Литмир - Электронная Библиотека

Но сейчас Дэниелу восемнадцать, и он обещает, что заберёт меня с собой, когда накопит достаточно денег для самостоятельной жизни. Пусть папа и оставляет нас под предлогом, что вернётся, мы знаем — этого не будет.

— Бабушка сказала, что специально для тебя, Одри, они сделали ремонт на чердаке, — произносит папа со своего места, но не смотрит в мою сторону. — Они поставили новую кровать, комод. Она ещё спрашивала про твой любимый цвет. Я сказал ей, что это розовый.

— Голубой, — отвечаю я, заслужив его короткий взгляд. — Розовый мне не нравится с седьмого класса.

Папа сглатывает, словно у него ком в горле, и перехватывает руль.

— Что ж, думаю, ты сможешь всё перекрасить. Будет весело.

— А где буду жить я? — спрашивает Дэниел. — Они почистили сено в амбаре?

Папа так долго молчит и не отвечает, что я уже хочу повторить вопрос. Но тут отец хрустит шейными позвонками и смотрит в зеркало заднего вида.

— Ты будешь жить в старой комнате твой матери.

Я опускаю голову. Сначала меня переполняет ощущение того, что это предательство со стороны бабушки, когда она вот так решила связать Дэниела, а не меня, с детством нашей мамы. А я буду заперта на чердаке, словно героиня романа В. К. Эндрюс[1]. Когда мне удаётся справиться с болью, я оборачиваюсь и вижу, что Дэниел смотрит на меня, сжав челюсти; выражение его лица говорит о том, что мне не о чем волноваться. Мы не пробудем там долго. Даже если нам придётся сбежать.

Я снова смотрю на радио, готовая продолжить свои поиски ритмичным нажатием кнопки, но замечаю красный огонёк над CD-проигрывателем. Мне даже не вспомнить, когда я последний раз слушала компакт-диски в этой машине. Обычно у меня в ушах наушники, в противном случае в машине просто царит тишина. Я с любопытством переключаю режим и наблюдаю, как на экране магнитолы загорается индикатор воспроизведения.

Сначала меня встречает тишина. Когда я собираюсь переключить на следующий трек, колонки взрываются мелодией, которая звучит раз в десять громче, чем что-либо с радио. Я подпрыгиваю и смеюсь, глядя на отца. Но он никак не реагирует, совсем не обращая внимания на произошедшее. Он снова погрузился в свои мысли.

Это старая песня, и я смутно припоминаю, что она нравилась маме. Когда до меня доходит, что они связаны, моя рука убавляет громкость, не в силах выключить магнитолу совсем. Я ничего не говорю про песню, не возражая провести остаток поездки в том же эмоциональном уединении, как и три последних месяца моей жизни. Закрываю глаза и откидываюсь на сидении, предпочитая сбежать в сон.

Секунды бегут медленно, мои вялые мысли, как и обычно, преследуют воспоминания о последних мгновениях с мамой, о том, как бесцеремонно я вела себя с ней в то утро, перед тем, как она ушла на работу. Она была консультантом в моей школе, горячо любимой. Уважаемой. И я отправила её на смерть, даже не попрощавшись.

Я прочищаю горло и поворачиваюсь на сидении, но меня удерживает ремень безопасности. Отстёгиваю его, чтобы устроиться поудобнее, а потом отгоняю от себя печаль. Хватит думать. Слова песни заполняют моё сознание, унося прочь воспоминания о маме, и я не противлюсь этому. И когда боли больше нет, я наконец погружаюсь в сон. Проходит минута, а может быть и час, но вот до меня доносится звук мигающего поворотника, и я сажусь, слегка дезориентированная.

— Мы на месте, — устало произносит папа.

С мгновение я ошарашено смотрю на слёзы, поблёскивающие на его щеках. Он вытирает лицо рукавом, а затем резко поворачивает, отчего я ударяюсь плечом о дверь.

Небольшая дорога, сплошь усыпанная поломанными ветками, ведёт сквозь деревья. Я уже было собираюсь спросить отца, куда, чёрт побери, он направляется, когда перед нами появляются открытые железные ворота. Они огромные и украшены орнаментами. Прекрасные. Стволы деревьев оплетены золотыми фонариками, которые освещают уже чистую дорогу. Мы проезжаем через внутренний двор, по кругу которого стоят каменные скамейки и статуи, а всё это подсвечивается крошечными лампочками в коротко подстриженных кустарниках. Но когда в поле зрения показывается сам отель, даже Дэниел протискивается между передних сидений, чтобы посмотреть.

— Ничего себе! — бормочет он. — Мы, что, остановимся здесь?

Здесь — где у чёрта на рогах возвышается великолепное здание, которое в три часа ночи озарено так, словно сейчас канун Нового года. Фасад его выполнен из белого камня, а огромный сводчатый проход украшен плющом. Я не могу удержаться от улыбки, когда мы останавливаемся у входа.

— Я без сил, — говорит отец. — И когда мне на глаза попалась вывеска отеля «Руби», я подумал, что мы сможем раскошелиться на одну ночь.

Я вижу тень моего папы, того, каким он был раньше.

— Представьте, что это наши маленькие семейные каникулы, — добавляет он.

— Тогда я хочу себе отдельную комнату, — раздаётся с заднего сидения голос Дэниела.

Папа фыркает от смеха, но соглашается. Он выключает двигатель, и к нашей машине подходит парень в униформе цвета красного вина. Дэниел исчезает где-то в корме внедорожника, чтобы взять свой чемодан, а я поднимаю свой рюкзак на колени, когда водительская дверь открывается.

— Добро пожаловать в «Руби»! — говорит парень в красном. Мне не удаётся с точностью определить его акцент, но он симпатичный — тёмные волосы и тёмные глаза. Он смотрит внутрь машины и замечает меня.

— Я могу вам помочь с вашим багажом, мисс? — Его губы изгибаются в улыбке, и я ничего не придумываю — он со мной флиртует. Но из-за нашей поездки и поведения моего отца я сбита с толку. Поэтому отрицательно качаю головой.

— Я сама, — отвечаю я носильщику. — Но спасибо.

Он обходит машину, чтобы открыть мне дверь, и от меня не ускользает, что он стоит слишком близко, так что мне даже приходится нырнуть под его руку, чтобы выбраться из машины. Парень помогает загрузить наш багаж на золочёную тележку, и папа вознаграждает его сложенными банкнотами, а затем открывает массивные деревянные двери. Я оборачиваюсь и вижу, что носильщик ждёт нас. Он снова улыбается и, опустив подбородок, наблюдает за мной. Я быстро отворачиваюсь, по рукам ползут мурашки из-за чувства тревоги.

Вестибюль представляет собой какой-то взрыв роскоши: дорогая деревянная мебель, отделанные бахромой бархатные ткани, а над всем этим великолепием висит невероятных размеров люстра. Стены высотой этажа в три украшены картинами и гобеленами. Я поворачиваюсь к Дэниелу, и он улыбается — настоящей улыбкой.

— Да уж, мне бы стоило надеть чистую толстовку, — бормочет он.

— У тебя нет ничегошеньки чистого, — говорю я. — Я всю неделю не стирала твои вещи.

Дэниел обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Когда мы приедем к бабуле, я начну с того, что постираю всю свою одежду. И даже твою.

Я смеюсь, потому что Дэниел наверняка испортит всё, что засунет в стиральную машину. А ещё потому что он приучился называть нашу строгую старую бабушку бабулей. Мне не терпится увидеть её реакцию, когда он скажет ей это в лицо.

Папа останавливается у стойки регистрации, мы с Дэниелом — за его спиной. В углу сидит болезненно худой служащий, который лазает в интернете и щёлкает по клавишам компьютера. Он даже не поднимает головы, чтобы поприветствовать нас. Я покашливаю, чтобы привлечь его внимание, и, когда он по-прежнему не реагирует, вздыхаю, облокачиваюсь на столешницу и обвожу взглядом вестибюль. Я в состоянии сенсорной перегрузки, не в силах объять глазами всё и сразу. В обычной одежде я чувствую себя здесь не в своей тарелке. Мне стоило бы быть в коктейльном платье, или, может, даже в вечернем. Внезапно позади стойки открывается дверь, одного цвета со стеной, и из неё появляется лысый мужчина с маленьким приятным лицом. Он смотрит в сторону второго служащего, но парень куда-то исчез. Хотя я даже не видела, как он уходил.

— Добро пожаловать в отель «Руби»! — радостно говорит мужчина. — Чудесная ночь.

— Утро, — поправляю я. Мужчина поворачивается ко мне и быстро, но внимательно окидывает меня взглядом, словно решая, стоит ли мне отвечать. Я читаю имя на его жетоне: Кеннет, портье.

2
{"b":"539958","o":1}