. Вот так. Ты видишь это?
- Да, - прошептал умирающий, и черты его лица заострились еще больше. - Я вижу…
- В год 7103 от Сотворения Мира запорожский Кош Базавлуцкой Сечи, ведомый Северином Наливайко, пришел под Луцк, чтобы хорошенько погулять там, отвести казацкую душу, побить и пограбить ненавистников всего доброго православного люда - заносчивых католиков-ляхов и верных им униатов-западенцев.
И, конечно же, посчитаться с тамошним епископом - Кириллом Терлецким. Тем самым, что ездил в Рим и самовольно написал на чистых бланках с печатями других епископов прошение королю
и папе о принятии унии всем народом и клиром. Ты помнишь, Игорь?
- Да, я хорошо помню все это. “Кто желает за христианскую веру быть посажен на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов терпеть всякие муки за святой крест - приставай к нам”, - так кричали наши послы на площадях городов и местечек. И сразу же запылали дома поляков, евреев и местной шляхты.
- “Лях, жид и собака - всё вера однака”, - смеялись вы, громя костелы и синагоги, вешая раввинов и ксендзов. Но хуже всего приходилось тогда бывшим “своим” - предателям православной веры, униатам.
- Да, поляков, турок, татар и даже жидов мы могли и пощадить. А пойманных тогда изменников-униатов мы вырезали всех - до последнего человека. Но этот презренный обманщик, этот иуда, Кирилл, сумел убежать от нас.
- Иуда никого не предавал, Игорь. Он сознательно, зная, что его имя будет проклято в веках, пожертвовал собой, выполняя волю Учителя. И не смог найти в себе силы жить без Него. Неужели ты
и в самом деле думаешь, что Бог был обманут человеком? Или, что Христос сам обманул и цинично использовал своего несчастного ученика? Иисус доверял ему больше других, и именно Иуда хранил деньги общины апостолов. Мог в любую минуту уйти с ними, не марая свои руки кровью Учителя. И он, в отличие от прочих, знал и понимал ВСЁ. А другие ученики не понимали НИЧЕГО. Видели и слышали, но не понимали. Даже на Тайной вечере, когда уже ничего невозможно было скрыть, когда Иисус, у них на глазах, отдал свой последний приказ, они не поняли. Об этом прямо написано в Евангелиях. А у тебя уже почти нет времени. Не надо ничего говорить. Не надо давать оценок. Просто лежи и вспоминай.
Даша встала и отошла к окну. А раненый послушно замолчал
и слабо застонал, снова увидев горящие дома в том богатом селе у тихой речки.
Основные силы Коша уже уходили на Слуцк и Могилев. Оттуда, из белорусской Речицы, напишет Северин Наливайко польскому королю Сигизмунду III письмо с просьбой отдать казакам пустующие земли между Бугом и Днестром ниже Броцлава, обещая взамен помощь в войне против татар и турок. Ответом будет огромное войско, посланное на казаков, предательство, пытки и жестокая казнь в Варшаве. Но пока еще очень силен был Северин Наливайко, и, непрерывно пополняющееся окрестными крестьянами, казацкое войско направлялось в восставшую Белоруссию. Однако слишком широко разбежались по округе казаки, и небольшие отряды запорожцев еще можно было встретить на Западенщине -
и на Волыни, и близ Ровно, и севернее Тарнополя. И Данила Третьяк с тридцатью казаками Дядьковского куреня тоже отстал, задержался в Выривской волости. И попутал тогда бес Данилу, польстился он на красивую дочь попа-ренегата - совсем молодую, белокожую и стройную черноволосую дивчину. Наивную дурочку, которая могла сбежать, да не сбежала, и не спряталась, а бросилась к нему в ноги - жизнь родителям и братьям вымаливать. Предупреждал же его старый товарищ Семен Покутинец, просил не задерживаться, уговаривал не засматриваться на сатанинское отродье, да где там! Нечестивого попа со всей его фамилией, они, разумеется, повесили, а вот с девчонкой… Не удержался Данила Третьяк, попользовался, и не один раз. Так она ему понравилась, что, словно с ума сошел, забыл обо всем, с Семеном, который на пути встал, чуть не подрался, других саблей едва не посёк. Обычное на войне дело, в общем-то. Женщины - такая же добыча, что
и деньги, оружие, рухлядь всякая. Так было везде и всегда. Если местные мужчины настолько слабы и никчемны, что не способны свое имущество отстоять, пусть растят, кормят и воспитывают сыновей победителей. И те, когда вырастут и в силу войдут, своих матерей, сестер и дочерей не в пример лучше защищать будут. Вот только не вовремя затеял все это Данила Третьяк. Испуганная девчонка визжала, кусалась и царапалась, потом смирилась, затихла,
и лишь жалобно и тихо стонала, отдаваясь ему. И, хоть и была она униаткой, пожалел ее Данила, не стал убивать. Оставил лежать на окровавленной простыне с искусанными распухшими губами, судорожно сжатыми ногами и синяками на стиснутых ляжках. Перед тем, как уйти посмотрел еще раз на ее заплаканное лицо, высокую тонкую шею, небольшие твердые груди, подрагивающий впалый живот, стыдливо прикрывающую лобок маленькую ладошку, и почему-то грустно и нехорошо ему стало. Какие-то мысли, незнакомые, странные и ненужные, а слов нет, да и какие слова тут сказать можно. Только понял Данила вдруг, что не будет теперь ему жизни без этой, так некстати обиженной им, юной еретички.
